— А мне вот какая мысль покоя не дает, — сказал он, — кто ж нам на подмогу придет? Ведь у Киева дав­но прежней силы нет, Рязанское княжество, почитай, более всех от поганых пострадало, и даже новгородцы теперь отложиться хотят. С кем же, если понадобится, нам против Орды встать?

— Ты, князь, зря союзников ищешь. Брат твой давно, видать, понял, что теперь с татарами не воевать, а уживаться надобно. Так и Ярослав Всеволодович де­ло вел, — ответил Северьян.

— Да, мы с Александром перед его отъездом об этом долгую беседу вели. Он мне еще тогда говорил, гляди, мол, легаты папские к нам зачастили, к отцу послов засылали, и его самого уговаривать пытались, чтоб с ними подружился. Даниилу Галицкому корону обещали за то, что в союз с папой Иннокентием всту­пит. Дескать, папа только о том и мечтает, как бы на­шим князьям помочь с погаными разделаться.

— Так кто ж такому поверит, — удивился Никита.

— Находятся. Верят, — ответил на это Михаил. — Я тоже верить хотел, а брат разуверил. Сказал, что, мол, где это видано, чтобы враги без дальнего умысла помощь свою предлагали. Наверняка как до дела дойдет, забудут об унии своей, и останутся русские полки один на один с туменами ордынскими. Лягут наши витязи в землю сырую, а тут как тут и помощники объявятся и без хлопот в городах и весях наших свои поряд­ки заведут.

— Жаль только, что не все так далеко глядеть могут, как Александр Ярославич, — вздохнул Северьян и опять поправил упрямую белую прядь. — Я, ска­зать по правде, тоже поначалу взъерепенился, как это, мол, с нехристями дружбу водить. А он мне стро­го сказал, что не о дружбе речь идет, а о том, чтобы силы копить. Нынче в Великом Новгороде я такого о князе понаслушался, что до сих пор обида за него не прошла. Он‑то как в воду глядел, полезли доброхоты из всех щелей. Так уж хочется им с папой подружить­ся. А князь говорил, дескать, Батыга пришел, погра­бил земли наши и удалился в свой Сарай–Бату, сидит там и в дела наши не вмешивается. Живите‑де как знаете, молитесь кому хотите, только мне дары шли­те. А латиняне и добро заберут, и в душу влезут, и на земли наши хозяевами усядутся. С того разговора и я так думать стал, — закончил гость свою поучитель­ную речь.

— Да и я о том же с братом говорил, убедил он тог­да меня, — согласно кивнул князь Михаил, — уверо­вал я в то, что другого пути пока нет у нас.

Возможно, разговор продолжался бы и дальше, только в тот миг, когда все его участники замолчали, обдумывая сказанное, вспоминая князя Александра, так давно находившегося в Орде, из‑за двери раздался какой‑то грохот.

— Никак, Макар во сне с лавки свалился, — усмехнулся князь Михаил и тут только глянул в непри­крытое ставнями окошко, за которым серело предрас­светное небо. — Эка мы с вами засиделись. Поднимать­ся скоро, а мы и не ложились.

— Отоспимся, князь, — сказал Северьян примирительно, — когда‑то еще так повидаться да поговорить случай представится?

Почти седмицу пробыл Северьян в гостях у москов­ского князя, вели они с ним и долгие беседы, и на вежи забирались, чтоб город с посадом с высоты осмотреть, и за трапезой сиживали, но как только чуть стали под­сыхать дороги, гость заторопился в путь. Тосковал он по семье, оставленной во Владимире, где, как и Вели­ком Новгороде, не больно‑то привечали людей, близ­ких к князю Александру.

Распрощался Михаил Ярославич с Северьяном и сам с небольшим отрядом собрался в путь, решив на­конец‑то объехать весь свой небольшой удел. Хотел было отправиться в путь и посадник, но князь, сослав­шись на трудности похода, приказал ему остаться в го­роде. Однако, уловив, что своим вполне объяснимым отказом обижает боярина, он, немного поразмыслив, обратился к нему за помощью, попросив составить по­дробный чертеж доставшегося ему удела.

Василий Алексич старательно выполнил княжес­кий приказ, вспомнив давние времена, когда, кое‑как устроившись в Москве, объехал опустошенный край. Испещрив большой лист пергамента линиями, круж­ками и замысловатыми загогулинами, рядом с которы­ми он бисерным почерком писал известные ему назва­ния весей, болот, речушек и урочищ, посадник через несколько дней гордо преподнес свой труд Михаилу Ярославичу. Князь был поражен столь подробным описанием, искренне благодарил отличившегося и удивлялся, как до сих пор не догадался попросить сделать такой чертеж.

Княжество, которое Михаил Ярославич часто пред­ставлял мысленно, теперь словно наяву раскинулось перед ним. И чем дольше он читал надписи, чем доль­ше вглядывался в кривые линии, тем сильнее его охва­тывало желание поскорее посмотреть, что на самом де­ле скрывается за этими линиями. Хотел он узнать, глу­боки ли Сетунь и Пресня, какая рыба водится в Рыбинке и Хапиловке, много ли на самом деле раков в Рачке, а соболей в Собольем овраге, что это за речка Черногрязка с Синичкой и по какой такой причине назвали речушку Золотым Рожком, ну и, конечно, в каких лесах больше зверя.

Выехав в путь с полусотней гридей, князь первым делом навестил Захара, младший сын которого уже не раз сопровождал выезжавшего на ловы Михаила Ярославича и немало способствовал тому, что тот неизмен­но возвращался в город с богатой добычей. Старик с радостью встретил гостей. После скромной трапезы князь разложил на вытертом насухо столе чертеж. За­хар с сыновьями Данилой, Егоршей и Потапом с нескрываемым интересом разглядывали его, безмолвно шевелили губами, разбирая надписи, тыкали пальцами в пергамент и тихо переговаривались меж собой.

— Верный чертеж тебе, Михаил Ярославич, посадник смастерил, — наконец, оторвав взгляд от стола, на правах старшего заявил важно Захар.

Князь, все время с любопытством поглядывавший на сосредоточенные лица мужиков, согласно кивнул, но для порядка спросил:

— А вы, может, поболе знаете? Так не грех тогда дополнить сей чертеж. А?

— Знамо дело, с тех пор, как посадник земли объезжал, много воды утекло. Речек‑то новых не прибави­лось, — начал важно Захар.

— Может, болот помене стало? — с усмешкой пере­бил его князь. — А то куда ни глянь — кругом топи: то Горелое болото, то Сукино, то Козье, то еще какое Может, хоть река Москва прямее стала?

— Э нет, князь, — лукаво потянул Захар, — Моск­ва она такая же змеистая. Да и трясин не убавилось все на месте пока. Бабы да ребятишки как и прежде ягоду с болот сбирают, а мужи по окраинам болотин зверя бьют. А вот починки кое–где выросли, — сказал старик и глянул на Потапа, который сразу же ткнул пальцем в чертеж:

— Вот тут, тут и тут тоже избушек наставили.

— Слыхал я, что здеся рязанцы обустроились, — указал темным пальцем Потап на белое пятно недалеко от линии, которая обозначала границу княжества, посмотрел исподлобья на князя и снова замолк.

Упомянув о рязанцах, заговорили о соседнем Рязанском княжестве, о его стольном городе, который так и не смог возродиться на старом месте. Захар с гор­достью заметил, что Москва, которой тоже досталось от Батыева воинства, стоит там, где стояла. Посмотрев на князя, он сказал важно:

— Уж теперь хороша, а глядишь, краше прежней будет.

Все с ним согласились, поскольку из собравшихся один он хорошо знал Москву ту, Добатыеву, и мог со знанием дела говорить о произошедших с тех пор изме­нениях.

Вместе со всеми кивнул и князь, хотя подумал сов­сем не о красоте своей столицы, а о незабытом Влади­мире, с которым Москву даже грех было сравнивать. Он вздохнул печально, а Захар, решивший, что гость печалится о судьбе главного города своего княжества, поспешил успокоить:

— Никто и думать не думал, что Москва так быст­ро воспрянет. Но видать, прикипели души к ней. По­читай, все, которые целы остались, на свои обжитые места вернулись. Вон и из других краев люди тянут­ся. — Довольный, что его внимательно слушают, За­хар провел крючковатыми пальцами по бороде, облиз­нул сухие губы и продолжил, глядя на князя: — Вишь, Михаил Ярославич, домов‑то сколько понастроили. Ей–ей, поболе прежнего. Коли так дело пойдет, скоро и мы у самой московской околицы окажемся.