Все мальчишки о чем-нибудь мечтают, а если нет, — значит, с ними что-то не так. Сегодня они, возможно, мечтают о том, что будут играть за «Манчестер Юнайтед» или управлять космическим кораблем. Пятьдесят лет назад у нас тоже были мечты, но эти мечты были другими.

У тех, кто ныне приближается к шестидесяти, первые жизненные воспоминания связаны со Второй мировой войной. Нашими любимыми героями были либо люди, прославившиеся на войне, либо выдающиеся спортсмены — Брэдман, Мэтьюз, Финни, Комптон.[1] Играли мы обычно в ковбоев и индейцев, полицейских и воров, то есть в «хороших» и «плохих». «Плохими» быть никто не хотел, потому что «хорошие» всегда побеждали.

Игры выражали нашу мечту совершить когда-нибудь подвиг, проявив отчаянную храбрость. В этом мы подражали и героям фильмов, которые смотрели по субботам в местном кинотеатре, но прежде всего тем, о ком читали в книгах. Телевидения и видео тогда не было, и мы запоем читали. В наших мечтах мы скакали по прериям, сражаясь с индейцами, или искали вместе с Аланом Куотермейном копи царя Соломона,[2] или летели вместе с Гаем Гибсоном бомбить дамбу Моне.[3] А те, кому довелось прочитать книгу «Благородный Жест»,[4] были намерены до конца оборонять свой форт от кровожадных туарегов в пустыне Сахаре.

Не знаю точно, сколько мальчишек прочитали в 40-е и 50-е годы этот роман, но уверен, что их было много. Эта книга рекомендовалась для чтения и излагала захватывающую историю о фантастическом полке, сражавшемся в песках пустыни. Для английских мальчишек она была единственным источником, откуда они могли узнать что-либо о Французском Иностранном легионе, к которому относился этот полк.

Для всех них легион остался детской мечтой. Для всех, кроме одного, Саймона Мюррея. Он вступил в легион, и по самой романтической из всех возможных причин — из-за неразделенной любви. Дигби[5] гордился бы им.

В 1960 году легион был уже совсем не тот, что оборонял форт Зиндернёф в романе Рена, однако сержантов-садистов, подобных Лежену, все еще хватало. В рядах легионеров, как и прежде, было много людей, не нашедших себе места в жизни или спасающихся от правосудия, но в суровых условиях североафриканской пустыни по-прежнему поддерживалась строгая дисциплина; перенесенные сообща жесточайшие испытания физической выносливости порождали у воинов чувство товарищества; они были неколебимо преданы легиону, друзьям и французскому флагу.

Время вступления Саймона Мюррея в легион было самым беспокойным в истории этого воинского подразделения. Франция уже пятый год воевала с алжирскими националистами, боровшимися за независимость страны. Фронт национального освобождения был хитроумным и безжалостным противником. Когда срок службы Мюррея приблизился к середине, в рядах легионеров произошел раскол. 1 июля 1962 года де Голль пообещал предоставить Алжиру независимость. Значительная часть лучших воинов легиона взбунтовалась против этого решения и покинула гарнизон в Оране с песней «Я ни о чем не жалею».[6]

С мая 1962 года я находился в качестве корреспондента агентства «Рейтер» в Париже и освещал события того периода: заговор оасовцев (и среди них преданных ветеранов Иностранного легиона), пытавшихся убить главу собственного государства; предпринятые президентом меры по пресечению их деятельности и подавлению бунта; осуществляемую агентами французских секретных служб жестокую травлю людей, бывших некогда героями. Я, конечно, и не догадывался, что в это самое время в сердце алжирской пустыни находится мой соотечественник, стойкий, обожженный солнцем и закаленный, как стальное лезвие, который в будущем расскажет нам всем о том, как служилось в легионе в этих условиях.

И тем более я не мог предвидеть, что когда-нибудь прочту его книгу, а потом встречусь с автором.

Спустя сорок лет эта книга остается уникальным памятником ушедшей эпохи, рассказом, насыщенным приключениями и повествующем о периоде, который теперь изучают в школе, и о легионе, тоже во многом изменившемся. Однако не все меняется. В День Камерона я посетил казармы легиона в его новой штаб-квартире в Обане и прикасался к деревянной руке капитана Данжу.[7] Форма легионеров, их белые кепи и красные эполеты, их необычный медленный марш — все это осталось прежним. Но история, рассказанная Саймоном Мюрреем, не повторится, и в нашей современной литературе нет исторического свидетельства, подобного ей. Поэтому я убежден, что эта книга войдет в собрание современной классики и ее будут читать даже тогда, когда забудутся другие, менее значительные повествования.

ПРОЛОГ

Я вступил в ряды Французского Иностранного легиона 22 февраля 1960 года, когда мне не было и двадцати, и прослужил в нем пять лет. Все это время я не расставался с ручкой и бумагой и каждый день, за очень редкими исключениями, записывал все, что с нами происходило. Для этой книги я постарался отобрать из этих записей наиболее интересные, отбросив скучные. А скуки в легионе хватало, и эти периоды были, пожалуй, самыми тягостными. Герои книги — мои боевые товарищи. Я никого из них не выделял, тем более что по вечерам в казарме было не до задушевных разговоров и каждый старался держаться особняком. Из событий я описывал прежде всего те, что касались лично меня, оставляя след в памяти, как каменные ступени, по которым я поднимался в течение долгих пяти лет.

Когда много лет тому назад в сырой и холодный февральский день я остановился в Париже перед воротами Иностранного легиона, я еще вовсе не был уверен, что выбрал правильное решение. Я понимал, что грядущее будет в корне отличаться от всего, что мне доводилось видеть в жизни, в общем-то огражденной от реальных опасностей. Одним словом, я отдавал себе отчет в том, что был не совсем типичным кандидатом в легионеры, хотя многие в нашем роду избирали военную карьеру.

Мой старший брат был офицером 2-го драгунского полка; отец, дед, прадед и прапрадед тоже служили офицерами в прославленных воинских частях вроде «Черной стражи».[8] А я собирался стать обыкновенным рядовым.

Я окончил одну из старейших в Англии закрытых частных школ; предками моими были вполне добропорядочные буржуа, сколотившие состояние во времена промышленной революции и умножившие его успешной игрой на бирже, — впоследствии, однако, мои деды безрассудно растранжирили капитал. Тем не менее семейные традиции вкупе со школой привили мне качества, которые считались — да и сейчас считаются — необходимыми для молодого джентльмена, вступающего в жизнь.