Она уже и не помнила, когда у них последний раз было свежее мясо. За последние несколько недель у них на столе только пару раз появлялись кролики и дичь, — то, что принесли старатели из соседних шахт. С овощами в городке были перебои, а о фруктах — и говорить нечего. Лишь иногда удавалось достать в лавке консервированных персиков, но это случалось очень редко. Мэгги решила, что летом будущего года обзаведется огородиком, и даже не огородиком, а большим огородом, и весь урожай спрячет на зиму.

Заметив, что Гордон слепо водит рукой по умывальнику, Гордон догадалась и, сняв с гвоздя полотенце, вложила ему в руку. Он поднял голову и улыбнулся:

— Спасибо. Я посмотрю, что можно сделать.

За последнее время Гордон заметно поправился, и на лице его появился здоровый румянец, а бледные впалые щеки и серые круги под глазами исчезли без следа.

— Ты думаешь, что-нибудь получится?

Мэгги представила, что бы она этакое приготовила из свежего оленьего мяса или упитанной дикой утки.

— Я знаешь что подумала? Хорошо, что тетушка Сисси не завещала нам шахту где-нибудь в Доусоне, — говорила Мэгги, снимая крышку и помешивая жиденький бульончик из потрохов. — Ты слышал, что там творилось?

— Да, говорят, там черт знает что творилось.

Гордон сел, усилием воли преодолевая желание посмотреть в ее сторону. Он и так был на взводе. Когда она помешивала бульон, у него в душе все переворачивалось. Он видел перед собой только стройную фигурку девушки и, затаив дыхание, следил за изящными движениями ее бедер. Сердце его бешено колотилось, и плоть загоралась смутным желанием.

С появлением Мэгги жизнь Гордона вошла в нормальную колею. У него появилась какая-никакая крыша над головой, он стал регулярно есть три раза в день. Наконец, золота, которое приносила шахта, было достаточно, чтобы откупиться от Муни. Работы в шахте было много, и Гордон давно уже не заглядывал в игорные дома и притоны. Все эти перемены его радовали, и меньше всего ему хотелось каких бы то ни было осложнений. Гордону казалось, что, появись в его жизни женщина, все с таким трудом построенное здание душевного покоя и равновесия вдруг рухнет и все опять пойдет кувырком.

Мэгги вынула из печи противень с готовым печеньем и бедром захлопнула дверцу.

Т.Г. умышленно отвернулся и стал смотреть в другую сторону.

Мэгги поставила противень на стол и рукой откинула выбившуюся на лоб прядь волос.

— Ты знаешь, что сегодня в лавке говорили?

Помимо воли он посмотрел в ее сторону, и в ту же секунду словно электрический заряд пробежал по всему его телу. Что-то стянуло чуть ниже пояса, напряглось и затвердело. Брюки зашевелились и вздыбились. Гордону стало вдруг тесно и неуютно.

— Что говорили? — беспечно спросил он, стараясь не выдать своего волнения.

— В Доусоне цена на кайла и лопаты подскочила до двадцати пяти долларов за штуку, гвозди идут по десять долларов за фунт, мешок муки стоит семьдесят пять долларов, баночка помидоров — восемь долларов. Соль вообще на вес золота. Да что там соль — яйцо два доллара штука. Представляешь? Как они там живут? Ума не приложу! Меня бы при таких ценах и на день не хватило.

— Почему бы не поднимать цены, если шахтеры платят! Чеппи Хеллерман рассказывал, что им приходится свининой мулов кормить, потому что сено подскочило до пятисот долларов за меру.

— Кто это кормит мулов свининой?

— Старатели.

Цены действительно подскочили баснословно, но Мэгги уже перестала удивляться.

— Как там Чеппи поживает? — спросила она.

Мэгги давно не видела старика старателя в городке.

— Он взял участок где-то неподалеку от Черри Крик. Поговаривают, что уже нашел пару довольно крупных самородков.

Передавая ему печенье, Мэгги ненароком коснулась ладонью руки Гордона. Их взгляды встретились.

— Есть еще смородиновое варенье, если хочешь.

— Нет. Спасибо. Подожду, когда ты снова пирожки испечешь.

Гордону сейчас было не до смородинового варенья.

Мэгги, как завороженная, смотрела ему в глаза и не могла оторвать взгляд. Дыхание ее постепенно учащалось, сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Я, наверное, пойду позову Вильсона, а то печенье остынет, — нерешительно начала она.

Гордон чувствовал себя крайне неловко. Передняя часть его брюк угрожающе топорщилась, но он не мог отвести глаз от Мэгги, чем усугублял свое и без того жалкое положение.

— Я его видел недавно. Он тут неподалеку бегает. Ты знаешь, я выпустил скунса, потому что у этого животного такой противный запах, что его невозможно держать так близко от жилья. В общем, я обрезал веревку, и он убежал. Вильсон здорово расстроился.

— Ничего. Правильно сделал. Я ему уже сколько раз объясняла — ничего не понимает. Я просто ума не приложу, как скунс еще не начал на людей бросаться? Похоже, Вильсон обворожил всех своих питомцев.

Т.Г. томился и сходил с ума, но отвести взгляд не мог.

«Отвернись, не смотри на нее!» — кричало его сердце.

«Только попробуй! — говорили ее глаза. — Смотри, смотри на меня! Открыто смотри — не прячь виновато глаза, как побитый пес. Я ведь все знаю. Тебе сейчас не сладко. Я знаю, что ты не пьешь с тех пор, как начал работать на шахте. Я видела, как порой дрожат твои руки и ты ничего не можешь с собой поделать. А каждую пятницу… каждую пятницу вечером ты отдаешь честным трудом заработанные деньги двум жалким негодяям. Я видела это своими глазами! Ты расплачиваешься за свои ошибки.

Каждый день я с ужасом жду, что старая фляжка снова займет свое прежнее место в левом кармане твоей куртки. Если этого не происходит, я горжусь тобой. Ты слышишь меня, Т.Г.? Конечно же нет! Но я все равно говорю тебе это.

Я знаю, как тяжело тебе сейчас: один неосторожный шаг — и ты снова сорвешься в губительную пропасть. Ведь легче всего махнуть на все рукой и не бороться с соблазнами. Перемены всегда болезненны. Трудно избавиться от того, к чему привыкаешь.

Я часто выхожу ночью на улицу, стою на пороге в одиночестве и смотрю на твою палатку. До нее рукой подать, а мне порой кажется, что до нее тысячи миль.

Если бы только все зависело от меня, я бы сама сделала первый шаг. Но мне нельзя, я женщина. Мама говорила мне, что мужчины не любят смелых женщин. Что же мне делать? Я безумно хочу тебе понравиться.

Быть может, я жестоко заблуждаюсь, но мне иногда кажется, что я читаю в твоих глазах ту же страсть, то же желание, что испытываю сама. Но ты сторонишься меня. Не пускаешь в свое сердце.

Может, ты не хочешь связываться с девушкой много моложе тебя? Или тебя смущает то, что у меня на руках младший брат, о котором нужно заботиться? Ты не любишь детей? Или боишься ответственности? Не верю. Ты не такой. Ты лучше всех на свете.

Уж не принимаю ли я обычное любопытство в твоих глазах за неподдельный интерес ко мне?»

«Не играй в прятки сама с собой! — одергивал ее какой-то новый голос. — Любопытство… интерес… привязанность… Разве в этом дело! Ты сама влюблена в него по уши!»

Влюблена? Да, влюблена! Это открытие ничуть не испугало Мэгги и даже совсем наоборот, окрылило ее. Гордон ей нравился. И ни к одному мужчине она не испытывала чувства подобного тому, которое испытывала сейчас к Гордону. Быть может, это есть нечто большее, чем влечение женщины к мужчине? Любовь?..

— Хочешь масла? — спросила она.

Т.Г. первым отвел взгляд:

— Нет, спасибо.

Он сидит здесь и страдает вот уже битых два часа. Какого, спрашивается, черта? В ближайшем салуне искушенные девицы избавят от всех страданий за десять минут.

Мысль здравая, но с одним маленьким «но». У Гордона не было ни малейшего желания идти в салун. Мэгги давно уже завладела всеми его помыслами, и ему становилось все труднее скрывать свои чувства. Однако Гордон твердо решил никогда и ничем не выдавать себя. Он-то понимает, что ей совсем не с руки связывать свою жизнь с тридцатилетним неудачником.