Так оно и вышло. Стрельцам было роздано по десять рублев — деньги огромные. И казна опустела. Пришлось ввести дополнительные налоги. А облагодетельствованные щедрой рукой правительницы стрельцы разохотились и стали ждать новых дач. Когда же рука дающей оскудела, меж них снова началось брожение, грозившее перерасти в бунт. У них на памяти были кровавые дни мая 1682 года, когда они силою добились всего, чего хотели.
На потачках далеко не уедешь, не раз говорил он Софье. Но упоенная своею славой заступницы да деятельницы, она не внимала. И дождалась: Федору Шакловитому пришлось железной рукою выкорчевывать зерна зревшего бунта.
Да, всяк, простой ли смертный, правитель ли, должен почерпать мудрость из книг. Ибо в них содержатся семена, дающие пышные всходы. Сколько разумного извлек он сам из прочитанных книг. Сколь богатым они его сделали. Вот почему князь Василий, заслыша от иноземца о новой книге, стремился ее заполучить, вот почему он связался с книготорговым домом Флоренции, дабы с армянскими купцами получать оттуда новинки.
Оттуда, из Флоренции, ему и привезли этого Макиавелли. И он при всяком случае образовывал царевну, хотя она более всего желала бы предаваться любви и из всех апартаментов князя Василия более всего предпочитала опочивальню либо мыльню, где все решительно было приспособлено для любовных утех.
Он втолковывал ей мысль Макиавелли, что наследному государю гораздо легче удержать власть, нежели новому, ее же никак нельзя было почесть за наследную государыню. Она кивала — да-да, я согласна, но все равно совершала бездумные поступки, вроде того, что повелела чеканить свое имя не монетах. Она вела себя неразумно, иной раз вопреки его советам, как бы из молодечества — вот я какова! По существу, к ней относилась глава из сочинения Макиавелли: «О тех, кто приобретает власть злодеяниями». Ибо как не на вершине злодеяний стрельцов ухватила она власть. Тогда, когда бояре и другие думные люди пребывали в страхе и растерянности перед слепой и чудовищно жестокой силой.
Макиавелли приводит в пример некоего Олйверотти из Фермо. Он созвал именитых граждан своего города и в разгар пиршества истребил их при помощи солдат. Но его перехитрил знаменитый Чезаре Борджиа. Под каким-то предлогом он заманил его в ловушку и удушил. А произошло это через год после воцарения означенного Оливеротти.
Вспомнилась князю Василию и судьба Лжедмитрия, Тушинского вора и других самозванцев, домогавшихся власти силою. Все они разделили судьбу этого самого Оливеротти. Ясное дело: власть, захваченная силою, силою же и ниспровергается. Царевна тож самозванка, ежели глядеть в корень.
Каким же был я недалеким, а одновременно и самонадеянным, думал князь Василий, когда вовремя не разглядел грядущей опасности. И это я — я, которого почитали прозорливцем, мудрым, всезнающим. Женщина заслонила для меня все, за нею я ничего не видел, кроме ее самой. Я был увлечен доставшимся мне богатством. Ну как же, сама царевна, выдающаяся из царских дочерей! Вдобавок развита, умна, говорит по-польски. Экие достоинства! Держать государыню царевну в своих объятиях, помыкать ею как любой наложницей, подвергать ее унижениям, хотя в любовных ласках унижений не бывает. Это ли не лестно, это ли не дар Божий? А еще я заглянул в будущее. Как знать, не удастся ли мне при благоприятном повороте судьбы сочетаться с нею законным браком. Супруга болезненна, вот-вот отдаст Богу душу, а посему не грех и заглянуть в будущее. Человеку, даже простецу, свойственно строить воздушные замки. Тем более ему, князю Василию, который обладает почти неограниченной властью. Властью, которую ему вручил царь Федор и которую умножила и укрепила царевна Софья.
Мог ли он отречься от нее? Никогда. Ни совестливость, ни самолюбие, ни, наконец, сердце не допускали этого. Да, он был привязан к царевне сердечными узами, и если последнее время они ослабли, не его вина. Ее упрямство, чисто бабье, ее связь с Федором Шакловитым, ее нежелание глядеть в близкое будущее и пренебрежение его советами, учащавшимися по мере того, как приближалась неминуемая развязка, повели к этому охлаждению.
Нет, он не намерен был отказываться от царевны. В такое время это граничило бы с подлостью, а на подлость князь Василий был решительно не способен. Тем более что судьба его невольного сообщника, ставшего с ним на дружеской ноге, судьба Федора Шакловитого, была предрешена. Как бы царевна ни цеплялась за него, как бы ни отстаивала его перед боярами, немногими, кто остался ей привержен, какие бы горячие речи в его защиту ни произносила в наполовину опустевшей Думе и перед стрельцами, за которыми так и не закрепилось именование надворной пехоты, ей придется пожертвовать им, придется выдать его царю Петру. А у того расправа коротка: топор палача.
Как же ему-то быть? Ему и сыну-любимцу княжичу Алексею? Алексей унаследовал от него любознательность, приверженность к книгам, знание языков. Он мог бы сделать карьеру. Он сопровождал отца в походы и даже подавал челобитные о землях — и все это еще в самом нежном возрасте. И уж был пожалован в придворный чин спальника вместе со своим двоюродным братцем сыном князя Бориса Алексеевича княжичем Андреем. И уж к княжичу Алексею обращались за протекцией люди разных сословий, в том числе и достаточно именитые.
Стало быть, государственный вес отца уже стали перекладывать на плечи его сына. Ежели бы не нынешние переплеты, он мало-помалу вошел бы в большую силу, ибо все у него для этого было.
А теперь что ему светит? Что? Опала? Та же судьба, что и самому князю Василию. Придется, видно, опять ехать к братьям, кои в силе у царя Петра, и просить, молить о пощаде, о милости. Это в его-то значении, в его славе!
Поник головою князь Василий, и тяжкий вздох вырвался из груди. Не избежать!
Глава тринадцатая
Разрушенное упование
Сколько кобылке ни дрыгать, а в хомуте быть.
Семь дочерей у царя, и все зря.
Как ни верти — от судьбы не уйти.
Быть делу так, как пометил дьяк.
Народные присловья
Свидетели
…Федор Щегловитой был весьма в амуре при царевне Софии профитовал, и уже в тех плезирах ночных был в большей конфиденции при ней, нежели князь Голицын, хотя не так явно. И предусматривали все, что ежели бы правление царевны Софии еще продолжалось, конечно бы князю Голицыну было от нее падение, или бы содержал был для фигуры за перваго правителя, но в самой силе и деле бы был погнутой Щегловитой…
Еще забыл упомянуть, что царевна Татьяна Михайловна, тетка царя Петра Алексеевича, также в Троицкой монастырь перешла и была во всю ту бытность. И так, по приезде патриарха Иоакима и бояр и всех знатных уже двор царя Петра Алексеевича пришел в силу, и тем начало отнято правлений царевны Софии, и осталось в руках царя Петра Алексеевича и матери его, царицы Натальи Кирилловны.
По приезде ж помянутой князь Прозоровской к Москве, учиня рапорт царю Иоанну Алексеевичу, который был в его, Прозоровской, руках и воле, начал он, Прозоровской, стараться, дабы Щегловитова царевна София выдала, и сама также ретировалась в монастырь. И по многим противностям и спорам она, царевна София, понуждена была Щегловитова выдать, которого князь Прозоровской, приняв в ее каморе из рук ея, повез с собою в Троицкой монастырь за караулов, с которым сидели два полковника по переменкам…
А других многих в чины жаловали, как Ивана Цыклера из полковников в думные дворяне, князя Якова Долгорукова в Судной Московской приказ, Александра… в Судной Володомерской, князя Ивана Борисовича Троекурова в Стрелецкой приказ, а на его место в Поместной приказ — Петра Васильевича Шереметева.
Князь Борис Иванович Куракин. «Гистория…»
В хоромах царевны Софьи шли основательные приготовления к походу в Троицкий монастырь. Придворный куафер Тихон колдовал над волосами царевны. Она, ровно кукла, безвольно обмякла в его руках. А он то черепаховым гребнем, то деревянным, то какими-то невиданными дотоле щипцами обрабатывал волосы, сооружая из них целое подобие башни.
