При виде дикарей Пьер разразился отборнейшими проклятиями:

— Ну, черные херувимы, посмотрим еще, кто кого… Хорошо, господа папуасы, я вижу, у вас глаза разгорелись при виде нас. Возможно, мы вкусное блюдо, да как бы вам им не подавиться…

И вдруг, обратясь к Фрике и мальчику-китайцу, он повелительным голосом сказал:

— Все по местам! Не время для страха!

Фрике, знавший по опыту неистощимую находчивость и изобретательность старого моряка, понял, что тот вовсе не шутит, и быстро поднял парус. Пьер встал на корме, положил у ног мешок с шариками, так заинтересовавшими Фрике еще на палубе «Лао-цзы», и, взяв в руки весло из крепчайшего австралийского дерева, спросил:

— Все готово?

— Готово!

Пирога чуть качнулась и быстро понеслась вперед, рассекая волны и оставляя за собой длинную полосу пены.

— Огниво при тебе?

— Конечно.

— Зажги трут!

— Готово!

— Дай его сюда и выполняй мои распоряжения. Я правлю, — продолжал Пьер, стоя у кормы, — прямо на дикарей. Если они выпустят нас из своего круга лодок, тем лучше для них. Если же они позарятся на наше мясо, тем хуже для них! A la guerre comme a la guerre! [14]Готовьтесь, господа. Ждите, когда они начнут действовать, потом разрешите первому ответить мне, а затем и вам никто не препятствует послать несколько свинцовых гостинцев!

Зрелище было невероятное и безумно смелое: одна пирога с тремя людьми смело шла на флотилию с целой ордой дикарей, которые потрясали копьями, камнями и топорами, кривляясь на все лады.

Немало мужества надо было иметь, чтобы хладнокровно и уверенно идти прямо на эту страшную линию лодок, подобно чудовищному боа-констриктору [15]все теснее сжимавшуюся в кольцо.

Но Пьер улыбался. Фрике, взяв в руки ружье, поправил козырек картуза для защиты от солнца и приготовился стрелять. Китаец дрожал всем телом. Пирога была уже не более чем в тридцати метрах от дикарей. Мимо ушей старого моряка просвистел первый камень, брошенный людоедами.

Это послужило сигналом. Пироги дикарей стали быстро собираться вокруг европейцев. Раздался оглушительный вой, и посыпался настоящий град из камней. Путники пригнулись к бортам пироги.

Пьер достал из мешка шарик величиной с апельсин и поднес его к горевшему труту.

— Хорошо, голубчики мои, — сказал он многозначительным тоном, — вы хотите полакомиться нами. Отлично, но только прежде поиграем в мяч!

И неизвестный снаряд, оставляя в воздухе легкую струю дыма, полетел, брошенный ловкой и сильной рукой, в середину лодок дикарей.

За первым «шариком» последовал второй — в другое место.

Прошло несколько секунд томительного ожидания. Вдруг раздался глухой взрыв. Среди густого столба белого дыма с трудом можно было увидеть, как четверо дикарей кувырнулись в море, убитые или тяжело раненные.

— Черт возьми! — вскричал Фрике. — Да ведь это граната!

— Как видишь, — хладнокровно заметил Пьер де Галь. — Еще раз, два! Пли! Хорошо!

Неистовые крики бешенства послышались со стороны пирог дикарей. Камни по-прежнему градом сыпались в сторону лодки европейцев, но дикари, видимо, были поражены случившимся, и «снаряды», направляемые неуверенной рукой, по большей части летели мимо. Прошло еще несколько минут, и устрашающая линия лодок дикарей разомкнулась. На поверхности воды плавало множество обломков, то тут, то там виднелись черные тела дикарей: видно было, что «шарики» Пьера произвели ужасное действие.

А пирога под полным парусом, как морская чайка, быстро скользила по поверхности волн, оставляя дикарей все дальше за собой.

— Клянусь честью, — серьезно заметил Пьер, — я не виноват в происшедшем. Не мы начали эту бойню, и я умываю руки, как Понтий Пилат. Как ты думаешь, матрос?

— Я думаю, что, не захвати ты с «Лао-цзы» этих игрушек, мы были бы изрезаны, зажарены и съедены… Я не понимаю только одного: для чего они были на «Лао-цзы»? Ведь там они вовсе ни к чему…

— Как, ты этого не знаешь, ты, кто знает чуть ли не все на свете?!

— Не знаю.

— Да ведь это был корабль с кули, которые в любую минуту могли взбунтоваться. Поэтому на подобных судах всегда есть целый склад подобных вещиц. Если можно, то берут и митральезы, хотя обычно ограничиваются одними гранатами.

— Ах, черт возьми!

— Что такое?

— У нас нет воды.

— Неужели?

— Да. На берегу мы позабыли запастись пресной водой, а теперь уже поздно.

— Как ты думаешь, не пригодятся ли нам эти кокосы? В каждом примерно поллитра сока, а у нас есть и два бочонка, каждый вместимостью литров на двенадцать.

— Бочонки? Где они?

— Они перед тобой. Видишь эти два колена из ствола бамбука, полые внутри? Вот тебе и бочонки, где сок может отлично сохраниться.

— Это утешает. Лучше я четыре дня не буду есть, но это пытка — пробыть двенадцать часов без питья.

Пирога направилась на юго-восток, бодро рассекая волны океана. Дул свежий береговой ветер, и потому было достаточно одного паруса, без весел. Пьер вынул обрывок морской карты и свой маленький компас, направил лодку возможно точнее и хладнокровно закурил трубку.

Благодаря ветру жара была вполне сносная, и потому первый день плавания прошел как какая-нибудь прогулка. С наступлением ночи, к большой радости путешественников, на небе взошла луна, и ее света было вполне достаточно, чтобы ориентироваться в море и направлять лодку, куда требовалось.

К сожалению, карта была далеко не полная, и потому представлялась немалая опасность наткнуться на подводную скалу или риф. Опасения эти оказались небезосновательными: через двадцать четыре часа плавания, на следующее утро, на восходе солнца путники услышали какой-то шум, похожий на гул громадного водопада.

Пьер осмотрелся кругом.

— Куда это мы попали? — заметил он. — Все время я направлял пирогу по компасу и карте, ошибки быть не могло, а не далее чем в миле от нас слышен какой-то шум… Между тем ближайший к нам остров Избиения должен находиться по крайней мере милях в сорока пяти. Вероятно, мы подплыли к какому-нибудь неизвестному острову. Нам надо постараться не попасть в буруны, иначе нашу пирогу, как скорлупку, вместе с нами и поминай как звали!

Чтобы течение не прибило лодку к скалам, Пьер и Фрике взяли весла и стали энергично грести, помогая парусу. Борьба с волнами и течением была долгая и упорная. После двух часов невероятных усилий пирога миновала опасные места, и впереди показалась земля, при одном виде которой Пьер испустил восторженное восклицание.

Это был типичный образец кораллового острова, атолла, так хорошо описанного знаменитым натуралистом Дарвином, маленький островок, в форме браслета окружающий внутреннюю лагуну. Словом, это был точно такой же остров, как и Вудларк, с теми же коралловыми рифами вокруг, представлявшими собой как бы защиту острова от волн океана. Растительное царство не отличалось особенным разнообразием. Вечная кокосовая пальма — необходимая принадлежность всякого кораллового острова — высоко поднимала свой изящный ствол, а вокруг нее виднелось несколько других пород тропических деревьев. Но совсем иначе выглядела внешняя сторона, та самая, где прибой волн образовал страшные буруны. Здесь видны были мыльное дерево, рицина, драконовое дерево, мускатное — словом, самая роскошная тропическая растительность. Возникает вопрос: откуда эта растительность могла появиться на пустынном острове, лежащем посреди океана? Как могли попасть сюда эти деревья и растения? Все объясняется очень просто. Морские волны смывают с берегов азиатского материка массу деревьев и растений, которые уносятся морским течением или муссонами к австралийским островам. Более нежные растения, находясь долгое время в соленой воде, погибают, но многие спокойно переносят это плавание, и, когда их выбросит на какой-нибудь из коралловых островов, их семена сохраняют еще достаточно жизни, чтобы приняться на новой почве. Таким образом на одиноких коралловых островах появляется роскошная и разнообразная растительность, способная в первую минуту поставить в тупик любого натуралиста относительно ее происхождения. На самом деле в этом нет ничего удивительного, потому что жизненная сила семян растений необычайна. Недавно в египетских пирамидах найдены были зерна пшеницы, лежавшие там более четырех тысяч лет. И что же? Эта пшеница, будучи посеяна, взошла!