Вообще говоря, идея была неплохой. За неимением шиллингов, сойдут и медяки, по крайней мере, куклы не будут трудиться даром — ради того знаменитого прусского короля, чья скупость была столь чудовищной, что никто и никогда не видел цвета его золота, а проще сказать — даром.

Новый крик огласил воздух:

— Королевские марионетки… марионетки!

В течение двух-трех минут вокруг Торнпайпа собрались человек двадцать. Сказать, что это — сливки Уэстпорта, мог бы только пылкий фантазер. Публика состояла из детей, десятка женщин и нескольких мужчин, причем большинство держали обувь в руках, и не только из бережливости, но и в силу того, что им куда удобнее и привычнее ходить босиком.

Тем не менее следует сделать исключение для некоторых весьма уважаемых и почтенных жителей Уэстпорта, также примкнувших к этому глупому воскресному сборищу. К ним относился булочник, остановившийся поглазеть на редкое зрелище с женой и двумя детишками. По правде говоря, его твид[32] уже выдержал несколько лет носки, а в сыром ирландском климате, как известно, один год стоит двух, а то и трех; тем не менее достойный патрон выглядел, вообще говоря, вполне представительно. Не был ли он этим обязан своей лавке, увенчанной следующей великолепной вывеской: «Центральная общественная булочная»?! Действительно, она прекрасно «централизовала» плоды его производства, поскольку являлась единственной в Уэстпорте. Там же можно было заметить и торговца аптекарским товаром, который требовал, чтобы его именовали «фармацевтом», и хотя в его заведении отсутствовали самые элементарные лекарства, в витрине сияли буквы: «Врач Холл» — такого размера, будто призваны были вылечить любого, стоит только на них взглянуть.

Следует добавить, что перед повозкой Торнпайпа остановился и священник. Этот священнослужитель был одет очень опрятно: шелковый воротничок, длинный жилет с частыми пуговицами, как на сутане, широкий длинный сюртук из черной ткани. Да и мог ли выглядеть иначе настоятель церковного прихода, лицо солидное и обремененное многочисленными обязанностями? Действительно, он не ограничивается крещением, исповеданием, бракосочетанием, соборованием и отпеванием своей паствы, он еще и дает советы, ухаживает за больными, действуя совершенно независимо, поскольку финансово подотчетен государству. Десятины[33] натурой или вознаграждения за религиозные обряды — то, что называется побочными доходами в других странах, — обеспечивают ему достойную жизнь. Настоятель, естественно, также руководит школами и домами призрения, что не мешает ему председательствовать на соревнованиях по конному и водным видам спорта, когда в приходе наступают дни празднования регаты или стипль-чеза[34]. Он посвящен во все перипетии семейной жизни своей паствы, его уважают, ибо он достоин уважения даже тогда, когда сей почтенный муж не гнушается выпить несколько кружек пива за стойкой какой-нибудь лавочки. Чистота его нравов никогда не ставится под сомнение, а влияние не может не быть подавляющим в этих краях, насквозь пропитанных католицизмом. Как образно заметила мадемуазель Анн де Бове в прекрасных путевых заметках «Три месяца в Ирландии», угроза быть отлученным от Святого Престола[35] заставит крестьянина пролезть через игольное ушко».

Итак, вокруг повозки собралась публика, публика несколько более доходная — если нам будет позволено употребить это слово, — чем мог надеяться сам Торнпайп. По всей вероятности, его представление имело шанс на успех, ведь Уэстпорт никогда еще не удостаивался чести лицезреть подобный спектакль.

Итак, кукольник в последний раз испустил свой крик великого зазывалы:

— Королевские куклы… куклы!

Повозка Торнпайпа — что может быть примитивнее! Представьте оглоблю, к которой привязан спаниель; четырехугольный ящик, поставленный на колеса; две ручки сзади, чтобы легче было толкать по ухабам и рытвинам. Над ящиком — матерчатый навес, натянутый на четырех железных стержнях. Какая-никакая защита — если не от солнца, кстати, обычно далеко не жгучего, то, по крайней мере, от нескончаемых дождей горной Ирландии. Все это вместе напоминало одно из тех приспособлений, на которых возят шарманки по городам и весям, оглашая воздух пронзительными звуками флейт и раскатами труб; однако то, что возил Торнпайп из одного городишка в другой, не было шарманкой, вернее, в этой более сложной машине шарманка была уменьшена до размеров простого ручного органчика.

Крышка скрыла нечто совершенно великолепное на верхней полке ящика. Но — терпение, терпение!

Советуем послушать самого Торнпайпа, начавшего с обычной рекламы шарлатана. Это неистощимое ярмарочное краснобайство восходит, несомненно, к знаменитому Бриоше, создателю первого театра кукол на ярмарочных подмостках Франции.

— Леди и джентльмены…

Это неизменное вступление призвано вызвать симпатии зрителей, даже если приходится обращаться к самым жалким оборванцам из Богом забытой деревни.

— Леди и джентльмены, здесь вы видите большую праздничную залу в королевском замке Осборн на острове Уайт[36].

Действительно, внутри ящика, между четырьмя вертикальными дощечками, на которых были нарисованы задрапированные двери и окна, помещалась целая гостиная с картонной мебелью самого изысканного вкуса, приколотой булавками к многоцветному ковру: столы, кресла, стулья располагались так, чтобы не мешать движению действующих лиц. Принцы, принцессы, герцоги, маркизы, графы, баронеты[37] важно прогуливались парами в зале официального приема.

— В глубине, — вдохновенно продолжал Торнпайп, — вы можете увидеть трон королевы Виктории[38], возвышающийся под балдахином из малинового бархата с золотой сеткой, — точную копию трона, на котором восседает ее всемилостивейшее величество во время дворцовых церемоний.

Упомянутый трон, по правде говоря, от силы трех-четырех дюймов[39] высотой. Но хотя «бархат» его — всего лишь мятая бумага, а золотое шитье — просто закорючки желтого цвета, вид его тем не менее производит должное впечатление на простаков, никогда и в глаза не видавших истинно королевскую обстановку.

— На троне, — хриплый голос Торнпайпа звучал все торжественнее, — вы можете лицезреть королеву, — сходство гарантируется, — одетую в парадное платье, с королевской мантией на плечах и скипетром в руке.

Мы, не имевшие чести лицезреть королеву Великобритании, императрицу Индии, в ее парадных покоях, не могли бы сказать, воспроизведена ли фигурка ее величества с абсолютной достоверностью. Тем не менее даже если допустить, что с короной все было в порядке, то все же сомнительно, чтобы столь высокопоставленная особа размахивала на торжественных приемах скипетром, подобным трезубцу Нептуна[40]. Но — как знать? Проще всего было поверить Торнпайпу на слово, что вполне добросовестно и делала публика.

— Справа от королевы, — объявил Торнпайп, — прошу публику обратить внимание на их королевские высочества, принца и принцессу Уэльских, какими вы могли их видеть во время их последнего путешествия в Ирландию.

Ошибиться было невозможно: вот принц Уэльский[41] в форме фельдмаршала британской армии и дочь датского короля в великолепном платье с кружевами, вырезанными из куска серебряной бумаги, которой закрывают коробки с поджаренным и засахаренным миндалем.