Через несколько часов плот был спущен на воду. На нем красовалась маленькая мачта с обрывком паруса. Затем французы перетащили провизию и, обнажив головы, водрузили свой национальный флаг.

Укрепив с одной стороны плота весло, Фрике дал знак Пьеру рубить снасть, державшую их у борта «Лао-цзы».

— Прощай, наша тюрьма! — воскликнул Пьер.

Плот отчалил и медленно поплыл вдаль, качаясь на хребтах волн.

К счастью, море начинало успокаиваться. Пьер поставил импровизированный парус и пустил плот в бакштаг.

Скоро глазам друзей представилась чудная картина. Плот вступал в лагуну. Здесь волны замирали, и вода становилась похожа на расплавленный металл. Подковообразная коралловая плотина, которая была так крепка, что могла выдержать любую бурю, служила преградой океану.

Еще пять кабельтовых, и плот подошел к берегу кораллового острова.

— Уже четвертый раз я превращаюсь в робинзона, — сказал Фрике.

Захваченные на судне сухари, подмоченные в соленой воде, не могли удовлетворить друзей. Нужно было поискать какую-нибудь живность, так как только мясо могло восстановить их истощившиеся силы. В то время как друзья грустно осматривали побережье, в кустах неподалеку послышался треск ветвей.

Фрике раздвинул ветви и увидел необыкновенной величины краба.

Не будучи ни натуралистом, ни ученым, парижанин недолго думая уложил его на месте ловким ударом по спине.

Через несколько минут бедный краб уже знакомился с огнем, перед которым в нетерпении сидели друзья.

— Знаешь, Пьер, — сказал Фрике, — ведь обитатели кораллового архипелага любители человеческого мяса.

— Тсс, — шепотом произнес Пьер де Галь.

— Что такое?

— Какая-то черная образина.

Фрике обернулся и увидел за кустом высокого, совершенно нагого дикаря, вооруженного копьем. Очевидно, дым и запах жареного привлекли его внимание. При виде двух европейцев он застыл на месте, и глаза его наполнились ужасом.

— Обольстительно хорош, — с хохотом заметил Пьер.

— Сеньор, потрудитесь войти, — с иронией поклонился Фрике.

— Но на всякий случай оставьте свою алебарду в передней, — прибавил Пьер.

После нескольких минут созерцания дикарь огласил воздух резким гортанным криком и приблизился вплотную к французам.

Его живые глаза с величайшим любопытством, смешанным со страхом, перебегали с одного на другого. Ободренный неподвижностью Пьера, дикарь протянул вперед руку, дотрагиваясь пальцем до его лица, как будто желая стереть с него краску. Убедившись, что ее нет, дикарь бросил свое копье на землю, схватился за бока и начал хохотать. Затем, не ограничившись таким проявлением веселости, он бросился животом на песок и, скорее рыча, чем смеясь, принялся кататься по земле.

— Он немного фамильярен, — заметил Пьер, — но ничего, веселый и, вероятно, добрый малый.

— Он, очевидно, очень мало видал европейцев и потому счел нас за пришельцев с Луны.

— Посмотри, Франсуа, у него даже зубы черные.

— Это из-за отвратительной привычки жевать бетель, — ответил Фрике.

— Что, если мы пригласим его позавтракать?

— Прекрасно, тем более что краб уже готов.

Пьер сорвал два листа с веерной пальмы, вытащил из углей одну из клешней краба и, положив ее на импровизированное блюдо, поднес дикарю.

«Добрый малый» церемонился недолго. Он почти вырвал лакомый кусок из рук моряка, точно боясь, что тот только дразнит его, и принялся с жадностью пожирать свою порцию.

— Брр… с такими челюстями ты далеко пойдешь, — смеялся Пьер. — Особенно при твоей любви к мясу европейцев.

Дикарь живо справился с клешней и попросил еще. Насытившись, он снова начал разглядывать друзей, чаще останавливая свой взгляд на Пьере. Когда тот вынул свой платок величиной с парус шлюпки, дикарь совсем ошалел. Ярко-красный цвет ослепил его: он бросился к моряку, пытаясь вырвать платок.

— Потише, мой милый, — оттолкнул дикаря Пьер де Галь, — во-первых, платок один и стирка не скоро предвидится, во-вторых, твоя пуговица с кольцом совсем не нуждается в нем.

Дикарь, видя, что ему отказывают, неожиданно схватил копье и бросил им в Фрике. Тот успел отпрыгнуть в сторону, а копье, брошенное с недюжинной силой, вонзилось в землю по самое древко.

Когда Пьер бросился на чернокожего, тот испустил дикий крик, увернулся и скрылся в кустах.

— Вот что значит счастье в несчастии, дружище, — с облегчением вздохнул Пьер, видя, что его товарищ уцелел.

— Да, это удача. Наверняка проклятое копье было отравлено.

— Однако надо быть начеку; негодяй, вероятно, скоро приведет сюда целую банду черномазых. Эх, напрасно я не отдал этой обезьяне платок.

— Этот красный кусок материи послужит для нас ценным товаром при обмене. Конечно, теперь, когда война объявлена, следует быть осторожным. Но в конце концов обстоятельства покажут, что надо делать. Во всяком случае, давай проверим нашу боевую готовность.

— Два топора, две абордажные сабли, два ружья, три ножа. Кажется, арсенал достаточно полон.

— Самое лучшее, что мы можем сделать, — решил Фрике, — это вернуться к плоту и в случае нападения выбраться на середину коралловой бухты. Там мы все-таки будем в большей безопасности.

— Вероятно, дикарь принадлежит к племени людоедов, — рассуждал Пьер, — он не похож ни на негра, ни на индуса, ни даже на малайца. Я никогда не видал таких дикарей. Этот негодяй, в котором я так ошибся, посчитав его добрым малым, не очень черен; его челюсти слишком выдаются вперед, голова похожа на метлу, а волосы совсем не вьются.

— Браво, Пьер! Ты сделал самое точное описание головы папуаса. Значит, мы попали на прибрежные австралийские острова. Знаешь, старина, это плохо, и, если хочешь, я тебе расскажу почему.

— Мои уши раскрыты, как лиселя, [8]— сказал Пьер, приготовившись слушать товарища.

— Видишь ли, дружище, — начал Фрике, — один из самых замечательных ученых путешественников последнего времени, Рассел Уоллес, измеряя глубину моря в этих широтах, убедился, что между Индокитаем, Новой Гвинеей и Австралией находится одно подводное плоскогорье, с которого, как горные вершины, поднимаются над поверхностью воды острова. Эти острова, имеющие форму подковы, обладают следующей особенностью: с их внешней стороны море так мелко, что ни одно судно не может приблизиться, с внутренней же оно так глубоко, что можно было бы потопить фрегат до самого клотика [9]мачт. Только в одном месте это подводное плоскогорье пересекается глубокой пропастью, дна которого еще не достиг ни один лот. Над этой подводной пропастью, как будто рассекающей земной шар надвое, находится довольно быстрое и неизменное водное течение. Суда пользуются им как попутным. Пропасть, очевидно, разделяла два материка, когда-то существовавших и теперь затопленных. Один из них был продолжением Австралии, другой — Азии, а между ними лежал глубокий пролив. Это мнение подтверждается еще тем, что ни флора, ни фауна Полинезии и Малайского архипелага не сходны. Даже на островах, лежащих близко друг к другу, но разделенных подводной пропастью, заметна во всем и, конечно, в людях, их населяющих, огромная разница. С одной стороны (азиатской) обитает племя с красноватыми и плоскими лицами, монгольскими глазами, длинными, прямыми волосами, обладающее спокойным, миролюбивым характером, — это малайцы; с другой — живут племена, которые больше похожи на негритосов и несравненно воинственнее своих соседей.

— Из этого следует, что мы попали по ту сторону подземной ямы и потому нам нужно держать ухо востро.

— Да, Пьер, этот черномазый нам доказал, что знаменитый ученый прав.

— Однако, Франсуа, ты преуспел в занятиях и стал ученее любого доктора второго класса.