Посмотрев на Карен, Лейк скривилась.

- Судя по всему, мой старинный приятель больше не намерен терпеть моих выходок - не то что было тогда, когда мне было двадцать. Хочешь, Карен, я кое-что тебе скажу? Все, что ты прежде слышала об этом бизнесе, - святая правда. Сначала все так забавно, ты даже не веришь, что все это случилось с тобой. Тебе кажется, что все происходит помимо тебя, вдали, ты уже больше не человек. Какая-то вещь. Особенно если это касается такой девушки, как я. Я ведь никогда не была ничем другим - только лицом и телом. Даже у бейсболистов карьера гораздо продолжительнее моей.

- Поэтому ты оказала мне такой дерьмовый прием?

- Я попытаюсь все объяснить, Карен. Вчера на приеме все старались играть в определенную игру, и только ты сумела над этим возвыситься. Любая смазливая девчонка нашего возраста выставила бы наружу свои сиськи и, как безумная, суетилась бы в толпе, пытаясь завязать несколько приятных знакомств, то есть старалась бы извлечь максимальную для себя пользу от этого сборища. А ты спокойно стоишь в углу и тихо разговариваешь с сестрой Гарри, у которой не все дома, затянувшись до подбородка, не предпринимая никаких усилий, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. А все спрашивают: "Что это за девушка?" Все они немного ненавидят тебя за то, что ты отказываешься играть в ту игру, которая всех увлекает. Ты стоишь над ней. Ты выше. Ты всегда была такой. А мне нужно, Карен, чтобы они на меня глазели. В тот день, когда они отвернут от меня свой взор, мне конец. Я была охвачена такой ревностью, что даже ничего перед собой не видела. Я не могла не дивиться этому; может, ты писала эти письма мне все эти годы только для того, чтобы я помогла твоей карьере?

Карен рассмеялась.

- Абсолютно нет. Если бы у меня дела шли лучше, успешнее твоих, разве я не помогла бы тебе? Как ты считаешь?

- Уверена, что помогла бы. Но все же до конца не убеждена.

Карен недоуменно пожала плечами.

- Я принимаю это. И это была не единственная причина моей переписки. Ты исчезла на целых два года. Я думала, что ты уже давно умерла и где-то спокойно гниешь. Я даже ездила к твоей матери. Боже, Лейк, стоит ли удивляться, что ты в таком положении. Она совершенно ненормальная женщина.

- Ей теперь уже ничем не поможешь, - слабо отозвалась Лейк.

- Но от этого тебе в жизни не легче. Я просто хотела убедиться, что с тобой ничего плохого не произошло. Что касается другого, то это в человеческой природе. После того как я одержала кое-какие успехи на писательской стезе, ты себе не представляешь, сколько отовсюду повыползало "старых друзей", которые стали клянчить о помощи. Очень смешно, Лейк, но я ничего в этом не понимаю и у меня здесь никого нет.

- Ты все еще хочешь стать актрисой?

Карен с минуту помолчала.

- Кажется, с меня достаточно актерской карьеры. Я боролась с агентами. Я бродила по дорогам, мне приходилось спать впятером в одной комнате с другими неряшливыми актерами, я была счастлива, если удавалось заработать двадцать долларов за шоу. Мне приходилось петь в таких грязных барах, в которых я не осмелилась бы есть, но это еще не самое страшное. Никто не желает тебя слушать. Если я настолько сногсшибательна, то почему не в силах заставить их слушать себя? Потому я теперь скриплю пером, мне прилично платят, ко мне хорошо относятся, и меня все вполне устраивает.

- Но все же тебе хочется?

- Только на моих условиях, - твердо сказала Карен. - Я больше не желаю, чтобы меня третировали.

- Тогда ты добьешься своего. Но это будет не скоро, не за одну ночь, моя дорогая. Но ты никому ничего не будешь должна. Если у тебя есть талант, то ты будешь довольна тем, что у тебя есть. Потому что ты на самом деле имеешь все, что нужно. Ты умна, ты красива, и у тебя есть человек, который тебя любит.

- Значит, ты меня позвала для этого - дать мне совет, как в дальнейшем строить карьеру?

- Нет, мне трудно сказать, - она надела очки, затем снова сняла их. - Будем откровенны, хорошо? Я дала себе обещание с этим покончить, - у нее дрожали губы. - Ты помнишь, когда ты впервые переехала ко мне? Ты тогда сказала, что мне нужно с кем-нибудь поговорить о ночных кошмарах, о своих проблемах. Так я ни с кем не говорила. Ни с докторами, ни с Джорджем - в общем, ни с кем. Ты единственный человек на свете, с кем я могу об этом поговорить, - она глубоко вздохнула. - Ты встречалась с моей матерью и, вероятно, в результате поняла, что в своей жизни у меня не было никого, кому я могла бы доверять, на кого могла бы положиться. Я не знаю, почему все так складывается, не знаю… но… Так оно и есть, не знаю, по какой причине, - она задышала чаще, - но она все равно остается моей матерью, я люблю ее. О Боже, все эти семейные тайны. Если бы только знала…

Встревожившись, Карен гладила ее руку.

- Лейк, пожалуйста, успокойся. Все хорошо. Я ведь рядом.

- Я никогда об этом никому не говорила. Даже Джорджу. Все это вызовет у него лишь отвращение, но что касается моих уходов в себя, то это уже другая история. Карен, я должна рассказать об этом кому-нибудь, и ты единственный человек, которому я доверяю. Я не хотела никому об этом говорить, надеялась, что все позабудется, но, увы, все бесполезно. Даже когда я напиваюсь в стельку, я все равно об этом помню. Не все, правда, но большую часть. Боже, как я боюсь! - она сжала пальцы Карен с удивительной силой. - Словно если я расскажу об этом вслух, то со мной произойдет что-то страшное, - она затряслась всем телом. - Он меня изнасиловал.

- Кто? - спросила Карен, пытаясь ее успокоить ровным мягким тоном, но Лейк уже погрузилась в воспоминания.

Сердечко сильно билось у нее в груди. Она была очень маленькой даже для своих пяти лет. Натягивая простыни на голову, она попыталась еще уменьшится в размерах, сократиться, исчезнуть вообще, чувствуя острый, инстинктивный страх перед человеком, затаившимся в углу. Она не могла ни убежать, ни позвать на помощь.

"Да это все происходит во сне, глупышка, - убеждала она себя. - Это только сон, и он пройдет, стоит только проснуться".

В детской горел свет, и он становился ярким, как молнии, если прищурить глаза, сжать посильнее веки. Но сейчас он был сумрачнее обычного: едва освещал угол комнаты. Там кто-то притаился. Вероятно, это была какая-то женщина, вся в искрах или кристаллах, как жена Лота из детской Библии. Девочка улыбнулась женщине в знак приветствия, но она не отвечала. Она была похожа на статую, хотя у нее были живые, как у людей глаза. Девочка хотела знать, не скучно ли быть статуей. Вероятно, скучно и противно. Она прищурилась, чтобы сделать свет от лампы поярче, но он все бледнел.

У девочки зачесалась ножка. Она потянулась рукой к этому месту, чтобы почесать, но вдруг похолодела. Кто-то дотрагивался до нее рукой. Под простынями. Чья-то рука крепко обхватила ее за лодыжку.

- Но это же сон, - шептала она. Статута теперь было едва видно, она слабо поблескивала в углу, но в глазах у нее стояли слезы. А руки по-прежнему были рядом, большие, сильные руки под простынями, которые двигались по всему ее маленькому тельцу. Ночная рубашка ее оказалась у нее на голове, в ней застряли ее руки. Слезы стыда покатились по ее щекам, она попыталась закричать, но ничего не вышло. Глядя через край рубашки, она глазами умоляла статую. Она умоляла ее помочь ей.

Руки уже трогали ее внизу. Она умоляла статую прекратить это. Может, все это нереально, может, какая-то женщина играла в статую, как играла маленькая девочка с матерью на зеленой лужайке перед домом. Кто бы она ни была, женщина или статуя, она либо не могла, либо не хотела ей помочь, и, почувствовав, как давит ночная рубашка на лицо, она поняла, что статуи там больше не было. Только чьи-то руки, которые причиняли ей ужасную боль, потому что они были очень большие, очень большие для такой маленькой девочки, как она.

"Проснись, - понукала она себя, - проснись и беги прочь!"

Она открыла глаза. И вот из глаз закапали настоящие слезы, слезы отчаяния и страха. Никто не хотел прийти к ней на помощь, никто. Она была маленькой, а руки большие. В любой момент они могли войти и поймать ее. В любое время.