— Нет, — твердо ответил Малыш.

— Ну что же, глупая скотина, деньги не просят… их берут!

— Берут?…

— Да!… Как только увидишь хорошо одетого господина, у которого из кармана выглядывает уголок платка, подойди к нему, тихонько вытащи платок и… дело сделано.

— Оставь меня в покое, Каркер!

— Иногда случается, что вместе с платком удается выудить и портмоне…

— Но ведь это воровство!

— А в портмоне у богачей лежат уже не медяки, а шиллинги, кроны и даже золотые монеты; их мы приносим сюда и делим между собой, разгильдяй ты несчастный! Да ты просто ни на что не годен, дурачок!

— Да, — подтвердил другой мальчишка, — показываешь кукиш полицейским и сматываешься.

— И потом, — добавил Каркер, — даже когда попадаешь в тюрьму, что из того? Там так же хорошо, как и здесь, — и даже лучше. Там дают хлеб, картофельный суп, сиди себе и ешь в свое удовольствие.

— Я не хочу… не хочу! — повторял Малыш, безуспешно пытаясь отбиться от злых бездельников, которые перебрасывали его от одного к другому как мяч.

Вошедший в комнату Грип поспешил вырвать его из грязных лап малолетних бандитов.

— А ну-ка оставьте Малыша в покое! — воскликнул он, сжимая кулаки.

На этот раз Грип действительно разозлился.

— Знаешь, — сказал он Каркеру, — я редко дерусь, но уж если начну кого-нибудь бить…

После того как малолетние негодяи были вынуждены оставить свою жертву, какие убийственные взгляды они бросали на Малыша, обещая добраться до него, как только Грипа не будет в школе, и даже сулили при первом удобном случае «разобраться с ними» обоими!

— Наверняка, Каркер, тебя сожгут! — заявил Малыш не без некоторого сострадания.

— Сожгут?

— Да… в аду… если ты будешь и дальше таким злым!

Этот ответ довел всю банду нечестивцев едва ли не до колик. Но что вы хотите? То, что Каркер когда-нибудь будет гореть в аду, стало для бедного Малыша навязчивой идеей.

Однако приходилось опасаться, что вмешательство Грипа и его защита могли привести к обратному результату. Каркер и вся остальная братия решили отомстить и защитнику, и его подопечному.

В течение нескольких дней в самых укромных уголках отпетые негодяи «рэгид-скул» то и дело собирались на совет, не предвещавший ничего хорошего. Поэтому Грип постоянно наблюдал за ними, оставляя своего питомца лишь на самое короткое время. На ночь он заставлял приятеля подниматься в чердачную комнатку, под самыми стропилами, где жил сам. Там, в холодном, убогом чулане Малыш был, по крайней мере, защищен от дурных советов и плохого обращения.

Однажды Грип и Малыш отправились прогуляться на песчаный берег Солтхилла, где могли искупаться, получая от этого большое удовольствие. Грип, умевший плавать, давал уроки Малышу. О! Как счастлив был он, погружаясь в прозрачную воду, по которой плавали прекрасные корабли, там, далеко, очень далеко, чьи белые паруса исчезали у него на глазах за горизонтом.

Приятели резвились среди длинных волн, что с шумом и рокотом набегали на песчаный берег. Грип, поддерживая Малыша за плечи, показывал ему начальные движения.

Вдруг со стороны скал раздался настоящий визг шакалов и показалась вся банда «рэгид-скул».

Их было человек двенадцать, причем самых злобных, самых отпетых, во главе с Каркером.

А орали и вопили они потому, что заметили чайку с пораненным крылом, которая пыталась спастись. Возможно, птице удалось бы улететь, но Каркер попал в нее камнем.

Малыш испустил крик, как если бы булыжник попал в него.

— Бедная чайка… бедная чайка! — повторял он.

Грип страшно разозлился, и, возможно, Каркер получил бы хорошую трепку, такую, что этот негодяй запомнил бы надолго. Как вдруг Малыш бросился на берег, в самую гущу орущих дикарей, прося их отпустить птицу.

— Каркер… умоляю тебя, — повторял он, — побей меня… побей… но не трогай чайку!…

Каким взрывом дьявольского хохота встретили его, ползущего по песку, совершенно голого, с тонюсенькими ручками и ножками, с ребрами, выступавшими из-под кожи! А мальчик не переставал кричать:

— Пощади… Каркер… пощади чайку!

Никто не слушал Малыша. Над его мольбами продолжали насмехаться. Банда продолжала бежать за чайкой, а та безуспешно пыталась оторваться от земли, переваливалась с лапки на лапку, и стремилась спрятаться среди камней.

Но все было напрасно…

— Подлецы… подлецы! — кричал Малыш.

Каркер схватил чайку за крыло и, покрутив над головой, подбросил в воздух. Птица вновь упала на песок. Ее подхватил другой хулиган и швырнул на прибрежную гальку.

— Грип… Грип!… — повторял Малыш. — Защити ее… защити!…

Грип бросился на негодяев, чтобы отобрать у них птицу.

Слишком поздно. Каркер только что раздавил ей голову каблуком…

Сие деяние было встречено восторженными взрывами смеха и радостными воплями всей компании.

Малыш был вне себя. Ярость охватила его, слепая, всепоглощающая ярость. Не владея собой, он поднял первый попавшийся камень и изо всех сил метнул его в Каркера, которому тот и угодил прямо в грудь.

— Ах, так! Ну, ты мне дорого заплатишь! — завопил Каркер.

И прежде чем Грип успел юному разбойнику помешать, он набросился на мальчугана и, осыпая градом ударов, оттеснил к самой воде. Затем, пока остальные держали Грипа за руки, за ноги, он погрузил голову Малыша в воду, грозя утопить.

Освободившись наконец от разбушевавшихся негодяев с помощью подзатыльников, от которых те с воплями покатились по земле, Грип обратил в бегство Каркера, а вслед за вожаком припустила и вся банда.

Откатываясь от берега, волны наверняка утащили бы и Малыша, но Грип успел подхватить наполовину задушенного приятеля.

Тщательно растерев мальчугана, Грип не замедлил поставить его на ноги. Помог одеться со словами:

— Пойдем… пойдем отсюда, Малыш!

Но, прежде чем уйти, мальчик поднял раздавленную птицу. Опустившись на колени, он со слезами на глазах вырыл ямку в песке и похоронил чайку.

А ведь он-то сам, кем, собственно, был он сам, как не такой же брошенной птицей… бедной чайкой рода человеческого!

Вернувшись в школу, Грип решил обратить внимание господина О’Бодкинза на поведение Каркера и его приспешников. Но не затем, чтобы рассказать о злых шутках, сыгранных с ним самим, ибо он по большей части вообще не обращал на них внимания. Нет! Речь шла о Малыше и о тех издевательствах, которым тот подвергался. На этот раз дело зашло так далеко, что если бы не вмешательство Грипа, то теперь детский труп был бы выброшен волнами на берег Солтхилла.

В ответ на слова Грипа господин О'Бодкинз лишь покачал головой. И его вполне можно было понять, поскольку подобные вещи отнюдь не способствуют подведению бухгалтерской отчетности. Какого черта! В гроссбухе не может быть одной графы для подзатыльников, а другой — для ударов ногой! Ведь подобные вещи просто невозможно было бы сложить, согласно старым добрым арифметическим правилам, как три булыжника и пять щеглов. Естественно, как директор господин О'Бодкинз должен был обеспокоиться действиями своих подопечных; однако как бухгалтер он ограничился тем, что послал школьного надзирателя куда подальше.

Начиная с этого дня Грип решил ни на минуту не упускать из виду своего подопечного, никогда не оставлять одного в большом зале, а когда нужно было покинуть стены школы, стал запирать в своей комнатушке, где тот находился в относительной безопасности.

Прошли последние летние месяцы. Наступил сентябрь. А это уже была зима для северных графств. Зима в горной Ирландии! Беспрерывное чередование снега, северного ветра, пурги и тумана, приносимых с ледяных равнин Северной Америки. И атлантические ветры обрушивали эту стужу на Европу.

Да, то было трудное и суровое время для жителей прибрежных районов залива Голуэй, зажатого между горными склонами как между стенами ледника. Очень короткие дни и бесконечные ночи для тех, у кого в очаге нет ни угля, ни торфа. Стоит ли удивляться тому, что температура в стенах «рэгид-скул» резко упала, за исключением, конечно, комнаты господина О'Бодкинза. И действительно, если бы в жилище директора-счетовода не было тепло, разве остались бы чернила в его чернильнице жидкими?… А разве сумел бы он вывести свою подпись со всеми положенными завитушками? Теперь как никогда следовало собрать на улицах и дорогах все, что в смеси с кислородом могло давать тепло. Жалкие крохи, следует признать, если принять во внимание, что речь шла о сучьях, упавших на землю, об угольной крошке, рассыпанной у дверей домов, о крупных кусках угля, из-за которых ссорятся бедняки на разгрузочных причалах порта. Итак, воспитанники школы занимались сбором топлива, но сколько же было у них соперников!