Но умельцев вести подкоп так, чтобы он оказался в нужном месте, не нашлось. Взорвали мину, не достигнув вала: побили своих три десятка. Второй раз пытались — и снова неудача, и снова своих полегло немало. Но Петр упорствовал — настоял на втором штурме. Казалось, на этот раз удача будет сопутствовать преображенцам и семеновцам. Им удалось преодолеть валы и проникнуть в крепость. Завязалась свирепая рукопашная. Но успех никто не поддержал и не развил. Пришлось снова отступить. Урок первого штурма оказался не впрок.

Меж тем осень вступила в свои права. А права у ней были суровы — дожди с похолоданием. Да еще и татарва, учуяв слабину русского воинства, стала наскакивать. То были слабые, но досадительные укусы. И уже всем стало ясно — кампания не удалась. Надо возвращаться: октябрь не миловал. Ретирада — стыд и срам…

Тяжко было на сердце у молодого царя. Столько всего издержано, столько людей погублено зазря. Эх, князь Василий Голицын, думал тебя посрамить, ан посрамился сам. Холода застали на возвратном пути, тоже враг не хуже турок, лютует, косит людей. Вот тебе и марсовы потехи.

Однако написал Апраксину в Архангельск: «По возвращении от не взятия Азова с консилии господ генералов указано мне к будущей войне желать галеры…»

Мысль взять Азов не оставляла Петра. В консилии стали ясны допущенные просчеты и ошибки. Занадобился морской флот — противовес турецкому. Надобились опытные фортификаторы, корабелы. Своих не было — следовало зазвать иноземцев; «инженеров и подкопщиков добрых и искусных, кои бы имели в своей инженерной науке и в деле воинском доброе и свидетельствованное искусство».

Столицей корабельного строения стал Воронеж, хотя и в Преображенском строились 23 галеры — разобравших должно было привезти в Воронеж.

Более двадцати тысяч плотников трудились не покладая рук, и с ними — сам царь, хоть только оправился от долгой болезни. Строилось 1300 стругов, не малых — длиною до восемнадцати сажен, чтоб несли на себе несколько сот воинов. Повелел Петр скликать добровольцев для будущей кампании. Упрям был, настойчив, настырен. Неудачи не обескураживали его, нет.

По весне гигантская армада, плод дотоле невиданной и неслыханной работы, тронулась в путь. На Азов, снова на Азов.

Петр отбыл из Воронежа 3 мая, а уже 15-го был в Черкасске. К Азову стекались воинские силы: регулярные полки, добровольцы, казаки и калмыки — дошло до 70 тысяч.

Но и турецкий гарнизон получил подкрепление людьми и припасами. Однако устье Дона было открыто: обе каланчи находились в руках казаков. Казаки же учинили дерзкую операцию: малой силой напали на турецкие корабли, сожгли два больших и девять малых судов, а остальные поспешно ретировались.

Возвратились с богатым трофеем: 87 бочек пороху, 8 тысяч аршин сукна, 3 сотни пятипудовых бомб и солидный запас провианта. Пленные турки сообщили, что на тех кораблях, которые успели уйти в море, было около тысячи сейменов в подкрепление гарнизону. Но они так и не смогли высадиться.

На этот раз все делалось обстоятельно. К тому же турки проявили крайнюю беспечность, не ожидая, видимо, столь скорого появления русских под стенами крепости. Они не зачинили стены, разрушенные русскими бомбами, не засыпали траншеи и подкопы. Австрийские фортификаторы, нанятые в русскую службу, организовали работы со знанием дела. Царь появлялся всюду, и как первый бомбардир, и как начальник, при том ходил, не пригибаясь, несмотря на свой огромный рост.

Проведав об этом, сестра царевна Наталья пеняла ему в письме. А он отвечал ей: «По письму твоему я к ядрам и пулькам близко не хожу, а они ко мне ходят. Прикажи им, чтоб не ходили; однако, хотя и ходят, только по ся поры вежливо. Турки на помочь пришли, да к нам не идут, а чаю, что желают нас к себе».

И войско подвигалось все ближе и ближе к туркам. Иноземные инженеры предложили соорудить движущийся насыпной вал, чтобы обойтись без штурмовых лестниц. И он все ближе и ближе подвигал к укреплениям Азова.

Османы с тревогой глядели на эти приготовления к штурму. С моря крепость была блокирована русским флотом, с суши обложена со всех сторон.

И нервы их не выдержали. 18 июля в российский лагерь заявились парламентеры. Выговорили свободный выход из крепости с легким оружием и с пожитками.

Петр на радостях докладывал «королю Фридрихусу» — князю Ромодановскому:

«Мин херц Кёниг! Известно вам, государю, буди, что благословил Господь Бог оружие ваше государское: понеже вчерашнего дня, молитвою и счастием вашим государским, азовцы, видя конечную тесноту, сдались».

Подробности содержались в царской грамоте патриарху Адриану. Патриарх пролил слезу умиления, приказал бить в колокола — сзывать православных на торжественный молебен. При всем честном народе грамота была читана с амвона думным дьяконом Емельяном Украинцевым:

«…ныне извествуем: егда по повелению нашему промыслом и усердием боярина нашего Алексея Семеновича Шеина великоросские и малороссийские наши войска земляной вал к неприятельскому рву отовсюду равномерно привалили, и из-за того валу ров залетав и заровняв… до неприятельского валу дошли, и валы сообщили толь близко, еже возможно было… а в 18 числе, в субботу, с полудни, неприятели, азовские сидельцы, щадя войск наших крепкое на град наступление и пробел радетельный, а свою конечную погибель, замахали шапками и знамена приклонили и выслали для договора от себя двух человек знатных людей, и били челом, чтоб даровать животом и отпустить их с женами и детьми, а на знак уверения в твердости и в праве оставили двух человек аманатов и отдали немчина Якушку, который измени из войск наших ушел к ним… и город Азов со всем, что в нем было, отдали».

Был великий триумф. Трезвонили во все колокола. Еще бы: побить досель непобедимых турок.