— Гил, я слышал, что ты угодил в нехорошее происшествие, — произнес Ковач, опускаясь на стул.

Ванлис ткнул в него пальцем.

— Я подам на вас в суд. Вы пытаетесь меня запугать, вы позволяете репортерам преследовать и запугивать меня…

— Ты сидел за баранкой машины пьяный, — спокойно произнес Ковач, закуривая сигарету. — Это я, что ли, покупал тебе выпивку? Это я лил ее тебе в горло?

— Это вы позволили мне сесть за руль, — возразил Ванлис с видом оскорбленной добродетели и воровато покосился на Элвуда.

Ковач состроил гримасу.

— Ага, ты еще скажи мне, что это я виноват в том, что ты убил Джиллиан Бондюран и еще троих женщин.

Ванлис залился краской. К глазам подступили слезы. Он издал звук, похожий на кряхтенье человека, страдающего трехдневным запором.

— Я никого не убивал, — произнес он и повернулся к Лиске: — Ты сказала мне, что я должен дать показания о дорожной аварии. Ты, завравшаяся сука!

— Эй, потише! — оборвал Ковач. — Сержант Лиска отнеслась к тебе по-человечески. Прошлой ночью ты убил человека, алкаш несчастный!

— Я не виноват! Этот сукин сын ослепил меня вспышкой! Я ничего не видел.

— То же самое говорит и сержант Лиска. Она там была и все видела. Твой свидетель. Снова назовешь ее сукой? Будь я на ее месте, скормил бы тебе твой собственный член, ты, козел!

Ванлис подозрительно покосился на Лиску.

— Она говорит, что ты чист как весталка, — продолжал тем временем Ковач, — и тебе не нужен адвокат. Верно я говорю?

— Я ничего плохого не сделал, — буркнул Ванлис.

Ковач покачал головой:

— Неужели? В таком случае я бы сказал, что у тебя, Гил, размытое понятие о том, что хорошо, а что плохо. Тебя застукали за управлением транспортным средством в нетрезвом состоянии, а одно это уже карается законом. Ты подглядывал в окна к Джиллиан Бондюран. Это тоже хорошим делом не назовешь.

Ванлис опустился на стул, боком к столу, спиной к Ковачу и к тем, кто наблюдал за ним сквозь зеркало. Он уперся локтями в колени и уставился в пол. Было видно, что Гил готов просидеть так всю ночь, и никто не вытянет из него слова.

Куинн не спускал с него глаз. По опыту он знал: от адвоката отказывается не тот, за кем нет вины, а тот, на чьей совести какие-то черные делишки и он хотел бы сбросить этот груз.

— Скажи, Гил, чьи трусы мы извлекли из-под твоего сиденья? Джиллиан Бондюран? — спросил Ковач, что называется, в лоб.

— Нет, — буркнул Ванлис, не поднимая головы.

— Лайлы Уайт? Фон Пирс? Мелани Хесслер?

— Нет, нет, нет!

— Знаешь, Гил, глядя на тебя, такого не подумаешь, но ты у нас человек сложный, — продолжал тем временем Ковач. — Я бы даже сказал, многослойный. Как лук. И каждый новый слой, который я снимаю, воняет хуже предыдущего. На вид ты самый обыкновенный парень. Но стоит снять первый слой — и бац! Жена уходит от тебя. Ладно, это дело обычное; от меня самого сбежали две жены. Стоить снять второй — и вот тебе на: оказывается, она ушла от тебя потому, что ты любитель заглядывать в чужие окна. Причем не только заглядывать, но еще и размахивать при этом своим довеском… То есть ты один сплошной большой прикол! Да еще и по нарастающей. Ты алкаш. Ты алкаш за рулем. Ты алкаш за рулем, который убивает человека.

Ванлис понуро опустил голову. От Куинна не скрылось, как дрожат его губы.

— Я не хотел, я ничего не видел, — произнес Гил сдавленным голосом. — Они следовали за мной по пятам. По вашей вине. Я никого не убивал.

— Им просто хочется узнать, что случилось с Джиллиан, вот и все, — ответил Ковач. — Кстати, и я хочу узнать то же самое. Меня почему-то терзают подозрения, что между вами было нечто большее, чем то, что ты нам рассказал, Гил. Мне почему-то кажется, что ты положил на нее глаз. Пялился в ее окно. Украл из комода трусы, чтобы потом дрочить и рисовать ее в грязных фантазиях; и главное — я это докажу. Мне уже известно, что трусы ее размера и любимой марки, — соврал Ковач и даже глазом не моргнул. Блефовать так блефовать. — Через пару-тройку недель придут анализы ДНК. Так что я советовал бы тебе привыкнуть к репортерам. Потому что скоро они налетят на тебя, как мухи на говно.

Ванлис плакал. Тихо, беззвучно. Слезы катились по лицу и падали на тыльную сторону ладоней. Он пытался сдержать их, но безрезультатно.

Куинн посмотрел на Ковача.

— Сержант, я хотел бы переговорить с мистером Ванлисом с глазу на глаз.

— Ага, как будто мне больше нечем заняться, — недовольно ответил Ковач, вставая с места. — Можно подумать, я не понимаю, к чему все идет, Куинн. Вам, фэбээровцам, вечно достается вся слава. Да пошли вы все знаете куда!.. Ванлис — мой.

— Я просто хотел бы коротко переговорить с Гилом.

— Все понятно. Тебе не нравится, как я разговариваю с этим куском дерьма. Ты сидишь здесь лишь затем, чтобы я при тебе не слишком закручивал гайки, а все потому, что шлюха-мать в детстве била его проволочной вешалкой по голой заднице или что-то в этом роде… Отлично. Жду не дождусь, когда увижу твое имя в газетных заголовках.

Куинн ничего не ответил, пока полицейские не вышли за дверь. Впрочем, и потом он еще какое-то время хранил молчание. Достав таблетку от головной боли, запил ее водой из пластикового кувшина, что стоял на столе. Затем, как бы невзначай, развернул свое кресло перпендикулярно Ванлису, положив локти на колени, подался вперед и просидел так пару минут, пока Ванлис не поднял глаза и бросил:

— Что, вздумал поиграть в доброго полицейского? Небось держите меня за дурака?

— По-моему, ты насмотрелся телесериалов, — ответил Джон. — Но мы не в кино, мы в реальном мире, Гил. Просто у нас с сержантом Ковачем несколько разные цели. Лично мне заголовки не нужны. Их у меня и так выше крыши. Ты сам знаешь, что я получаю их автоматически. Надеюсь, что ты знаешь, зачем я здесь. Кто я такой. Ты читал обо мне.

Ванлис молчал.

— Меня интересуют лишь две вещи — правда и справедливость. И все. И наплевать, какой окажется эта правда. Потому что лично меня она не касается. Я не Ковач, это он все воспринимает как личное. И, кстати, он держит тебя на прицеле. Мне же нужна правда, Гил. И я хотел бы ее знать. У меня имеется подозрение, что ты что-то от нас скрываешь. Может, ты и хотел бы признаться, но не доверяешь Ковачу.

— Вам я тоже не доверяю.

— Неправда. Ты же знаешь, какой я. До сих пор был с тобой предельно честен, Гил. И мне почему-то кажется, что ты не мог этого не оценить.

— Вы считаете, будто это я убил Джиллиан?

— Нет, я лишь считаю, что ты по ряду пунктов хорошо вписываешься в психологический профиль убийцы. Более того, если ты посмотришь на ситуацию объективно, то согласишься со мной. Ты ведь когда-то сам хотел стать полицейским. Тебе известно, что мы ищем. Кое-какие твои действия наводят на подозрения. Но это еще не значит, что ты убил Джиллиан. Более того, я еще не до конца уверен, что она мертва.

— Что? — Ванлис посмотрел на Куинна так, как будто решил, что тот спятил.

— Думаю, что с Джиллиан все не так просто, как может показаться на первый взгляд. И мне кажется, Гил, тебе есть что сказать по этому поводу. Разве не так?

Ванлис снова уставился в пол. От Куинна не укрылось, как он весь напрягся, взвешивая все «за» и «против», не зная, говорить правду или нет.

— Даже если ты подсматривал за ней, Гил, тебе за это ничего не будет. Потому что это не самое страшное. В полиции часто закрывают глаза на такие вещи, если благодаря им можно узнать кое-что поважнее.

Похоже, Ванлис задумался. Впрочем, — Куинн был в этом уверен, — ему и в голову не пришло, что это «кое-что» может быть использовано против него. Он думал о Джиллиан, о том, как может выставить ее в неприглядном свете, чтобы как-то обелить себя. Потому что именно так всегда поступали те, кому светили большие неприятности — перекладывали вину на других. Преступники, как правило, спешили обвинить собственных жертв.

— Она тебе нравилась, не так ли? — спросил Куинн. — Это ведь не преступление. Симпатичная девушка. Что такого в том, если ты заглядывался на нее?