Перестав всхлипывать, Мэг взяла его за другую руку.

— Мне больно, Мэг, — сказал Чарльз Уоллес. — Отпусти.

— Нет, — ответила Мэг.

— Мы просто ошибались, сестра. — Голос Чарльза звучал как магнитофонная запись. В нем отдавались металлические нотки. — Он совсем нам не враг! Он наш друг.

— Чушь! — отрезал Кэльвин.

— Ты не понимаешь, Кэльвин, — сказал Чарльз Уоллес. — Миссис Что, миссис Кто и миссис Которая все перепутали. Им на самом деле нельзя было доверять.

Он рассуждал очень спокойно и разумно, с той интонацией, от которой близнецы приходили в ярость. Он говорил, глядя на Кэльвина, но Мэг чувствовала, что его пустые голубые глаза ничего не видят. Через глаза Чарльза на них смотрел кто-то чужой.

И вот эти холодные, чужие глаза повернулись к Мэг.

— Пусти меня, Мэг. Я должен тебе объяснить.

— Нет, — ответила Мэг, еще крепче стискивая руку брата.

Чарльз Уоллес с несвойственной для него силой принялся выдергивать руку, и Мэг не смогла его удержать.

— Кэльвин! — позвала она на помощь.

Но спортсмен Кэльвин, мальчик, который рубил для мамы дрова, сильный и тренированный, тоже не сумел удержать Чарльза. Он обхватил его, и они покатились по полу, как футбольный мяч. Мэг сгоряча бросилась на Красноглазого, чтобы ударить его, как Чарльз, но люди в черном успели схватить ее и выкрутить руки.

— Советую тебе выпустить меня, — раздался голос Чарльза из-под Кэльвина.

Но Кэльвин не ослабил хватку. Красноглазый кивнул, и трое в черном, правда с большим трудом, оттащили Кэльвина и скрутили ему руки, как и Мэг.

— Миссис Что! — в отчаянии позвала Мэг. — Где вы, миссис Что?

Но миссис Что не было.

— Мэг, — сказал Чарльз Уоллес, — послушай меня.

— Слушаю!

— Мы все ошиблись, поверь мне. Мы сражаемся против нашего друга и друга нашего отца.

— Если сам папа скажет, что это его друг, тогда я, может быть, поверю. Если только этот робот не заколдовал папу, как и тебя!

— Только колдовства не хватало, — сказал Чарльз, Уоллес. — Не надо сопротивляться, Мэг, расслабься. Стоит расслабиться, и ты почувствуешь, что все несчастья позади. Ты просто не понимаешь, в какое чудесное место мы попали. Ведь на этой планете отличный порядок, потому что каждый расслабился, научился уступать, раскрылся. Ты должна спокойно и открыто посмотреть в глаза нашему другу, настоящему другу, и он возьмет тебя к себе, сестренка, как меня.

— Как тебя! — сказала Мэг. — Сам знаешь, что это уже не ты. Чарли никогда не звал меня “сестренка”.

— Помолчи минутку, Мэг… — прошептал Кэльвин. Он взглянул на Красноглазого. — Ладно. Прикажи своим охранникам отпустить нас и брось говорить с нами через Чарльза. Мы-то знаем, что это твои слова, вернее, даже не твои, а того, кто через тебя говорил с нами. И гипноз Чарльза — твоя работа.

— Очень примитивно, — пробурчал Красноглазый, сделал знак, и Мэг с Кэльвином отпустили.

— Спасибо, — сказал Кэльвин с отвращением. — Если ты наш друг, объясни тогда, кто ты или что ты.

— Это вам не обязательно знать. Для вас я главный координатор.

— Но ведь кто-то говорит через тебя, как через Чарльза? Значит, ты такой же загипнотизированный.

— Я уже объяснял, что ты рассуждаешь примитивно. Это не гипноз, а совсем другое.

— Ты нас сам отведешь к мистеру Мюррею?

— Нет. Я не могу покинуть своего места. Вас проводит Чарльз Уоллес.

— Чарльз?

— Да.

— Когда?

— Сейчас. — На лице Красноглазого появилась ужасная гримаса, но он выдавил улыбку: — Пожалуй, лучше будет сейчас.

Чарльз Уоллес кивнул головой.

— Пойдем, — сказал он и заведенным механическим шагом двинулся между машинами.

Кэльвин пошел следом. Мэг колебалась. Ей очень хотелось взять Кэльвина за руку, но она вспомнила, что и так все время вела себя как маленькая, и, поглубже засунув руки в карманы, пошла за мальчиками.

“Я должна быть смелой, — уговаривала она себя. — И я буду смелой”.

Они шли по белому коридору, который казался бесконечным. Чарльз Уоллес продолжал свой механический ход, ни разу не обернувшись к друзьям.

Мэг догнала Кэльвина.

— Послушай, Кэл, — зашептала она, — помнишь, что сказала миссис Что о тебе? У тебя есть дар — контактность. Мы пробовали физически воздействовать на Чарльза, а ты теперь попробуй связаться с ним по-своему, а?

— Молодчина! — В угрюмых глазах Кэльвина зажглись огоньки надежды. — Правда, у меня сейчас в голове каша… Может, ничего и не получится, но чем черт не шутит!

Они догнали Чарльза, и Кэльвин попробовал взять его за руку, но тот не дался.

— Не трогай меня, — огрызнулся малыш.

— Я не сделаю тебе больно, — сказал Кэльвин. — Просто хочу поговорить с тобой по душам. Давай?

— Ты хочешь со мной пообщаться? — спросил Чарльз Уоллес.

— Конечно. — Голос Кэльвина звучал убедительно. — В конце концов, мы оба разумные существа. Ты только взгляни на меня, Чарльз.

Чарльз Уоллес остановился и поглядел на Кэльвина холодными, пустыми глазами. Кэльвин смотрел на мальчика, и Мэг чувствовала, как он напрягся. Чарльза Уоллеса сотрясло. На мгновение в глазах мелькнула черная точка зрачка. Но потом тело его начала сотрясать лихорадка, и наконец он замер. Постояв немного, он двинулся вперед тем же механическим шагом, бурча себе под нос:

— С ними надо быть настороже. А вы, если хотите увидеть Мюррея, бросьте ваши штучки.

— Разве ты называешь папу Мюррей? — спросил Кэльвин.

Мэг видела, что он сильно расстроился из-за неудачи.

— Папа! А что такое, в конце концов, папа? — начал рассуждать Чарльз. — Еще одно понятие. Если нужен папа, можно обратиться к Самому.

Опять Сам.

— Что такое Сам? — спросила Мэг.

— Всему свое время. Вы еще не готовы, чтобы встретиться с Самим, — ответил Чарльз Уоллес. — Сначала я вам расскажу об этой чудесной, счастливой планете — Камазот. — Его голос звучал сухо и назидательно, как у мистера Дженкинса. — Может быть, вы не поняли, что нами на Камазоте побеждены все болезни и беды?

— Нами? — перебил Кэльвин.

Но Чарльз Уоллес продолжал, будто не слышал:

— Мы не допускаем, чтобы наши жители страдали. Насколько гуманнее, если больные просто исчезают. Никто не лежит неделями в кровати с насморком или больным горлом. Чтобы они ничего не чувствовали, их просто усыпляют.

— Ты что, совсем рехнулся?! Усыпляют, если подхватить насморк?! Это же убийство! — возмутился Кэльвин.

— Убийство — очень примитивное понятие, — сказал Чарльз Уоллес. — На Камазоте нет убийства. Сам берет всю ответственность на себя.

Внезапно он резко остановился у стены, постоял минуту, будто прислушивался, поднял руку. Стена замерцала, дрогнула, поплыла и стала на глазах прозрачной. Чарльз Уоллес прошел через нее и кивком позвал за собой Мэг и Кэльвина. Они оказались в маленькой квадратной комнатке, стены которой светились тусклым светом. В этом комнатке было что-то угрожающее — казалось, вот-вот стены, пол и потолок сойдутся и раздавят их.

— Как это у тебя получилось? — поинтересовался Кэльвин.

— Перестроил атомы, и все, — высокомерно пояснил Чарльз.

— Ты же не проходил атомы в школе.

— Это не важно. А вот ты, наверное, помнишь, что материя не сплошная. Например, ты, Кэльвин, в основном состоишь из пустоты. Если массу, из которой ты состоишь, сжать, то получится комочек с булавочную головку. Это общеизвестно. Вот я и сдвинул атомы, а вы прошли в пространство между ними.

Когда Мэг поняла, что квадратная коробка, в которой они находились, была несущимся с бешеной скоростью лифтом, у нее похолодело внутри. Желтый свет в кабине делал бледно-голубые глаза Чарльза зелеными.

— Куда это мы летим? — спросил Кэльвин.

— Наверх, — ответил Чарльз Уоллес и продолжил лекцию: — На Камазоте все счастливы, потому что все одинаковые. Различия порождают недовольства — правильно, сестренка?

— Нет, — ответила Мэг.

— Зачем ты споришь? Ты сама на себе испытала это дома, поэтому тебе было плохо в школе. Ведь ты не такая, как все.