Тела над головой снова переместились, и Джон увидел на другой стороне водной поверхности лицо Кейт. Она смотрела сверху вниз. Но затем тела вновь сомкнулись, и она исчезла.

И в тот момент, когда ему казалось, что легкие его вот-вот начнут кровоточить, он резко оттолкнулся и всплыл на поверхность и вывалился из сна, жадно хватая ртом воздух. Весь в холодном поту, вскочил с постели. Капли падали с кончика носа, текли по спине.

На ватных ногах он, шатаясь, отошел от кровати и рухнул в кресло рядом с письменным столом. Тотчас же озяб, и его начала бить дрожь. Он сидел, согнувшись над мусорной корзиной, и дрожал — голый, весь в холодном поту, с привкусом желчи и крови во рту.

И все же мозг его не был полностью сосредоточен на горящем адским огнем желудке. Как обычно в такие минуты, он слышал внутренний голос. Тот всегда подкрадывался, чтобы напомнить о себе в самый неподходящий момент. Голос нашептывал, что нет времени предаваться хворям. Потому что его ждут дела, люди, которые полагаются на него. И если он не сумеет сосредоточиться, если не сделает того, что ждут, кто-то умрет. А если станет известно, что никакой он не суперагент, а больной невротик, давно утративший свой знаменитый нюх и железную хватку, то — прощай, работа. Но если он потеряет работу, это значит, что он потеряет все. Потому что работа — это не просто то, что он делает. Она — это он сам и все, что у него есть в этой жизни.

Приснившийся кошмар не в новинку. Джон видел его не раз, в самых различных вариациях. Так что нечего трястись и попусту растрачивать энергию. Все эти вещи объясняются легко и просто, и ему всегда было немного стыдно, что они ему снятся. Впрочем, времени предаваться размышлениям на эту тему у него не было.

Он знал, что сказала бы Кейт по этому поводу. Точно не постеснялась бы в выражениях и высказала все, что думает: мол, нечего строить Супермена, а потом предложила бы чашку травяного чая. А свою заботу, материнские чувства постаралась бы скрыть за острым словцом — так ей легче, надежней и больше соответствовало всеобщему представлению о железной леди по имени Кейт Конлан. А затем бы вызвала такси и вытолкала за дверь.

«Давай будем считать, что мы лишь старые друзья, и все. Ты здесь не ради меня, Джон. Если бы ты захотел, ты бы сделал это уже давно».

Да, именно так она и думала. Что он не приезжал лишь потому, что нужно было как-то оправдать свой поступок. Обосновать, найти вескую причину.

По-прежнему ощущая во всем теле слабость, Куинн подошел к окну и взглянул на небоскребы деловой части города. Внизу пустынная улица была вся в снегу.

«Если бы он захотел».

Эх, самому бы знать, чего ему хочется. Желания не шли дальше работы: зацепка, улика, какая-то мелочь, которая поможет понять, что творилось в голове убийцы… Это все, чего ему хотелось. И какой смысл желать того, чего никогда не получишь? Какой смысл тешить себя призрачными надеждами?

«Единственное, что способно уберечь от разочарований, — это безнадежность. Но если нет надежды, то какой смысл жить?»

Это его слова. Собственная мудрость. Все это снова вернулось, чтобы больнее уязвить.

Джон не искал смысла жизни. Он жил, чтобы работать, и работал, чтобы жить. Вот так, просто и незамысловато. Машина по имени агент Куинн, этакий вечный двигатель. Беда в том, что шестеренки постепенно расшатались, и что произойдет, если в один прекрасный день они начнут сыпаться?

Джон закрыл глаза, и перед его мысленным взором вновь предстали трупы. Неожиданно его охватила паника, словно холодный внутренний кислотный дождь. Он представил себе, как начальник отдела требует ответов на вопросы, объяснений, результатов.

«Директор устроил мне головомойку на целых полчаса. Бондюран не тот человек, от которого можно отмахнуться. Признавайся, в чем дело, что с тобой стряслось?»

Откуда-то из глубины его «я» на поверхность всплыл ответ, а вместе с ним к глазам подступили слезы: «Я их потерял». Железные нервы, инстинкты, нюх. Куинн ощущал себя растерзанным на клочки, которые затем кто-то раскидал по всей стране. И не было времени отыскать их и вновь собрать воедино. Оставалось лишь одно: и дальше притворяться, будто он цел, и надеяться, что никто ничего не заметит.

«У тебя есть какие-то предположения? У них уже имеется подозреваемый? Тебе известно, кого они ищут? Все однозначно, не правда ли?»

Разумеется, иначе и быть не может. Если взглянуть на убийства двух проституток и закрыть глаза на тот факт, что третьей жертвой вполне может быть дочь Бондюрана — а может и не быть. Если сделать вид, будто не замечаешь странностей в поведении якобы убитого горем отца. Отмахнуться от сотни вопросов, на которые у него так и не нашлось ответа, — какая она была, Джиллиан Бондюран. Если бы все сводилось к убийству двух проституток, то он бы вытащил стандартный психологический профиль — и все дела. Даже не покидая Куонтико.

Но если бы все сводилось к убийству двух проституток, разве вызвал бы его к себе директор? Разве отправил бы сюда?

Расставшись с надеждой снова уснуть, Куинн почистил зубы, принял душ и, натянув спортивный костюм, сел за письменный стол — с папкой и пузырьком антацида, который отхлебывал прямо из горлышка, пока перелистывал страницы.

В деле оказался пакет с фотографиями, которые Мэри Мосс получила от родителей Лайлы Уайт. Фотографии, на которых их дочь была живой, счастливой и смеющейся на дне рождения их внучки. Увы, неправедный образ жизни взял свое — Лайла выглядела старше своих лет. Однако Куинн легко разглядел хорошенькое личико, которое были не силах обезобразить ни наркотики, ни разбитые мечты. Дочь Лайлы — хорошенькая светловолосая куколка с косичками и курносым носиком. На одном из фото мать и дочь были запечатлены в купальниках в надувном бассейне. Лайла опустилась на колени, прижала к себе ребенка, и обе улыбаются, глядя в объектив одинаковой, чуть лукавой улыбкой.

«Каково теперь родителям смотреть эти фото», — подумал Куинн. В лице девочки они будут видеть черты погибшей дочери, какой та когда-то была: по-детски наивной, счастливой, полной надежд. А на лице своей дочери увидят печать, которую наложили горькие уроки жизни: разочарование, расставание с мечтой. И вместе с тем надежду на лучшее. Надежду, которую оборвала страшная смерть через считаные дни после того, как были сделаны эти снимки.

Куинн вздохнул и поднес фотографии к свету, чтобы лучше рассмотреть и запомнить образ Лайлы Уайт: ее прическу, ее улыбку, небольшую горбинку на переносице, изгиб плеча, где оно переходило в шею. Теперь она пополнила собой армию тех, кто врывается в его сны.

Он уже собирался отложить фотографию в сторону, как что-то привлекло его внимание, и он вновь положил снимок перед собой. Татуировка. Поначалу он не обратил внимания, потому что ее наполовину скрывала бретелька купальника. Взяв в руки лупу, Куинн подвинул снимок под самую лампу, чтобы хорошенько рассмотреть.

Цветок. Лилия, решил он.

Не выпуская из руки лупы, Джон другой рукой быстро пролистал дело, пока не нашел страницы, посвященные вскрытию жертвы номер один. Их было раза в три меньше, чем фотографий тела, предположительно принадлежавшего Джиллиан Бондюран. И все-таки он нашел то, что искал: снимок верхней правой части туловища. Никакой татуировки.

Кейт сидела в кабинете, сжавшись в комок на старом зеленом кожаном диване. На столе стоял очередной стакан джина. Какой по счету — она уже не помнила. Да и какая разница, если это помогает притупить боль, которая ведет наступление по всем фронтам. Все остальное ей до лампочки.

Господи, и как так получилось, что ее жизнь сделала такой неожиданный пируэт? До сих пор все шло так гладко, как вдруг нате вам! Поворот на девяносто градусов через левый борт, и все, что до этого было аккуратно разложено по полочкам, неожиданно обрушилось высоченной грудой, грозя похоронить с головой. Ей не нравилось это ощущение, когда кажется, что все валится из рук. Не нравилось, что прошлое вновь ворвалось в ее жизнь. А ведь как все было хорошо! Смотри вперед. Сосредоточься на том, что несет новый день, новая неделя. Она пыталась как можно реже думать о прошлом, о Куинне. Не позволяла вспоминать прикосновение его губ.