Ольга ярко представила себе, как орды Аттилы осаждали византийские города… И Константинополь тоже… Это было все при Феодосии, Евдокии и Пульхерии, которые стадией почти близкими. Как соседи… Но император откупался от Аттилы, а княгиня не может себе этого позволить…

Княгине Ольге нравились олеандры — розовые и белые цветы кустарника; в императорском саду они были затейливо подстрижены и будто опахивали струями горького миндального запаха. Княгиня потянулась и сорвала веточку с розовыми цветками, вдыхая их аромат. Привычно сравнила: «В Киеве у нас нет таких…».

— Гунны шли конницей, и она была непобедимой… Гунны захватывали земли на Дунае, и послы Феодосия прибыли в город Марг, где заключили мир с Аттилой, обязуясь выплачивать ему каждый год семьсот фунтов золота…

Княгиня Ольга ахнула про себя, но внешне ничем себя не выдала.

— Но гунны продолжали нападать на города империи. Осадные орудия ему строили пленные римляне, и эти орудия разбивали даже крепкие стены… Аттила двинулся на Константинополь…

Это было знакомо княгине Ольге — сколько она себя помнила, столько на город Киев шли бесконечные нашествия… А еще прежде Псков… И тоже осада…

— Аттила взял города Филиппополь, Аркадиополь, наконец фракийский Херсонес, где была разбита армия императора… Аттиле по мирному договору заплатили шесть тысяч золотом, обязались платить уже две тысячи золотом каждый год…

«После семисот — много», — привычно отметила про себя княгиня Ольга.

— И две тысячи фунтов золота ежегодной выплаты на будущее… Аттила постоянно угрожал Константинополю и императору, так что евнух его стал подговаривать Феодосия организовать убийство Аттилы…

Княгиня Ольга внимательно посмотрела на толмача. Тот понял ее немой вопрос и утвердительно кивнул: «Да, да, это было намерение, но вот — в хрониках двора осталось и это известие…».

— Аттила хотел породниться с семьей императора, но Феодосий вскоре умер, а потом и Аттила, разгромленный прежде полководцем Аэцием…

Гунны проходили через наши земли, и русы были воинами у Аттилы — это княгиня Ольга знала.

«Императору Феодосию удалось откупиться от гуннов, но Руси приходится сражаться, а не откупаться», — думала княгиня.

Слушать про гуннов было интересно, потому что было ей близко. Не зря при Феодосии построили стены Константинополя, которые стоят до сих пор… Так ей поведали…

«А вот про церковные дела, которыми увлечены византийцы, слушать подчас просто тяжко… Все кажется похожим, не понятны эти различия, из‑за которых они так ссорятся и даже убивают друг друга», — подумала княгиня Ольга, с трудом стараясь вникнуть, как вся Византия, а следом за ней столица Востока Антиохия, египетская Александрия и другие провинции рассорились из‑за патриарха Константинопольского Нестория.

И все во время царствования Феодосия, Пульхерии и Евдокии. Речь шла не о языческих богах, как на Руси. Все были христиане, но враждовали, как будто язычники, не желающие принимать учение Иисуса Христа…

Несторий был родом из Сирии и стал знаменитым проповедником в Антиохии. И слава его была столь велика, что когда скончался патриарх в Константинополе, император Феодосий пригласил Нестория занять его кафедру. Посвящение произошло в апреле 428 года, а уже 30 мая император издал под его влиянием указ против еретиков — они‑де не должны состоять на государственной службе, лишаются прав наследования и дарения и им запрещается обращать в свою веру — иначе ссылка…

Что такое еретики, княгине понять было трудно… Несторий вскоре заявил, что напрасно Богородицу называют так, потому что Дева Мария была человеком и потому не могла родить Бога… От людей боги не рождаются. Поэтому Мария родила Христа, Ее следует величать Христородицей… Народ заволновался, и на следующей проповеди Несторию возразил Евсевий, ритор. Схоластик. Так его величали. На стенах Святой Софии написали: патриарх — еретик… И император Феодосий встал на защиту Нестория. А императрица Евдокия и Пульхерия не одобрили ни Нестория, ни императора…

Это тоже казалось странным… Даже когда княгиня не одобряла действий князя Игоря, то никогда не показывала этого окружающим. Не потому что боялась гнева князя — ей казалось Невозможным дать понять окружающим, что между князем и княгиней могут быть серьезные разногласия. Правда, сейчас она не могла определить, можно ли считать серьезными расхождениями такой отвлеченный спор… Однако в Византии принимали близко к сердцу все то, что казалось на Руси спорами жрецов… Но и языческие жрецы никогда не показывали своих сомнений при народе, выясняя все тайно и между собой. В этом тоже заключалась разница между ними и христианскими священниками. То, что женщины, столь близкие императору Феодосию, позволили себе иметь свое, отличное от его, суждение, не постеснялись выразить это принародно, имело огромные последствия… Именно это всегда понимала княгиня Ольга. Она давно заметила, что иногда оброненное невзначай слово приводило к таким событиям, которые не возникали даже после встречи князей, Большого совета князей разных племен^

Тогда, после неожиданной смерти матери, Ольга ничего не могла понять. И никто не смел взять на себя храбрость что‑то объяснить потрясенной девочке. Одно слово бабки решило всю ее жизнь. И отношения с отцом, которые больше никогда уже не были открытыми и свободно–любовными, как прежде…

— Проповеди Нестория быстро стали распространяться по всему христианскому миру, о них узнали сразу всюду, — продолжался рассказ. А княгиня Ольга опять подумала: «Нет, у языческих жрецов этого не бывает». Разве слова жреца в Ростове станут так быстро известны Верховной жрице Макоши в Чернигове? Ольга остановилась при этом воспоминании. Ее охватил легкий холодок: а разве она знает это точно? Хотя она столько лет была Верховной жрицей, но может быть, она не все знает? Разве вникала она в тонкости обрядов? Разве не отмахивалась она от тех же ладушек, не обращала внимания на сетования, что все забыли богиню Ладу, и это может грозить княжеству потрясениями… Ведь богиня Лада была самой первой, самой главной, самой близкой к Огню и Солнцу… Нет, простое сравнение ей ничего не даст, она должна понять главное…

— Патриарх Александрии Кирилл обратился с письмом к Папе Римскому Целестину с жалобой на патриарха Константинополя Нестория. Папа Целестин написал отдельно Пульхерии и императрице Евдокии, видя в них союзниц против Нестория и императора Феодосия, его защищающего. То, что в такое богословское дело вовлекли двух женщин, притом — кто же? — сам Папа Римский! — сразу же изменило положение их при дворе, вызвало гнев императора. Несторий настаивал на своей правоте и просил Феодосия созвать церковный собор для разбирательства. Император в особой сакре 430 года назначил собор на следующий год в праздник Пятидесятницы в городе Эфесе в Малой Азии.

Слово собор было понятно княгине Ольге и без объяснений: собор — собрание — собирать. А собрать — значит вместе прийти братьям, соединиться вместе собратьям.

«Собратья часто важнее даже братьев, — подумала княгиня Ольга. — Собор — братья во Христе…».

— Город Эфес был особо почитаемым местом для всех христиан: там последние годы земной жизни провела Богородица. Епископ города Мемнон не одобрил выдумки Нестория и встретил его чрезвычайно холодно, не разделяя его нового учения. Император не прибыл сам, однако прислал своего человека — комита доместиков Кандидиана. Прибыл Кирилл Александрийский — патриарх, он имел поручительство от папы римского представлять и его, но обещал прислать еще и своих легатов[101]. Но они не появились, как и патриарх Антиохии Иоанн. Кандидиан не хотел без их присутствия открывать заседание собора, патриарх Константинополя Несторий, чувствуя за собой одобрение императора, настаивал, чтобы подождать всех участников, которые еще могли быть в пути.

Патриарх Кирилл Александрийский настоял на том, чтобы собор был открыт. Тогда Несторий заявил, что не придет на его открытие. Несторий отказался участвовать в заседаниях церковного собора! Трижды к нему присылали с просьбой прийти, и трижды он отказался. Как отрекся.