Сын некоторое время сидел в той же позе, потом медленно поднял на меня глаза. В них стояли слезы.

— Папа, это такой ужас! — срывающимся голосом произнес Володя. — Свадьба же! А люди падают в судорогах… Их рвет кровью… — И он вытер слезы рукавом пиджака.

— Кто падает? Когда? — опешил я. — Прошу тебя, возьми себя в руки, расскажи спокойно!

Я уже жалел, что накричал на сына: на его лице была такая скорбь, такая мука…

— Сначала все было хорошо… Очень! Весело… Здорово придумали!.. Олька такая красивая, счастливая!.. — бессвязно начал рассказывать Володя. — И муж у нее отличный парень… Штефан… Аспирант архитектурного института… Высокий, волосы черные, смуглый… Телевидение снимало… И в самый разгар вдруг падает телеоператор!.. Вызвали “скорую”… Только его увезли — Олин отец, Андрей Петрович, тоже упал… Его так рвало! С кровью, представляешь!.. Начались судороги… Опять вызвали “скорую”… Увезли Андрея Петровича — такая же история со Штефаном… С Олей плохо… Началась паника… Это какой-то кошмар!.. Просто жуть какая-то!..

Сын замолчал, уставившись в пол безумными глазами Я понял: он еще находится под впечатлением ужасных событий и вряд ли способен говорить более вразумительно.

И еще до меня дошло: случилось нечто такое, что требовало моего срочного вмешательства.

— Где играли свадьбу? — спросил я, набирая по телефону номер дежурного милиции по городу.

— В банкетном зале… На Первомайской улице, — только и смог ответить Володя, снова погружаясь в транс.

Услышав голос дежурного, я назвал себя и спросил, что он знает о происшествии в банкетном зале на Первомайской улице.

— Туда выехала следственно-оперативная группа, товарищ прокурор… А что и как, мне пока не сообщали.

— Кто там из руководства?

— Замначальника управления внутренних дел города товарищ Шалаев и ваш заместитель товарищ Ягодкин, — отчеканил дежурный.

— Почему мне не сообщили? — спросил я.

— Как только я принял сообщение, доложил дежурному прокуратуры города, а он… Думаю, не хотел вас беспокоить.

— Ладно, разберусь… Машина свободная есть?

— Так точно! — ответил дежурный.

— Будьте добры, пришлите за мной. Я дома.

— Слушаюсь, товарищ прокурор!

К банкетному залу я подъехал без нескольких минут двенадцать. Сквозь стеклянные стены четырехугольного здания лился яркий свет. У подъезда стояла “скорая помощь”, три машины УВД и огромный желтый автобус с надписью “Телевидение”. Лейтенант милиции, стоящий у входной двери, узнал меня, взял под козырек и сказал:

— Вход в зал вон там, товарищ прокурор.

Я поблагодарил и прошел через небольшой вестибюль внутрь помещения. Вдоль стен буквой “П” размещались столы с угощением. Лампы дневного освещения на потолке заливали все вокруг ровным светом. По полу змеился кабель в резиновой изоляции, в углу стояла телеаппаратура, софиты.

Чего только не было не столах! Фрукты, свежие и соленые овощи, вареная и копченая колбаса, паштеты, жареная птица, пироги, салаты… Все, конечно, уже развороченное, наполовину съеденное. И ряды бутылок. Пустых, наполненных и частично опорожненных.

Что мне сразу бросилось в глаза, так это три человека, методически и спокойно убирающие блюда и тарелки с едой со столов и складывающие их в какие-то ящики. Собирали угощение следователь городской прокуратуры Геннадий Яковлевич Володарский, старший оперуполномоченный уголовного розыска УВД города Кармия Тиграновна Карапетян и эксперт-криминалист Александр Лукьянович Назарчук.

Я невольно задержался у входа. И, глядя на размеренную работу своих коллег, подумал, какое радостное событие отмечалось здесь несколько часов назад и чем оно кончилось. На память пришли стихи Жуковского: “Где стол был яств, там гроб стоит…”

Ко мне подошел Игорь Ефимович Ягодкин, заместитель, и на мой немой вопрос пояснил:

— Скорее всего — острое отравление.

— Чем? — спросил я. Мой зам пожал плечами.

— Пока не ясно, — ответил он. — Возможно, продуктами… Будут исследовать всю пищу. — Ягодкин показал на столы.

— Сколько человек пострадало?

— В больницу увезли семь… Но кто знает, может быть, отравилось больше… Гости разошлись. Не исключено, что кому-то стало плохо уже дома.

— Спиртного выпито много? — поинтересовался я.

— В том-то и дело — ни грамма!

— Как? — удивился я. — Свадьба же…

— Так ведь свадьба была необычная, — пояснил Ягодкин. — Трезвая.

— А-а, — протянул я, припоминая слова сына, сказанные им в подъезде нашего дома. — Вот почему тут снимали для телевидения… По-моему, первая в Южноморске…

— Да, — вздохнул Ягодкин. — Первая… И комом… Телевизионщики, между прочим, из Москвы!

— Центральное телевидение? — уточнил я.

— Вот именно… И первой жертвой стал их оператор.

— Знаю, — кивнул я, вспоминая рассказ сына.

— Сначала подумали, что оператор запутался в проводах, — продолжал мой заместитель. — Потом смотрят: он лежит и не шевелится. Решили, что сердечный приступ…

К нам подошел следователь прокуратуры Володарский, который дежурил нынче в горуправлении внутренних дел и приехал сюда с работниками милиции после тревожного сообщения одного из гостей.

— Захар Петрович, — сказал следователь, — я сейчас говорил с телережиссером… Оказывается, снимали не на кинопленку, а на видео…

— Ну и что же из этого? — спросил я, не поняв, какое это может иметь значение.

— Так надо посмотреть, что происходило на свадьбе… С самого Дворца бракосочетаний.

— Когда?

— Сейчас. Тем и хороша видеозапись, — сказал Володарский. — Прямо в ПТС.

— А что это такое?

— Передвижная телевизионная станция, — пояснил следователь. — Автобус у подъезда видели?

— Конечно, — кивнул я. — Идея мне нравится.

Я перебросился несколькими словами с заместителем начальника УВД города Палаевым, поздоровался с Карапетян и Назарчуком, которые продолжали заниматься блюдами с праздничным угощением, и пошел вместе с Володарским в ПТС.

Возле желтого автобуса стояли двое мужчин. Один из них, в джинсовом костюме, оказался телережиссером. Его звали Грант Тимофеевич Решетовский. Второй назвался Александром. Но он мог и не представляться — это был Саша Маяков, без которого немыслимы передачи для молодежи. На этот раз на лице популярного ведущего не было его привычной обаятельной улыбки, он был потрясен случившимся.

— У вас готово? — обратился к Решетовскому следователь.

— Да-да, — откликнулся режиссер.

Мы забрались внутрь ПТС, где было тесным-тесно от всевозможной аппаратуры, которой распоряжалась сосредоточенная девушка в белом халате.

— Садитесь, — предложил режиссер. — В тесноте, да не в обиде… Люба, включай.

Все уставились на экран телемонитора. На нем возникла наша набережная, потом площадь перед Дворцом бракосочетаний, к которой подъехала кавалькада автомашин во главе с “Чайкой”, украшенной разноцветными лентами, воздушными шарами, обручальными кольцами. Двое молодых людей — шаферы — помогли выйти из “Чайки” невесте и жениху.

Да, моя жена была права: Оля Маринич действительно из гадкого утенка превратилась в паву. Стройная и грациозная, в белом платье и фате, с букетом белоснежных роз, она олицетворяла чистоту и женственность. Смущалась, конечно. Как и жених, который был выше ее на голову. Смуглый, с копной чуть волнистых черных волос и большими карими глазами.

Камера наехала на Маякова, стоящего тут же с микрофоном в руках.

“Да, дорогие товарищи, вы поняли сами: это волнующий момент в жизни Оли Маринич и Штефана Мунтяну. Оля учится на четвертом курсе Южноморского медицинского института. Штефан — аспирант Московского архитектурного института… У нас еще будет время спросить, где и как они познакомились… А теперь давайте вместе с ними пройдем во Дворец бракосочетаний…”

На экране возник высокий торжественный зал Дворца. Решетовский обратился к следователю:

— Эту церемонию можно, наверное, пропустить?

— Конечно, — кивнул Володарский.