— Володарский, — ответил я. — Очень опытный следователь.

Крутицкий помолчал, подумал.

— Справится один?

— Надо будет — создадим бригаду.

— Смотрите, — предупредил первый секретарь. — Это ЧП! Надо срочно, немедленно установить источник отравления!

— Приму все меры, — пообещал я.

— Если понадобится какая помощь или мое личное вмешательство, звоните, — сказал на прощанье Крутицкий.

Я ехал в прокуратуру и размышлял: что же произошло? Помимо семи человек, отравившихся на свадьбе, в больницы города доставлены еще шестеро. Итого — тринадцать. Чертова дюжина! А вдруг будут еще?..

Чем связаны все эти случаи?

Может быть, в магазины города поступили испорченная колбаса, рыба, лимонад или какие-нибудь консервы! Хотя на свадьбу гости несли домашние продукты, но не исключено, что кто-то схитрил и принес покупное… Иначе как объяснить, что среди пострадавших есть такие, кто не был вчера в банкетном зале?

От всех этих дум голова шла кругом. Происшествие из ряда вон!

Когда я зашел в свою приемную, там меня ожидали Володарский и Карапетян. Оба уже знали о том, что было известно Крутицкому. Более того, в четвертую городскую больницу буквально полчаса назад поступил еще один человек с признаками отравления ботулизмом. Он был из местных, южноморский, слесарь аварийной службы горводопровода. Пришел утром домой после ночной смены, и ему стало плохо — рвота с кровью, судороги.

Прежде чем обсудить со следователем и оперуполномоченным уголовного розыска создавшееся положение, я позвонил заведующему горздравотделом. Он только что провел совещание главврачей больниц. Я спросил, какая же причина массового отравления.

— Похоже, что ботулизм, — ответил он. — Симптомы налицо. Нарушение чувствительности, сужение поля зрения, головная боль и головокружение, рвота. У тяжелых больных — бред, судороги…

— Так похоже или точно ботулизм? — настаивал я.

— Видите ли, Захар Петрович, — не очень уверенно сказал мой собеседник, — кое-кто из врачей сомневается… Отдельные симптомы на отравление ботулизмом не похожи… В больницах, где лежат доставленные больные с подозрением на отравление ботулизмом, проводятся срочные анализы. Мне должны сообщить результаты с минуты на минуту.

— Просьба: сразу позвоните мне, — попросил я.

— Непременно, Захар Петрович. Я положил трубку и сказал:

— Кармия Тиграновна, что санэпидстанция?

Карапетян протянула мне результаты исследования пищи, изъятой со свадебного стола и из кухни банкетного зала.

— Видите, еда как еда, — прокомментировала она, когда я кончил читать. — Продукты свежие. Придраться не к чему…

— Вижу, — сказал я, откладывая заключение. — В чем же дело?

— Пострадали ведь не только на свадьбе, — сказал Володарский.

— Я уже думал об этом… Значит, необходимо выяснить, какие продукты покупали и ели пострадавшие вчера. Где покупали. Кармия Тиграновна, в санэпидстанции исследовали все, что вы взяли ночью со свадьбы и с кухни?

— Чтобы исследовать все, знаете, сколько понадобится времени? — ответила Карапетян. — Мне сказали, что на анализ брали понемногу из каждого блюда.

— Надо проверить все! — сказал Володарский. — Буквально каждый кусочек, каждый грамм!

Оперуполномоченный пожала плечами. Я поддержал следователя. Он тут же подготовил постановление о направлении на исследование всех продуктов и напитков, которые употреблялись вчера на свадьбе.

Раздался телефонный звонок. Это был заведующий горздравотделом.

— Захар Петрович! — произнес он взволнованно. — Из третьей больницы сообщили, что все пострадавшие отравились метиловым спиртом! Ботулизм тут ни при чем!

Я не поверил своим ушам.

Карапетян и Володарский с напряжением смотрели на меня.

— А остальные? — спросил я.

— Результатов еще нет. Я вам тут же сообщу… Да, Захар Петрович, мне сообщили, что в железнодорожную больницу позавчера поступил больной с отравлением.

— Позавчера? — переспросил я.

— Да. Отравление метиловым спиртом. Ну, ждите моего звонка…

— Хорошо. Спасибо. — Я положил трубку и сказал: — Ничего не понимаю! Ведь свадьба была трезвая!.. Как уверяли устроители, ни грамма спиртного! А все, кого увезли из банкетного зала в больницу, отравились метиловым спиртом! А вы, Кармия Тиграновна, проследите, чтобы все изъятые со свадьбы бутылки — пустые, полные, начатые — были срочно исследованы! И еще попрошу вас выяснить, на каких предприятиях в нашем городе применяется метиловый спирт.

Не успел я договорить, как снова позвонил заведующий горздравотделом и сообщил, что другие семь больных, включая слесаря горводопровода, тоже отравлены метиловым спиртом.

— Надо срочно допросить пострадавших. Всех! — сказал Володарский.

— Кто сможет давать показания, — уточнил я.

— Естественно, — согласился следователь. — А кто в тяжелом состоянии, у тех допросить родственников или свидетелей. У нас четыре объекта — вторая, третья, четвертая и железнодорожная больницы… Сначала я поеду в третью, где лежат увезенные со свадьбы, потом в четвертую.

— Чтобы ускорить дело, — сказал я, — вторую и железнодорожную больницы возьму на себя.

Из прокуратуры мы вышли вместе. Карапетян и Володарский уехали на машине, выделенной УВД города, а я на своей служебной.

Во второй больнице я первым делом зашел к главврачу. Он тут же вызвал доктора из приемного покоя и представил мне:

— Элеонора Тимофеевна Тюльпина.

Она, зная, для чего приглашена, положила передо мной на стол три истории болезни — столько пострадавших поступило вчера ночью в их больницу.

— Ах эти выпивки! — покачала головой Тюльпина. — Никогда не доводят до добра. Многие думают: подумаешь, выпиваю… А по данным Всемирной организации здравоохранения, у алкоголиков продолжительность жизни на пятнадцать лет меньше, чем у непьющих! А сколько остается калек! Сколько умирает от несчастных случаев! Взять хотя бы вчерашнего Михальчика… Он и так плохо видел, а теперь и вовсе может ослепнуть.

— Кто и когда доставил его в больницу? — спросил я.

Тюльпина взяла историю болезни.

— “Михальчик Валерий Афанасьевич, тысяча девятьсот тридцать четвертого года рождения, — читала она. — Поступил в больницу в двадцать три часа пятнадцать минут”. Привез его из пансионата на своей машине сосед по номеру, санитарный врач. Хорошо, он догадался промыть пострадавшему желудок — заставил пить воду с содой… Михальчик еще ничего, сам мог ходить. А вот женщину… — Тюльпина взяла другую историю болезни. — Белугину Анастасию Романовну пришлось нести на носилках. Она была сильно выпивши… А как кричала, ругалась! То ли спьяну, то ли от боли, все поносила этого самого Михальчика.

— Их что, вместе доставили?

— Ну да! Кричала, что выпить, мол, дал, а закуски пожалел… И водка, кричит, дрянь. Сучок! Потом стала умолять меня отпустить ее в пансионат.

— Почему?

— Сказала, что завтра муж приезжает. И если все узнает… А что “все”, я так и не поняла. Между прочим, Михальчик тоже просил, чтобы его отпустили. Но как отпустить, если у обоих рвота, судороги…

— Они сказали, что именно пили? — спросил я.

— От Белугиной вообще нельзя было добиться чего-нибудь путного. Бредить начала. А Михальчик уверял, что пили они “Пшеничную” водку, а закусывали яблоками и виноградом. Просто, говорит, Белугина пить не умеет…

— Можно с ними поговорить?

— С Белугиной вряд ли, — ответил главврач больницы. — Лежит с капельницей. А с Михальчиком пожалуйста.

Меня отвели в палату к пострадавшему. Она была на двух человек. Одна койка пустовала: больной ушел на процедуры.

Михальчик, длинный, худой, лежал вытянувшись на спине, с закрытыми глазами. Я невольно отпрянул: уж не умер ли?

— Валерий Анафасьевич, — сказал главврач, — к вам пришли…

Больной шевельнулся, пошарил рукой по тумбочке, нашел очки с сильными линзами и надел.

— Черт, — выругался он, срывая очки, — все равно не вижу!

Вид у него был страшный: синюшное лицо с седой щетиной, провалившиеся глаза. От слабости на лбу выступил пот.