— Ложитесь! — закричал отчаянно Бутурлак Андрею и Вере, которые стояли в узком коридоре за спиной у Штеха.

А Штех уже снова целился. Бутурлак отклонился от пули и выстрелил Штеху в бедро — в ногу мог бить не колеблясь.

Штех прижался к стенке, но в этот момент бежавший по коридору сзади него Соколов, растолкав Веру и Андрея, выстрелил Штеху в правое плечо. Штех выронил пистолет, и сразу же на него навалились Соколов и Андрей.

Бутурлак, подобрав пистолет, оглянулся — в конце коридора, откуда выскочил Соколов, стояли растерянные артисты.

— Извините, — смущенно улыбнулся капитан, — испортили вам праздник.

Артисты расступились, и Штеха повели к выходу.

Андрей хотел пойти за капитаном, но Вера взяла его за руку и сказала:

— Пойдем. Нас ждут…

Перевод с английского

Темная, бурная ночь.

В мансарде, в спальне, на кровати сидела Маргарет Мюррей, закутанная в стеганое одеяло, и смотрела, как трепал деревья ледяной, порывистый ветер. Тучи неистово неслись по небу. Сквозь них проглядывала луна, и тогда по земле стелились тени, точь-в-точь привидения. Дом сотрясался.

Мэг, закутанная в одеяло, тоже содрогалась. Обычно она не боялась плохой погоды. “И совсем я расклеилась не из-за погоды. Просто погода вдобавок ко всему. Добавка к ней самой, Мэг Мюррей — девочке наоборот”.

Школа. Все с школе неладно. Она была одной из отстающих в классе. Сегодня утром учительница резко сказала ей:

— Никак не могу понять, Мэг, как у умных родителей может быть такой ребенок. Если не подтянешься, оставим на второй год.

А одна из девочек заметила:

— В конце концов, Мэг, почему ты ведешь себя как ребенок? Мы ведь не в первом классе.

Во время завтрака она немного побуянила, чтобы снова ощутить себя самой собой.

А когда с книгами под мышкой она торопилась домой, один из мальчишек сказал что-то обидное об ее “немом братце”. Тогда она швырнула книги на землю, задала ему хорошую трепку и заявилась домой в разорванной блузе, с большим синяком под глазом. Сэнди и Деннис — десятилетние братья-близнецы — пришли на час раньше и негодовали:

— Если надо, мы и сами можем поколотить кого следует.

“Я — маленькая преступница, — угрюмо думала она. — Скоро все заговорят об этом. Не мама. Но все остальные. Хорошо бы папа…”

Но пока она не могла думать об отце — боялась расплакаться. Только мама спокойно говорила: “Когда он вернется…”

Вернется… Откуда? Когда? Конечно, мама знала, не могла не знать о респектабельно-злых сплетнях. И конечно, они должны были ее задевать, как и Мэг. Но мама не подавала виду. “Почему я не умею притворяться? — думала Мэг. — Почему, глядя на меня, любой обо всем догадывается?”

Неистово дребезжало под порывами ветра окно, и Мэг еще плотней закуталась в одеяло. Свернувшийся на подушке пушистый серый котенок зевнул, показал розовый язычок, потянулся, вновь свернулся калачиком и заснул.

Спали все. Кроме Мэг. Спал даже Чарльз Уоллес — “немой братец”. Обычно он каким-то непостижимым образом чувствовал, что она просыпается совершенно несчастной, и тогда прокрадывался на цыпочках к ней на мансарду.

Как могут они спать? Целый день по радио передавали предупреждение об урагане. Как могут они оставить ее в этой расшатанной медной кровати, зная, что в любой момент может снести крышу и ее выбросит в ночное дикое небо и унесет далеко, неизвестно куда?

Она уже не справлялась с дрожью.

“Но ведь я же сама попросилась в эту комнату наверху, — начала она уговаривать себя. — Мама мне позволила, потому что я самая старшая. Это — знак доверия, а не наказание”.

— Ну а ураган — это уже не знак доверия, — произнесла она вслух; сбросила одеяло и встала.

Котишка развалился на постели и посмотрел на нее большими невинными глазами.

— Спи, — сказала Мэг. — И будь доволен, что ты котенок, а не такой урод, как я.

Она взглянула на себя в зеркало платяного шкафа и скорчила гримасу, выставив зубы, скрепленные скобками; машинально поправила очки, запустила пятерню в мышиного цвета волосы так, что они вздыбились, и застонала, как ветер за окном.

Половицы холодили ступни. Ветер завывал в щелях оконных рам, несмотря на то что это были особые противоураганные окна. Она слышала, как ветер воет в трубах. Пока она спускалась, все время лаял Фортинбрас, большой черный пес. Наверно, тоже испугался. На кого это он лает? Фортинбрас никогда не лаял просто так.

Неожиданно она вспомнила: когда она пришла на почту за письмами, то слышала разговор о бродяге, который украл двенадцать простынь у жены констебля. Его так и не поймали, и, может быть, сейчас он подбирается к дому Мюрреев — ведь дом на отшибе и на этот раз его могут заинтересовать не только простыни. Тогда Мэг не обратила особого внимания на разговоры, потому что почтальонша, выдавая ей письма, с медовой улыбкой осведомилась, давно ли писал им отец.

Мэг вышла из своей маленькой спальни и, двигаясь среди теней мансарды, случайно натолкнулась на стол для игры в пинг-понг. “Теперь на ноге будет синяк — вдобавок ко всем моим несчастьям”, — подумала она. Потом она наткнулась на свой старый кукольный домик, коня-качалку Чарльза Уоллеса, на электрическую железную дорогу близнецов.

— Почему со мной все время должно что-то случаться? — спросила она у большого плюшевого медведя.

Она спустилась с лестницы, остановилась, прислушалась. Направо, в комнате Уоллеса, было тихо. Ни звука из комнаты матери. На цыпочках она прошла по коридору в комнату близнецов, то и дело поправляя очки, как будто они могли помочь ей видеть в темноте. Похрапывал Деннис. Сэнди пробормотал что-то о бейсболе и затих. У близнецов не было никаких проблем. Учились они не так уж хорошо, но и не плохо. Вереница хороших отметок, в которой иногда проскальзывали “отлично” и “посредственно”. Неутомимые бегуны, заводилы в играх, так что если пускали сплетни о семье Мюррей, то только не о близнецах.

Она вышла из спальни и стала спускаться по лестнице, стараясь не наступить на скрипящую седьмую ступеньку. Фортинбрас перестал лаять. Да и лаял он все это время не из-за бродяги. Если бы кто-нибудь посторонний был около дома, то Форти продолжал бы подавать голос.

“А вдруг бродяга все-таки зайдет? А вдруг у него нож? Рядом никто не живет, так что никто и не услышит, а мы будем кричать, кричать, кричать… Ведь всем все равно, кому это интересно. Приготовлю-ка себе какао, — решила она. — Станет веселее, а если крышу вдруг сорвет ветром, то меня не унесет”.

В кухне уже горел свет, и Чарльз Уоллес сидел за столом и пил молоко, заедая хлебом с джемом. Он выглядел маленьким и беззащитным, когда сидел вот так одиноко, в большой старомодной кухне, белокурый малыш в вылинявших джинсах. Ноги его по крайней мере на шесть дюймов не доставали до пола.

— Привет, — радостно сказал он. — А я тебя жду.

Фортинбрас, лежавший под столом, у ног Чарльза Уоллеса, в надежде получить кусочек поднял изящную темную голову и забарабанил хвостом. Однажды зимой, ночью, он появился на ступеньках крыльца — полувзрослый щенок, тощий и заброшенный. По мнению отца, он был помесью сеттера с гончей и отличался особой мрачной красотой.

— Почему ты не пришел в мансарду? — спросила Мэг брата, обращаясь с ним, как с ровесником. — Я ведь до смерти боялась.

— В твоей мансарде очень дует, — ответил малыш. — Я знал, что ты спустишься. Разогреваю для тебя молоко. Должно быть, оно уже горячее.

Откуда Чарльзу Уоллесу всегда все про нее известно? Почему он всегда все о ней знает? Он никогда ничего не знал или не хотел знать, о чем думают Деннис и Сэнди. А вот про маму и Мэг мог рассказать все до мелочей.

Может быть, из-за того люди и шептались о младшем сыне Мюрреев, что он их пугал. Однажды Мэг подслушала: “Говорят, что у умных людей дети часто бывают неудачными. Двое нормальных, но эта уродина девчонка и малыш — точно не в себе.