Вот первую из бутылок Велемор и протянул к неожиданно бросившимся к нему студентам под черным флагом. Они, не слушая друг друга и даже самих себя, тараторили что-то горячо и убежденно про свободу личности, анархизм, как знамя всех свобод, наступающую эру всеобщей любви… Дав ближайшим мальчишкам хлебнуть из горлышка рому, Велемор тут же превратился из неизвестного пришельца в своего в доску парня и с трудом отбился от назойливой компании, зовущей его идти с ними туда, "где свобода, девчонки — и все дают без разговоров". Сейчас у него были немного другие планы на ближайшее будущее, очень хотелось без лишних расспросов найти среди галдящей и шумящей молодежи Семена Жевновича, что бы тот прояснил ситуацию, так сказать, изнутри.
… - А что ж ты хочешь, ваше благородие? — спросил Семен, когда в его маленькую, воняющую старыми сапогами, подгнившей ветошью и несвежей водой каморку влез с улицы сначала и неузнанный дознаватель. — Сами виноваты, что студиозы бесятся. Им только повод дай, а тут — связи нет, телек не работает, вот они и вообразили невесть чего…
— А откуда слухи-то про революцию, мятеж и прочее пошли? — поинтересовался Велемор, устраиваясь у форточки, во-первых, что бы легче дышалось среди "ароматных" пролетарских хором, а, во-вторых, что бы наблюдать за происходящим на улице.
— Странный ты человек, ваше благородие, — хмыкнул Семен, — вроде, и умный, и всё при тебе, а никак не поймешь… У нас ведь как: чего случись, хорошего никто не подумает, а раз нету связи, телек не работает, да еще — главное — никто не пришел, не цыкнул, по столу кулаком не вдарил, что б не шумели, а сидели, как мышки в норе, тихо и смирно, — значит, свобода, братство и революция. А ты — про какие-то слухи…
— Да уж, тут наши промашку дали, что на корню безобразие не пресекли, — сознался Велемор, чем несказанно согрел душу сексота; кому ж не нравится, когда твое начальство свои ошибки признает, хоть бы и так вот — опосредствованно. — И что теперь — их никак не утихомирить? или можно просто цистерну спирта подогнать, упьются, а с утра уже не до революций будет?
— Тут такой номер не пройдет, — разочарованно сказал Семен. — Организмы-то бесятся молодые, им пьянка всю ночь, да с девками, а на утро — на экзамен, да что б "отлично" получить, дело привычное. А у тебя что же, выходит, цистерна спирта где-то припрятана, а, ваше благородие?
— Нету у меня спирта, вот, если хочешь, только ром здешней выделки, — достал из запазухи бутылку Велемор.
Жевкович радостно схватил емкость, моментально водружая её на маленький столик. Тут же, как по волшебству, вокруг бутылки образовались стаканы, соленые огурчики и кусочек сала, грубо нарезанный черный хлеб и пара головок чеснока.
— А что такого? — поднял брови сексот. — Загляни кто — сидим, культурно выпиваем, закусываем, тем более, рабочий-то день кончился, а на сверхурочные в таком беспорядке меня и калачом не заманишь…
Выпив граммов сто рома и со смаком закусив хлебом с салом и соленым огурчиком, пролетарий повеселел, закурил свою ядреную сигаретку и обратился к Велемору уже с более конкретным предложением.
— Тут спиртом народ только раззадорить можно, а вот если утихомиривать… Можно их между собой стравить, что б пар побыстрее в свисток ушел…
— Как же их стравишь? — навострил уши Велемор, понимая, что сексот, знающий местные порядки лучше него, не шутит.
— Эх, ваше благородие, тут ведь каша-малаша у них, у студентиков, то есть, — начал пояснять Семен. — Тут и социалисты, и анархисты, и демократы, а главное — "зеленые" тут…
— Которые "зеленые"? — поинтересовался Велемор недоуменно. — Те, что природу защищают? и польза от них какая?
— Нет, не те, — хитренько взглянул на него пролетарий, нацеживая себе в стакан вторые сто граммов. — Местные "зеленые" — это которые против всех. У них и лозунг такой "Бей красных, пока не почернеют! Бей черных, пока не покраснеют!". Вот такие тут "зеленые"…
— Видел, — не согласился с сексотом Велемор, — вот только они по двору в обнимку и с красными, и с черными ходят…
— До поры, до времени — ходят, — подтвердил Семен, легко выпивая ром и уже не закусывая, а занюхивая его рукавом. — А случись что — никому пощады не дадут. Там у них самые дурные собрались, кому лишь бы подраться, да выпить чуть больше, чем соседу.
— Так как же их спровоцировать-то?
— Да можешь не спешить, ваше благородие, — ухмыльнулся пролетарий, — до ночи никак не получится, ты отдохни пока, выпей вон своего же рому, а то ведь выйдешь во двор, будешь белой вороной среди пьяных, а так — хоть для запаха употреби…
Велемор послушно набулькал в свой не очень чистый стакан рома, опасливо посмотрел его на просвет, но — все же напрягся и выпил обжигающий, противно-теплый напиток, скользнувший, кажется, не в желудок, а сразу в мозг. И пока мозг справлялся с неожиданно нахлынувшим опьянением, Велемор слушал откровение сексота:
— Ближе к ночи, да и потом всю ночь народишко на улице-то шляться не будет, они уже сейчас едва не все фонари-то побили. Темно, да холодно, кому это интересно? А будут они бузить по общагам, с девками. Ну, тут уж и карты в руки, ведь не обойдется без того, что б кто-то у кого-то девку не увел, или она сама с другим не пошла, или, к примеру, застанет красный мальчишка свою девчонку-скромницу на групповухе с черными… Раньше-то это просто мордобоем заканчивалось, ну, иной раз пяток человек в больницу попадут. И всё, разгораться уж нечему, если просто за девку подрались. А тут — ох, чего сотвориться может…
— И что же это они сами на свои задницы приключений найдут или им все-таки помогать надо? — спросил Велемор, уже слегка протрезвев от неожиданно удара ромом по голове и пытаясь достать из кармана куртки сигареты.
— Могут и сами, конечно, — с видом независимого эксперта, выступающего в телевизионной студии, сказал пролетарий. — Но если помочь, то и дело быстрее пойдет, да и эффекта больше будет.
Жевкович застыл с гордым видом, а Велемор подумал, что ему-то лично провоцировать студентов совсем не с руки, особенно учитывая, что он тут никого не знает, а по голым задницам, если ловить на адъюлтере, не разберешь, кто из них за красных, а кто за черных.
Пролетарий сильно качнулся к бутылке, в которой уже на донышке плескался ром, но удержал равновесие и вылил остатки жидкости в свой стакан.
— Погоди-ка, — остановил его Велемор, препятствуя фатальному принятию внутрь спиртного. — А помнишь, я тут по весне был, молодоженов искал?
— Ты руку-то отпусти, ваше благородие, — попросил оскорбленный в лучших чувствах Семен. — Я, ежели выпью, под стол не упаду…
Дознавателю пришлось, скрепя сердце, признать его правоту. Упасть под стол в каморке было невозможно физически. Но пролетарий на самом деле оказался крепче, чем предполагал Велемор. Выпив и быстро зажевав ром коркой хлеба, он едва ли не протрезвел на глазах.
— Вот так-то… — констатировал Семен, утирая губы. — А молодых-то я помню, да и твой приход — тоже, в городке-то ваши официально редко появляются. А ты не боишься, что признают?
— Не боюсь, я тут всего-то часок и пробыл, да и общался только с комендантом да той девицей-молодоженкой, — пояснил Велемор. — Так как они сейчас? живут дружно? или с проблемами?
— Вот ты куда замахнулся, — догадался сексот. — А что ж, с этими может и выгореть, если с умом взяться… У них вот тут как складывается…
… Вот уже полночи с Петькой таскался по комнатам и коридорам общаги новый приятель Ван, который, оказывается, был хорошим человеком, раз, у него водилось, будто бы и не кончаясь, спиртное, два, а еще он был таким же, как Петр "черным", то есть убеждений придерживался анархических, но больше с уклоном в синдикализм. Как уж смог пьяный и с трудом шевелящий ногами Петр вычислить этот непонятный уклон, он бы и сам сказать не мог, но звучало это так солидно, респектабельно: анархо-синдикализм, — что Петя через каждые пятнадцать минут пытался снова и снова выговорить эти слова не запинаясь, но постоянно сбивался и начинал сначала.
