Вася замолчал, будто ожидая ответа. Хотя кто бы мог ответить?..

Кирилл-старший говорил ей когда-то: “Кем бы ты ни стала, дочура, ты должна остаться художником. Даже если совсем перестанешь рисовать. Потому что главное — не то, как тебя видят, а как видишь ты… Вот, смотри… — Он хранил все ее рисунки. — Поначалу ты рисовала солнце с лучами как палки. Потом, когда поняла, что лучи воображаемые, стала их слегка намечать пунктиром, а теперь вообще лучей не рисуешь — только отблески солнца на вещах… Но если и эти отблески исчезнут — тогда останутся одни лишь тусклые вещи…”

— Нет! Ты мне все-таки скажи, — не успокаивался Вася, — чего мне в этой жизни не хватало? Какого рожна-пирога?!

— Кусочка дыма.

Наступило молчание. Вася, видно, пытался осмыслить ее слова. А она и сама еще не успела этого сделать.

— Тамару вспоминаете?

— Кого?

— Девочку с челочкой, склеенной сладким чаем.

— Томку?

Наконец-то до него дошло.

— Да-а… Ты права: это такой дефицит, что ни купить, ни украсть, ни достать по знакомству.

Кира не сводила глаз с кафе-бара. Пилот рассчитывался с буфетчиком, кредитку он достал некрупную и довольно-таки потертую… А Громадный и Приблатненный, видать, надолго присохли к столику. Похоже, они разливали принесенное с собой. Если так, то вряд ли можно подозревать кого-нибудь из них…

— Я тебе скажу, кто преступник, — вдруг сказал дядя Вася.

Выходит, он знает убийцу!

— Вон тот бармен.

— Бармен?

— Ну да… Глянь, как он считает мелочишку. Если бы настоящие бармены так считали, не они бы нас обсчитывали, а мы их.

Буфетчик, отсчитывая пилоту сдачу, с трудом выуживал монетки, прилипающие к мокрому подносу.

— Ну, вы как ребенок, ей-богу! — разозлилась Кира. — Кто вас просит работать за нас?! — Она с тревогой оглянулась на кафе-бар.

— Зыркает, бандюга, — сказал Вася.

— Последний раз требую: отдайте кейс!

— Ничего. Потерпит. Никуда не денется. Последний вопрос, Кирочка, самый последний. Ты за кого же меня принимаешь, птичка ты моя? Пусть я жулик, делец, пусть мое место в колонии. Но неужто я уже и не мужик, а так… мразь трусливая: позволю, чтобы ты свою шейку, Кирюшенька, под их нож подставляла, лишь бы я скрипел еще на этом свете? Это ты-то, девочка, дочурка моего товарища, который тобою одною только и дышал, пока дышал!

“Ах, вот как! — наконец-то поняла Кира. — Он, оказывается, давно все знает и решил принять удар на себя, как когда-то брал на себя семью Кирилла…”

— Не-ет! Должна быть справедливость! — сказал он.

Вася с решительным видом обернул вокруг шеи шарф и стал застегивать шубу. Одной рукой не получалось, и он на мгновение поставил кейс на аэрофлотовский диванчик. Кира положила руку на кейс. “В этом чемоданчике, — подумала она, — заложена судьба минимум трех человек: один не будет сидеть двенадцать лет за другого, другой не совершит нового убийства, а третий не сможет больше подтасовывать дела ради своей карьеры, калечить жизни людей, мерзавец…”

Выпрямилась и с кейсом в руке пошла к выходу.

Вася рванулся было за ней, но наткнулся на пилота, который, оставив сдачу буфетчику, поспешил за Кирой…

— Ослеп? — выругался пилот. — Чурка с глазами!

Стеклянная дверь чуть не ударила Васю по лбу.

Откуда-то взялся сержант:

— В чем дело, гражданин? Вы чего хулиганите?

— Я?!

Кира, а за ней и пилот затерялись в толпе у багажных касс…

Буфетчик тем временем уже связался с группой захвата.

— Внимание! — передавали из машины радиограмму. — Все по местам! Преступник в форме пилота гражданской авиации второго класса. Быть предельно внимательными!

…Не было ни погони с пугающими завываниями сирен, ни перестрелок в проходных дворах. Вместо этого — длинный путь в полутемном автобусе с дремлющими пассажирами Аэрофлота. Среди них несколько Кириных коллег и тот, кто ехал ее убивать…

Потом коллеги сменились — убийца следовал бессменно.

Он шел как привязанный за женщиной с кейсом и при этом, как хороший футболист, видел все “поле”, тщательно просеивая в уме невольных, а может, вольных попутчиков. Двое пассажиров аэрофлотовского экспресса поехали в том же троллейбусе, но один “отвалил” у спуска в метро, а другой и в метро не отставал, почти до упора, но все же вышел раньше, на “Комсомольской”.

Бармен чуть расслабился, — кажется, хвоста не было. Теперь бы не упустить момент… Женщина с кейсом, как назло, держалась только освещенных и людных мест. Еще бы! При таком чемоданчике! Хотя, конечно, вырвать и убежать — раз плюнуть. Но хоть один глаз тебя отметит… А Бармен потому и жил вольно, под собственной фамилией и с незапятнанным паспортом и даже в дружинниках ходил, что не оставил до сих пор ни следочка: ни описаний, ни пальчиков для картотек. Глаз у него был цепкий, осторожность звериная: он же не свободой рисковал — жизнью.

За Курским вокзалом, у магазина “Людмила”, женщина прошла под арку во двор. Неужели живет в этом доме? Нырнет в подъезд, хлопнет дверью, и, пока он будет возиться с кодом, лифт унесет ее на неведомый этаж…

Но не нырнула… Отлегло… Пошла дворами. Наискосок. Бармен прибавил ходу. Здесь бы как раз и закончить эту затянувшуюся прогулочку. Кому рассказать — не поверит: спина взмокла… Но во дворах, как назло, тут какой-то мужик ставит машину, там трубу, что ли, прорвало — аварийка приехала, работяги на тачке катят баллон.

Ну вот, наконец! Длинный, неуклюжий автофургон-рефрижератор с опустевшей кабиной — видно, водитель заночевал где-то по соседству — громоздился у въезда в Малый Полу-Ярославский. Кира прошла вдоль гофрированной стенки рефрижератора в переулок… и наткнулась на дощатые щиты с предупреждающими знаками — ограждение ремонтных работ.

Бармен проскользнул следом. Местечко — нарочно не придумаешь. Все есть, даже куда сбросить труп. До утра не найдут, по крайней мере… А может, как раз наоборот, придумано нарочно для него? Бабочка должна знать, что здесь перерыто, раз она где-то тут живет… Да нет… дура! Попыталась обойти щиты… Там действительно тротуар свободен, но зато и тьма… Тьфу ты! Повернула обратно! Мандраж напал. Еще бы! При таком чемоданчике!

Кира уходила из ловушки для того, чтобы Бармен перестал сомневаться и решился, наконец, напасть. А он уже и не сомневался: зря, что ли, тащился за нею от самого Домодедова через всю Москву, рискуя ежеминутно потерять?.. Нет уж, птичка, полезла в силок- не трепыхайся: обратного пути нет.

Откуда Бармену знать, что вся эта его психология была заранее запрограммирована на совещании у полковника Егорова так же, как аварийка в проходном дворе, мужик с машиной, работяги с баллоном и засада в рефрижераторе!

Протискиваясь обратно к улице вдоль стенки автофургона, Кира увидела белое лицо, широко расставленные глаза и нож… Разделочный, мясной, сточенный до узкой стальной полоски, — таким ткнули шофера…

Щелкнул выключатель, лампочка осветила прихожую — Кира пришла домой. Сняла пальто и сразу же повязала фартук… Посреди коридора валялись лыжные ботинки: две пары больших, тяжелых ботинок, с них натекли лужи. Кира подняла и хотела было выставить за дверь… Но задержалась у телефона. Телефон стоял на столике возле зеркала. Кира набрала номер. Долго никто не подходил. Потом отозвался женский голос, уже немолодой, с одышкой:

— Слушаю… вас…

Это была Лина Львовна.

— Я слушаю. Говорите. Кто это?..

— Кириллова Кира.

Наверно, Лина Львовна шарила пальцами по тумбочке в поисках “Казбека”, но “Казбека” давно уже не было: только лекарства.

— Я хочу сказать, что все это было не зря… То, что было у вас и Кирилла.

— Ничего не было.

— Ну да. То, что ничего не было, было не напрасно, я счастлива. — Кира вытерла фартуком слезы и шмыгнула носом. — Извините.