Вчера в столице было взорвано двести пластиковых бомб. Одну из них подложили в школу, полную детишек, и хотя в ней учились преимущественно дети французов, арабских тоже хватало. Франция откликнулась криком боли и негодования, со стороны арабов последовал неизбежный акт возмездия. Они не могут больше полагаться на помощь французской жандармерии или армии и решают вопрос самообороны по-своему. Арабский автомобиль с пулеметами, торчавшими из всех четырех окон, промчался сегодня по улицам Алжира, стреляя по всем людям, внешне напоминавшим европейцев. Более сорока человек были убиты и намного больше ранены. Я, естественно, не оправдываю этого, но в какой-то степени понимаю.

Сегодня мы убили медведя и поджарили его на углях. Самое восхитительное мясо на свете, тем более что мы хорошенько вымочили его в терпком маскарском вине.

Сегодня 18 марта 1962 года — день, когда после семи лет беспощадной войны было наконец объявлено о прекращении огня. Для некоторых надежды стали явью, осуществились мечты; другие потеряли все, ради чего они жили и трудились, для них это конец всей прошлой жизни и необходимость строить новую — как правило, с нуля.

Но независимость Алжиру еще не предоставлена, и для ОАС это может стать сигналом к началу агрессии. Дезертирства продолжаются ежедневно, а это значит, что в армии ОАС идет набор.

Если в горах война закончена, то в городах она может развернуться не на шутку.

Французы толпами уезжают во Францию, взяв с собой то, что можно увезти, но фактически они оставляют здесь все. Французское правительство обещает им частичную компенсацию — но выполнит ли оно обещание?

Мы стоим лагерем в ста милях к югу от Хеншелы. Под нами вплоть до пустого горизонта простираются пески, на севере тянутся к небу горы Орес. Вокруг — абсолютная пустота. Вот уже четыре дня с юга дует сухой жаркий ветер. Красная песчаная пыль повсюду: в наших мешках, пище и оружии, — она забивает глаза, уши и ноздри. Мы потеряли аппетит и лишь в конце дня растворяем пакетик супового концентрата в кружке и заставляем себя проглотить его.

Уже девятый день мы несем здесь патрульную службу. Согласно условиям договора о прекращении огня, в некоторых районах феллахи имеют право носить оружие, в других — не имеют. Это как раз такой район, где им запрещается ходить вооруженными, и по этой причине они здесь отсутствуют. Очевидно, есть какой-то смысл в нашем пребывании здесь, но в чем он заключается, понять трудно.

По радио ежедневно зачитывают имена пострадавших от пластиковых бомб, которые оасовцы взрывают в крупных городах. Два дня назад был залит кровью Алжир. Несколько европейцев проникли в город, где им теперь запрещено появляться. Арабы возмутились и напали на них. Вызвали французские войска, те из страха открыли огонь по толпе. Пятьдесят человек были убиты, сто тридцать ранены.

Ясно, что регулярная французская армия не может справиться с оасовцами, однако я не думаю, что де Голль прибегнет к помощи легиона. Вряд ли его доверие к нам настолько восстановилось. Нас держат про запас подальше от городов.

Французская армия распустила все входившие в ее состав арабские подразделения, и те немедленно присоединились к новообразованной армии Алжира. Очевидно, ей в конце концов и придется разбираться с ОАС.

А ОАС между тем продолжает набирать добровольцев, и многие из них поступают из легиона. Ситуация, вместо того чтобы улучшаться, становится все хуже и хуже.

Теперь мы в Телергме, милях в ста пятидесяти к югу от Орана. Здесь наш новый базовый лагерь. Телергма — настоящая дыра, до ближайшего большого города, Константины, двадцать миль, и он так или иначе недостижим: запрещено. Во Франции провели еще один референдум. Вопрос был задан предельно просто: давать Алжиру независимость или нет? Ответ был однозначен: да. Так что все решено.

Опять приближается День Камерона. Каждая рота готовит свои сюрпризы. Испанцы где-то раздобыли молодого быка, и легионер Нальда обещал показать нам корриду. Помня, какое фиаско потерпела подобная затея в Маскаре, я думаю, что и на этот раз выйдет не лучше. Тем не менее все только об этом и говорят; наши букмекеры оживились. Бык с незначительным перевесом лидирует.

Сегодня в Алжире арестовали генерала Салана, возглавившего путч вместе с Шаллем. Говорят, что он был сдерживающим началом в ОАС и без него агрессивность организации возрастет.

С утра был проведен торжественный строевой смотр. Прибыла туча высших офицеров, нас инспектировал генерал-полковник. Офицеры регулярной армии приехали со своими женами, которым тоже было любопытно, что мы за звери и как тут живем. Гвоздем программы была коррида, которая началась сразу после ленча при огромном стечении народа. Арену окружили большими тюками соломы, за которыми в четыре ряда теснились зрители. Костюм у Нальды был безупречен; опрокинув несколько рюмок водки, он выбрался на арену. Толпа взревела, бык, как ему и полагалось, кинулся в атаку. Нальда попятился — и я его не осуждаю, так как видел быка. Тут же двадцать испанцев выскочили на арену спасать честь нации. Они выставили против быка бутылки, швабры и ручки мотыг. Бык совсем ошалел, прорвал соломенное заграждение и кинулся наутек. В последний раз его видели, когда он скакал что было мочи по главной деревенской улице.

В этот момент мы со Штеффеном решили, воспользовавшись всеобщей суматохой, улизнуть из лагеря и рвануть в Константину. Через несколько минут мы остановили попутную машину и помчались к городу.

Мы, конечно, не продумали все нюансы этой авантюры — иначе, возможно, не решились бы на нее. Если бы нас задержали, то почти наверняка обвинили бы в дезертирстве, полагая, что мы хотели переметнуться к оасовцам. Константина, как известно, их цитадель. Но эти мысли пришли нам в голову значительно позже, а тогда мы, не думая ни о чем, отлично провели время.

Вечером в баре к нам подошел человек в штатском, у которого на лацкане пиджака был бреве (значок) парашютиста. Он представился нам как офицер ОАС и сказал, что у него есть для нас работа. Если мы согласны, то он может не сходя с места оформить все необходимые документы. После двух лет службы нам гарантирована доставка в любую страну, какую мы назовем. В некоторых отношениях предложение звучало соблазнительно. Мы ответили, что обдумаем его, и, выйдя из бара, постановили, что если не поймаем попутку до Телергмы, то примем предложение. Но мы поймали попутку — правда, только до половины пути. Спускалась ночь, когда мы вышли из машины, чтобы преодолеть последние десять миль пешком.

Уже перед самой Телергмой нас нагнал автомобиль майора регулярной армии. Он оказался понимающим человеком и помог нам прорваться сквозь патрульные кордоны, выставленные легионом в селении и вокруг него.

Добравшись до селения, мы были ошеломлены, увидев картину полного, невообразимого разорения, — наверное, так выглядела Варшава в 1942 году.

Местных жителей заранее предупредили о приближающемся празднике и попросили не закрывать в этот день бары и бистро слишком рано и верить, что все будет хорошо. Но они не последовали этому мудрому совету, и когда вечером уже прилично набравшийся полк высадился десантом в Телергме, то, к своему крайнему разочарованию, обнаружил, что все заведения заперты.

Это оказало неблагоприятное психологическое воздействие: легионеры смертельно обиделись и не оставили в селении камня на камне.

Магазины были разгромлены, двери баров взломаны, бутылки перебиты. Телергма стала районом бедствия, небезопасным для всех, кроме легионеров. Военная полиция сбилась с ног, пытаясь восстановить порядок, но была не в состоянии справиться со значительно превосходящими их по численности силами.