— Не дай Бог такому случиться, — усмехнулся Да­нила, — где ж силки тогда на зверя ставить будем?

— А и ставить не на кого будет! — ехидно засмеял­ся отец. — Зверь‑то ваш от шума да гама, от многолюдья, от торжища галдящего разбежится, в чащобы за­бьется.

— Это уж наверняка. За зверем, за птицей, за грибами да ягодами уходить далече придется, вблизи‑то все вытопчут, выберут, — разговорился Потап, которого слова отца о будущем затронули за живое. — Говорят, в бору, что рядом с детинцем, уж и нынче зверя хорошего не встретишь, а если народу в посаде прибудет, что тогда‑то станется?

— Ты, Потап, зря печалишься, — успокоил его князь, который не мог представить, что его городишко может разрастись до таких размеров и станет хоть не­много походить на Владимир. — Нам навряд ли дове­дется такое увидеть. На наш век дичи непуганой доста­нет.

— Как знать, как знать, — возразил разошедшийся Захар. — Народу вон с тобой сколько прибыло. Уж теперь некоторые хоромы возводят, а как оженятся все твои неженатые молодцы, как пойдут плодиться, так посад живо Неглиную перемахнет и до Кукуя дотянет­ся, а там и до нашего Сущева недалече.

— Ты, батя, еще скажи, что на Пресне посадские обоснуются или, того хлеще — на берегах Ходынки строиться будут, — захохотал Егорша, а за ним громко загоготали все остальные.

— И откель знаток такой выискался? — отсмеявшись, поинтересовался князь. — В город и носа не кажешь, а вижу, знаешь даже то, о чем и я не ведаю.

— Так мимо нас люди ездиют, — обиженно пробубнил старик, — от них новости узнаем. Вот давеча боярин ехал. Хрущ Лука. Вот он и сказывал, что твои, князь, бояре землицу потихоньку да полегоньку осваивают.

— Так что ж в том плохого, — усмехнулся Михаил Ярославич, но усмешка вышла какой‑то кривой.

— Вот и я ему это же сказал, — заметил старик и вздохнул и для порядка уточнил: — Боярин во Владимир путь держал, сказывал, что дочку с зятем навестить захотелось.

— Да–да, — задумчиво ответил князь, и Захар понял, что чем‑то его огорчил. А Михаил Ярославич, оглядев всех, проговорил серьезно: — Про Батыевы тумены забывать нельзя. У хана сил не мерено, не считано, и они в кулак все зажаты. У нас‑то каждый сам по себе, и у каждого силенок только на то и достанет, что против татей хоромы свои оборонить. Нагрянет Батыга снова, вот и останутся от всех уделов наших головешки.

После сказанного немного помолчали, потом пого­ворили еще некоторое время, но разговор уже не кле­ился.

Поутру без видимого сопротивления Захар отпус­тил с князем молчаливого Потапа, который за свою не­долгую жизнь исходил и изъездил не только окрест­ные места, но добирался и до самых дальних починок.

Небольшой отряд несколько долгих недель путеше­ствовал по владениям Михаила Ярославича, добрался и до тех мест, где обосновались рязанские погорельцы. Увидев пред собой вооруженных людей, они насмерть перепугались и уж собрались ринуться в спасительную чащобу, но, поняв, что опоздали, нехотя побрели на­встречу непрошеным гостям.

Разговор у князя со старейшиной получился непро­стым. Крепкий, нестарый еще мужик с хитрыми быст­рыми глазами делал вид, что никак не может взять в толк, чем недоволен Михаил Ярославич, ведь постро­или они свои избы на землях рязанских и подати свое­му князю исправно платят. Московиты же все как один сомневались в правдивости старейшины, несмот­ря на то что несколько таких же, как он, хитрованов, наблюдавших за разговором, дружно закивали, под­тверждая слова своего предводителя. Один из стояв­ших поблизости уточнил для порядка, что вот, мол, не­задолго до приезда московского князя был у них и сам Ингварь Ингваревич. Охотился неподалеку и по слу­чаю к ним заглянул. Михаил Ярославич обрадовался услышанному, поскольку давно хотел повидаться с ря­занским князем и поговорить по душам о деле, которое так его тревожило.

— И куда ж князь Ингварь направился? — спро­сил Михаил Ярославич примирительно.

— Да в тую сторону, — указал старейшина, махнув большой, как лопата, натруженной ладонью в сторону дубравы, и сразу несколько мужиков последовали его примеру, замахали и дружно закивали: — Зверя бьет.

— Что ж, живите пока, но учтите, что земли эти — мои, а значит, и за податями мои люди к вам при­едут, — проговорил князь строго и, оглядев притих­ших мужиков, пояснил: — Нынче что с вас возьмешь, раз Ингварю все отдали. Не обдирать же вас как липку! Но наперед предупреждаю, если на этих землях оста­нетесь, моими данниками будете!

Проплутав почти до вечера по лесным тропам, от­ряд Михаила Ярославича в сумерках наконец‑то на­гнал Ингваря и его людей, которые как раз собирались устраиваться на отдых. Услышав в чаще шум, рязанцы насторожились и тут же изготовились к бою.

— Ингварь! Принимай князя московского! — еще издали громко прокричал Михаил Ярославич, хорошо понимая, что незваных гостей могут встретить градом стрел.

— Ого–го–го, — раскатилось по лесу эхо.

На некоторое время отряд замер, слушая наполняв­шие лес звуки, и вскоре до уха князя донесся чей‑то звонкий голос, многократно подхваченный эхом: «Идите к нам–нам–нам!»

Не виделись Михаил Ярославич и Ингварь Ингваревич очень долго и после приветствий, похлопываний по плечам и объятий с любопытством оглядывали друг друга, вслух выражая «ахами» и «охами» удивление произошедшими в каждом изменениями.

— Ишь, каков стал! — первым проговорил что‑то внятное рязанский князь. — Не назвался бы ты, и не узнал бы. Смотри, как возмужал! Прям витязь! Боро­дой обзавелся! Не уж‑то это ты, Миша! Надо ж какой…

— Да и ты, князь, стал совсем другим. Вон уж бо­рода вся в серебре… — с удивлением проговорил Миха­ил Ярославич, в памяти которого князь Ингварь остал­ся молодым чернобородым великаном.

— Нам всем лиха хлебать пришлось не чарочками, а ведрами да ушатами, потому и бороды у всех раньше срока засеребрились. Ну, да будет нам былое воро­шить, — со вздохом заметил князь и исподлобья по­смотрел на молодого друга: — Как ты? Удел‑то по серд­цу? Али маловат кажется? Да, совсем ты другим стал, на мать свою очень похож, — не удержавшись, доба­вил он и опять вздохнул.

— Что удел? Не хуже иных да и не лучше, — отве­тил Михаил Ярославич, но Ингварь Ингваревич мол­чал, ожидая продолжения, и молодой князь загово­рил…

Уже давно звезды холодно блистали в черной вы­шине, а князья все сидели у костра и вели тихую бесе­ду. Никто не осмеливался их потревожить. Хоть и дед, и отец Михаила немало зла принесли Рязанско­му княжеству, однако и рязанцы в долгу не остава­лись, а порой сами своими действиями навлекали на себя гнев владимирских князей. Прошлые распри со­беседников не волновали, теперь были у них дела по­важнее. После короткого отдыха они по–дружески распрощались, дав клятву никому не раскрывать то­го, о чем говорили и о чем условились. Разъехались каждый в свою сторону, оба обеспокоенные возмож­ными переменами.

Когда наконец отряд Михаила Ярославича вернул­ся в город, князь получил долгожданное известие. По­здним вечером его привез возвратившийся из Влади­мира Демид.

Сотник уехал в стольный город великого княжест­ва сразу после Троицы, после того как отшумела весе­лая свадьба Василька. Повод для отлучки был невесе­лый: с купцами передали ему весть о том, что тяжко заболел отец, и князь, нисколько не раздумывая, отпу­стил Демида, который уже не надеялся застать родите­ля живым. Воспользовавшись случаем, Михаил Яро­славич поручил сотнику навестить родню одного свое­го давнего знакомого. К удивлению и великому удовольствию московского князя, тот вместе с сотни­ком приехал в Москву.

— Давненько, ой давненько мы с тобой, Иван, не видались, — заключая гостя в крепкие объятия, го­ворил князь, не скрывая своей радости от встречи.

— Да, немало времени прошло, — смущенно отве­чал хриплым голосом гость.

С трудом верил князь в то, что этот седой, будто от долгих лет жизни сгорбившийся человек тот самый от­чаянный рубака, который мог одним взмахом рассечь врага до седла, что перед ним сейчас стоит тот самый весельчак, который лишь на три года старше его само­го.