Боже мой, мне конец!

— Извини, — пролепетала она, мысленно прикидывая возможные повороты событий. От входной двери ее отделяли всего три-четыре шага.

По лицу Роба судорожными спазмами пробежала гримаса отвращения. Он зажмурил глаза, как будто в них порывом ветра бросило песок.

— Нет. Ты извиняешься не потому, что тебе стыдно и ты раскаиваешься. Нет, тебе страшно, потому что я тебя за это убью.

— Эйнджи, беги! — крикнула Кейт.

Она схватила со стола факсовый аппарат и, вырвав из розетки шнур, метнула его в Роба. Удар пришелся в грудь и заставил пошатнуться.

Кейт бросилась к двери, но поскользнулась на папке с отчетом. Этот промах стоил ей драгоценной доли секунды. Роб кинулся следом и успел одной рукой схватить ее за рукав, а второй — нанести удар дубинкой.

Даже сквозь плотную ткань пальто Кейт ощутила всю силу удара. Тяжелую, смертоносную, серьезную. Стукни Маршалл ее по голове, она бы рухнула на пол как подкошенная.

Кейт отклонилась вбок, чтобы вырваться из его хватки, и попыталась толкнуть Роба обратно в прихожую. Схватив его за левую руку, она выкрутила ее за спину. Затем толкнула спиной на столик в коридоре, а сама бросилась к входной двери, от которой, как показалось в эти секунды, ее отделяла миля.

Роб что-то прорычал и набросился на нее сзади. Они вместе полетели на пол. Кейт вскрикнула от боли — падая, она неловко подвернула руку и как пить дать растянула плечевые мышцы.

Боль обожгла огнем. Стараясь не обращать внимания, Кейт попыталась высвободиться и рванулась к двери. Увы, Роб вцепился в волосы и, потянув ее голову на себя, второй рукой, сжатой в кулак, ударил в висок. В глазах у Кейт потемнело, голова зазвенела как колокол, и ее как будто снова опалило огнем. Боль кинжалом пронзила лицо и нижнюю челюсть.

— Ах ты, сука! Сука! — повторял Роб снова и снова.

Затем его пальцы впились в горло. Кейт закашлялась и захрипела. Она отбивалась автоматически, отчаянно, из последних сил. Пыталась отодрать его руки, но пальцы Роба, короткие и сильные, сжимали горло железной хваткой

Она не могла дышать, ей казалось, что глаза готовы вылезти из орбит, а мозг вот-вот полезет наружу, как тесто из квашни.

Последним усилием угасающего сознания Кейт заставила себя расслабиться, сделать вид, что сдается. Роб продолжал сжимать ей горло еще несколько секунд, показавшихся Кейт вечностью, после чего ударил ее головой об пол. При этом он прорычал что-то, но слов она не разобрала, только почувствовала прилив крови к голове. Она судорожно хватала ртом воздух, из последних сил пытаясь не потерять сознания. Ей нужно продолжать думать — но только не о сгоревшей машине и не об обугленном теле ее клиентки, не о фотографиях вскрытия четырех убитых женщин, которых этот негодяй пытал, а затем лишил жизни.

— Думаешь, я не могу ничего делать толком? — прошипел Роб, рывком поднимаясь с пола. — Думаешь, я идиот? Думаешь, что ты умнее всех, а я ничтожество?!

Не имея возможности видеть его, Кейт еле заметно потянулась к карману пальто.

— Ах ты, гребаная сучка! — взвизгнул он и пнул ее ногой, не услышав в своем самоупоении стона, сорвавшегося с ее губ, когда мыс его ботинка соприкоснулся с лицом.

Кейт стиснула зубы и сосредоточилась на движении руки по полдюйма за один раз к карману.

— Ты меня плохо знаешь! — торжествующе воскликнул Роб и, схватив что-то со столика, сбросил на пол. Что бы это ни было, оно с грохотом упало на пол где-то ближе к кухне. — Ты ничего не знаешь обо мне, не знаешь моего истинного «я»!

Нет, она никогда и ни за что не заподозрила бы его! О боже, она проработала с ним рядом полтора года, и ей в голову не могло прийти, что он способен на такое. Она ни на минуту не усомнилась в мотивах, которые привели его в эту профессию. Наоборот, то, что он работал адвокатом потерпевших — готовым выслушивать, проводить с ними массу времени, — компенсировало все его недостатки. Во всяком случае, так ей казалось.

— Ты думаешь, я ничтожество? — снова взревел Маршалл. — Я НЕ НИЧТОЖЕСТВО! Я — АНГЕЛ ЗЛА! Я И ЕСТЬ ТОТ САМЫЙ КРЕМАТОР! Ну, что ты теперь думаешь обо мне, мисс Стерва?

Он опустился на корточки рядом и перевернул ее на спину. Кейт прикрыла глаза. Сквозь ресницы Маршалл казался размытым пятном. Руку она по-прежнему держала в кармане, сжимая металлическую пилочку для ногтей.

— Я приберег тебя напоследок, — гордо произнес Роб. — Ты еще будешь умолять меня, чтобы я тебя убил. И я это сделаю, причем с огромным удовольствием!

— Что случилось в ту ночь, Питер? — спросил Куинн.

Они сидели в небольшой грязноватой комнате с посеревшей побелкой в глубине здания мэрии, рядом с приемной следственного изолятора. Бондюран отказался от своих прав и отверг предложение отвезти его в больницу. Врачи обработали рану на голове прямо на ступеньках лестницы, где он попытался свести счеты с жизнью.

Эдвин Нобл отверг благородный порыв клиента, настояв на том, что будет присутствовать при допросе, и потребовал, чтобы Питера отправили в больницу независимо от его желания. Миллиардер, однако, настоял на своем, поклявшись перед десятком телекамер журналистов, что желает сделать публичное признание.

В комнате их было трое — сам Бондюран, Куинн и Юрек. Питеру нужен только Куинн, но полиция потребовала, чтобы при допросе присутствовал и их представитель. Имя Сэма Ковача не упоминалось.

— Джилли приехала к ужину, — начал Питер. Он казался маленьким, сгорбленным и сморщенным, как наркоман, плоть которого усохла от долгого употребления героина. Бледное лицо, красные глаза. Потухший взгляд. — Она была в обычном настроении. Вернее, в постоянных перепадах настроения. То истерично хохотала, то впадала в депрессию и огрызалась. Она, как это сказать… непредсказуема. Как и ее мать. Даже в детстве.

— Из-за чего вы поссорились?

Бондюран бросил взгляд на розоватое пятно на противоположной стене, где, по всей видимости, виднелись следы крови, которые кто-то пытался безуспешно отскрести.

— Из-за ее учебы, музыки, лечения, отчима. Из-за нас.

— Она хотела возобновить отношения с Лебланом?

— Она разговаривала с ним. И заявила мне, что хотела бы вернуться во Францию.

— И вы рассердились.

— Да, — подтвердил Бондюран и вздохнул. — Это не совсем верное слово. Я расстроился. Почувствовал огромную вину.

— Почему?

Бондюран ответил не сразу. Поиск ответа занял время, как будто он пытался мысленно подбирать правильные слова.

— Потому что это была моя вина — то, что случилось с Джиллиан и Лебланом. Я мог бы это предотвратить. Мог бы побороться с Софи за опеку, но пустил дело на самотек.

— Она угрожала рассказать всем о том, что вы совращали Джиллиан? — напомнил ему Куинн.

— Она шантажировала меня, — поправил миллиардер. — И научила Джиллиан, что следует говорить и как вести себя, чтобы убедить людей, что это правда.

— А что, разве все было не так?

— Джилли моя дочь. Я бы никогда не сделал ей ничего дурного, — сказав это, Питер задумался над собственными словами, чувствуя, что самообладание уже пошло трещинами. Он тотчас прижал к губам дрожащую руку, чтобы сдержать рвущееся наружу рыдание. — Откуда я мог знать?

— Вы знали психическое состояние Софи, — заметил агент.

— Я тогда занимался покупкой «Дон Тортон». Мне предстояло заключение нескольких серьезных правительственных контрактов. Она могла разорить меня.

Куинн ничего не сказал, как уже поступал, наверное, тысячу раз на одной только прошлой неделе.

Бондюран виновато вздохнул, как будто признавая поражение, и посмотрел на стол.

— Я отдал дочь в руки безумной женщине и развратнику. Наверное, было бы милосерднее убить ее уже тогда.

— Что случилось в ночь с пятницы на субботу? — снова спросил Куинн, возвращая собеседника в настоящее.

— Мы заспорили о Леблане. Джиллиан обвинила меня в том, что я ее не люблю. Заперлась в музыкальной комнате и весь вечер просидела в ней. Я оставил ее в покое и отправился в библиотеку. Там сел перед камином и выпил немного коньяку. Примерно в полдвенадцатого она вошла в комнату. Появилась за моей спиной, что-то напевая. У нее прекрасный голос, чарующий, неземной. А песня непристойная, отвратительная, извращенная. Там было все, чему когда-то Софи научила ее, — о том, что я якобы с ней делал.