— Брат! Владий! Где ты? — тревожно восклицала княжна, стуча подкованными каблучками по лобастому булыжнику мостовой.

— Здесь я! Здесь, иду! — крикнул Владигор, подпрыгивая и вцепляясь в густую сеть упругих стеблей.

Но стоило князю подтянуться на руках и упереться ногой в стену, как она неожиданно подалась под его каблуком. Владигор взглянул сквозь пожухлую листву и увидел, что его нога проваливается между тяжелыми осклизлыми ставнями, из-под которых сочится тусклый багровый свет. Он уперся другой ногой в верхний наличник, но подошва сапога соскользнула по гнилой, замшелой доске и с такой силой ударила в приоткрытую ставню, что князь провалился в распахнувшийся проем по самые подмышки. Чьи-то невидимые руки схватили его за ноги, а пока князь выпутывал пальцы из стеблей плюща, кто-то успел добраться до его пояса и выдернуть нож из ножен. Но в этот миг Владигор освободил руки, дал увлечь себя в окно, собрался в комок и, едва успев оглядеться в багровых сумерках, ударил обоими кулаками в темную горбатую глыбу, плотно прижимавшую его ноги к земляному полу. Кулаки провалились в нее, как в трухлявый стог сена, выеденный изнутри полевыми мышами, но глыба даже не дрогнула, а, напротив, достала из своих складок свернутый в кольца аркан и, накинув на лодыжки князя волосяную петлю, стала затягивать ее толстыми, как бревна, руками.

Владигор со страшным усилием выгнул спину, уперся в землю лопатками, подтянул колени к подбородку и, выдернув свои связанные ноги из-под мрачного чудовища, ударил его обеими ступнями.

— Гы-гы-гы!.. — зычно захохотала глыба, плавно покачиваясь из стороны в сторону и продолжая набрасывать на ноги князя все новые и новые петли.

Князь почувствовал, как все его тело, начиная с подошв, наливается тяжелым ртутным холодом. Связанные до бедер ноги словно окаменели, а когда Владигор попытался дотянуться до веревки рукой, чудовище небрежно перехватило его запястье и, прижав к ребрам княжеский локоть, накинуло на него новую петлю.

— Тоже мне, праведник выискался! — с гнусной ухмылкой пробормотало оно, прикрутив к телу князя вторую руку и затянув узел у него под подбородком. — А мы тебя к ставенкам! К ставенкам!

С этими словами чудовище взвалило оцепеневшего князя на свой мохнатый горб и потащило к закрытой двери, из-под которой пробивалась яркая полоска света. Когда до двери оставалось не больше трех шагов, она вдруг распахнулась, и вместе с ослепительным светом в проем ворвался дикий разноголосый шквал криков и воплей. Чудовище подтащило князя к порогу, резким рывком сбросило его со своей спины и развернуло лицом к беснующейся толпе, густо заполонившей площадь под узким, как горная тропинка, балконом.

— Иди! Иди, праведник! — забормотало оно, подталкивая князя в спину и дыша ему в затылок густыми винными парами. — Покрасуйся напоследок перед народом да и глас божий заодно послушай!

С этими словами мохнатое страшилище высвободило из пут руки Владигора, но не успел он воспользоваться этой свободой, как стальные обручи прихватили его запястья к дверным створкам, которые вытолкнули распятого князя на балкон, огороженный низкой — по колено — решеткой с человеческими черепами по углам.

— Вот он!.. Вот он!.. — на разные голоса завыла и заорала толпа, густо, как семечки в подсолнухе, заполонившая многоугольник площади. — Он хочет воскресить Мертвый Город!..

И тут князь вспомнил лабиринты, по которым ему уже пришлось однажды блуждать, пробираясь в Стольный Город. Он вспомнил улицы, дома, переулки и даже короткий, заросший плющом тупичок, ставший для него подобием огромной мышеловки. Князь вытянул шею, всматриваясь в лица беснующейся под балконом толпы, и тут же с ужасом отпрянул назад: из пестрых тряпок и лохмотьев торчали скулы, челюсти, лбы, ключицы, ребра и прочие человеческие кости, кое-где еще сохранявшие клочки истлевшей морщинистой кожи.

— Князь Света!.. Хранитель Времени!.. Оживи нас!.. Спаси наши души!.. — на разные лады завывали они, потрясая костлявыми кистями и щелкая суставами.

Внезапно в толпе и в окнах домов, окружавших площадь, появились лучники, сплошь закованные в блестящую чешуйчатую броню. Их лица были наполовину закрыты пятнистыми рысьими мордами, из глазниц которых сверкали рубиновые глаза, а из-под редких колючих усов выступали гладкие квадратные подбородки. При появлении лучников народ притих, и лишь некоторые продолжали шепотом выкликать какие-то неразборчивые проклятия и указывать костлявыми пальцами в сторону балкона.

Но лучники не обращали на эту суету никакого внимания. Они осматривали наконечники своих стрел, пробовали упругость луков, кое-кто даже накладывал стрелу на роговую дугу и, чуть оттянув тетиву, нацеливал свое оружие на князя. Но внезапно и они прекратили всякую возню и, держа луки наизготовку, обернули забранные масками лица в конец широкой прямой улицы, вливавшейся в площадь как раз напротив балкона.

Князь тоже поднял голову и, щурясь от яркого, но холодного, как болотные огни, солнца, посмотрел в сходящееся пространство между домами. Вдруг солнце сделалось черным, дрожащий воздух над площадью сгустился, потемнел, и в тот же миг в конце улицы показался крытый экипаж на высоких колесах. Коней не было видно, но кучер сидел на передке и, выставив перед собой длинный хлыст, щелкал им по пыльным колпакам уличных зевак. Те поспешно сдергивали их, обнажая желтые черепа с зубчатыми швами, но не расступались перед экипажем, а опускались на колени и ложились под кованые обода его скрипучих колес. Те же, кто оставался по бокам экипажа, с готовностью хватались за деревянные спицы, наваливались на них и, проворачивая колеса, толкали карету вперед.

Как только экипаж въехал на площадь, кучер рывком сдернул густой покров с высокого ребристого колпака за своей спиной, и в темных лучах померкшего светила Владигор увидел сверкающую золотую клетку, окружавшую бархатный трон, на котором восседала нынешняя владычица Синегорья.

— Эй, князь! — звонким голосом крикнула она. — Не надоело тебе там болтаться?

— Надоест — сойду, — усмехнулся Владигор, глядя ей в глаза и незаметно шевеля угловатыми косточками под натянутой на запястьях кожей. Стальные браслеты плотно прижимали его руки к дверным створкам, но Лесь научил князя так сдвигать косточки относительно друг друга, что кисть его могла стать в своем основании чуть ли не вдвое уже и тоньше.

— Ой ли! — насмешливо воскликнула Цилла, щелкнув сверкающими перстнями.

В дальних углах площади согласно прозвенели две тетивы, но князь втянул мускулистый живот, и две тростниковые стрелы, свистнув оперением, вонзились в дверные створки, образовав косой крест под его нижними ребрами.

— Иди, князь! Я жду! — крикнула Цилла, сдвигаясь в сторону и освобождая место рядом с собой.

— Престол не постель — двоих не выдержит! — ответил Владигор, прогоняя по ногам мышечную волну и чувствуя, как ослабевают и соскальзывают к лодыжкам волосяные путы.

Но тут Цилла несколько раз щелкнула перстнями, лучники вскинули локти к вискам, воздух засверкал от наконечников, и вокруг князя вмиг вырос оперенный тростник.

— А если в постель позову — пойдешь? — низким, бархатным голосом спросила Цилла.

— Да где ж такое видано, чтобы девка парня в постель звала? Разве что совсем уж завалящая какая, а у тебя вроде все на месте.

— Чего ж ты ждешь, если все на месте?! — резко перебила Цилла. — Не веришь? На, смотри!

Она вскочила на бархатную подушку и, звеня браслетами на запястьях и лодыжках, стала срывать и сматывать с себя цветные шелковые шарфы и накидки. Они как летающие змеи завивались вокруг ее бешено пляшущего тела, вылетали в просветы между золотыми прутьями клетки и, распластавшись над тихо воющей от восторга и вожделения толпой, тонкими волнистыми пеленами покрывали безносые, пустоглазые лица.

Вскоре вся площадь была устлана сплошным шелковым пологом, из-под которого то тут, то там выскакивали костлявые кисти и желтые плешивые черепа, устремлявшие пустые глазницы на сверкающую драгоценностями плясунью. С каждой отлетевшей накидкой изгибы ее тела все явственнее проступали сквозь оставшиеся складки, а когда в просветах замелькала смуглая обнаженная кожа, черепа согласно взвыли и похотливо защелкали беззубыми челюстями.