Огненные полосы и ямы на удивление сильно дезорганизовали карабакуру. Лишь пятая часть из тех, кто уже участвовал в штурме, сумела оттянуться обратно к лагерям. Остальные либо попали в огненные «капканы», оказавшись в безвыходном положении под прицелом вражеских лучников, либо были вплотную прижаты к стенам, откуда на них продолжали градом сыпаться камни и стрелы. Последним не оставалось ничего другого, как двинуться на штурм с удвоенной яростью.

Не желая нести еще большие потери от рукопашных схваток, которых становилось все больше и больше, Ли велел использовать закрепленные бревна. Тяжелые древесные стволы скатывались вниз и, падая вдоль стен, ломали лестницы, сбивали тех, кто взбирался по веревкам, давили и калечили карабакуру находившихся на земле.

Остальное сражение уже больше походило на добивание павших. Некоторые группы карликов еще пытались прорываться вдоль основания стен или через огненные лабиринты, но большинство так и осталось на поле боя. Деготь продолжал гореть в канавах и ямах до следующего утра.

Потери Ланьчжоу составили порядка трехсот человек, большинство убитых было на северной стороне, меньше всех потеряли защитники западных ворот. Еще столько же было раненых, но монахи и лекари теперь умели куда быстрее справляться с действием вражеского яда. Карабакуру по самым скромным подсчетам было убито за этот бой не меньше двух с половиной тысяч.

Гупте бродил кругами по лагерю, словно бешеный волк, реагируя злым рассерженным рычанием на любой шорох или движение. Когда кто–то из приближенных осмелился подойти к верховному вождю с вопросом о том, как поступить с телами, оставшимися под вражескими стенами, и не следует ли переговорить с людьми, чтобы те разрешили забрать павших, то отделался храбрец по счастью лишь сломанной челюстью. Больше заводить с Гупте разговоры до следующего утра никто не рисковал.

Больше всего в происходящем верховного вождя бесило то, что он знал, кто именно противостоял ему теперь, а о том, что тайпэн Хань вновь командует в Ланьчжоу, кумицо известили карабакуру еще заранее. Гупте было трудно признаться себе в этом, но он был вынужден согласиться, что озабоченность старика Шархэ этим человеком, похоже, была и вправду абсолютно обоснованной. Казалась, что уже только своим номинальным присутствием Хань был способен испоганить самый лучший, самый проработанный и идеальный план.

Новый вождь кропотливо и аккуратно подбрасывал врагам сведения о действиях и движениях своих войск. Он приложил все силы, чтобы убедить их в том, что главной целью для карабакуру станет Сиань, который так мечтал захватить Шархэ. И когда все получилось, когда отвлекающая группа войск стянула на себя у стен древнего Акшри все воинские резервы императорских собак, беззащитный Ланьчжоу должен был упасть в руки к Гупте как перезрелый плод. Но, как легендарный огненный сокол, возрождающийся из собственного пепла, из небытия явился тайпэн Хань, дважды вырвавшийся из ловушек Гупте, уцелевший в проклятом логове холодных и остававшийся все таким же хитрым и изворотливым. Только он мог превратить штурм небольшого города в настоящий огненный кошмар для нападающей армии, только этот человек мог посеять страх и неуверенность в душах столь многочисленного войска, и только его одного Гупте сейчас ненавидел больше, чем весь остальной людской род вместе взятый.

Укрывшись с рассветом в своем шатре, верховный вождь постарался забыться хоть на какое–то время, но даже трофейное вино сегодня не помогало унять пламя, выжигающее сердце и разум.

— А ты думал, что он будет играть с тобой по правилам?

Мелодичный голос старшей кумицо заставил Гупте оторвать взгляд от глиняной бутыли.

— О чем ты, хвостатая? — недовольно рыкнул карлик, косясь на оборотня и прикладываясь в очередной раз к широкому горлышку.

— Думаешь, он делает это сам? Просто своей волей и характером? — вместо привычного раскованного одеяния сегодня на Старшей Сестре были узорчатые доспехи, но Гупте никак не мог понять, из чего они сделаны. — Если бы у него и вправду были бы такие сильные стороны, то он давно бы сидел на троне людской Империи, а не прозябал бы по пограничным провинциям, воюя с низкорослыми дикарями.

— И в чем же он жульничает?

— Во всем, — антрацитовая улыбка и глубокий голос привычно обволокли собой разум карабакуру, заставляя соглашаться с каждым следующим словом. — Но позволь теперь нам уравнять шансы.

— Если ты обещаешь, что Хань сдохнет…

— Обещаю.

— Тогда делай все, что посчитаешь нужным.

Несмотря на то, что голова гудела, как при хорошем похмелье, которое Ли за всю свою жизнь сумел ощутить аж целых три раза, остальное тело отреагировало на непродолжительный отдых намного благосклоннее. Попытавшись еще раз вспомнить события прошлой ночи, дзи пришел к выводу, что Удей все–таки подсыпал ему какое–то зелье в ту последнюю чашку чая. Тидань довольно долго уговаривал Ли покинуть пост на стене и отправиться отдохнуть, а потом вдруг как–то подозрительно быстро сдавшись, тут же вызвался заварить свежего отвару, после которого «тайпэн Хань» вместо того, чтобы почувствовать себя бодрее, вырубился практически сразу.

Приведя себя в порядок, Ли вышел из комнаты, намериваясь спуститься во двор и заняться тем, чего он не делал уже очень давно — выполнить весь утренний комплекс силовых упражнений и дыхательной гимнастики. На широкой лавке у двери, подложив руку под голову, лежала Таката. Быстро по–кошачьи приоткрыв левый глаз и убедившись в том, кто выходит из комнаты, къёкецуки снова сделала вид, что дремлет.

Больше в помещении штаба никого не было. Только в маленьком зале для совещаний, облокотившись на заваленный картами стол, сонно храпел Жибао Кан. Распорядитель выглядел весьма необычно, будучи облаченным в доспех из кожаных полос и солдатский железный шлем, рядом на столешнице лежал обнаженный цзун–хэ. Спать такое непривычное одеяние чиновнику совершенно не мешало, и Ли, усмехнувшись, не стал его будить. Кан вымотался за эти дни не меньше дзи, хоть и проторчал большую часть времени в гарнизоне.

Во дворе пара седовласых десятников гоняла молодых солдат, проверяя их навыки защиты в ближнем бою. Особый упор бывалые воины делали на то, что из–за роста, большинство карабакуру метят человеку не в шею и живот, а гораздо чаще в пах или во внутреннюю сторону бедра, где проходят важные артерии. Ли, выбрав свободный угол, начал неторопливо разминаться. Спокойствие и тишина, растекающаяся сейчас над Ланьчжоу, производили на дзи странный умиротворяющий эффект, так что к концу тренировки Ли почувствовал себя уже просто великолепно.

Вернувшись к себе, чтобы переодеться в доспехи и взять меч, «тайпэн» застал Такату за весьма неожиданным занятием. Мертвый демон с очень серьезным выражением лица расставляла на столе в комнате Ли столовый прибор на одну персону.

— И только попробуй заикнуться, что не голоден, — не оборачиваясь, пригрозила къёкецуки. — Три дня один чай и воду хлещешь. Нет, если тебе захотелось уйти в монахи, то, пожалуйста, но только после того, как выгоним этих недомерков обратно в холмы и болота. А до этого, будь любезен, не изображать из себя просветленного Со.

— Да я и не собирался спорить, — улыбнулся Ли.

— Вот и молодец. Хороший тайпэн.

— А где Ёми?

— На твоем посту, следит за людьми и поддерживает дисциплину.

— Не знал, что у нее еще и командирские способности прорезались.

— Ну, — хмыкнула Таката, — насчет командирских способностей не знаю, а вот слушаются ее твои солдаты беспрекословно, а приказы как быстро выполняют любо–дорого посмотреть.

— Да уж повезло мне с такими помощниками.

— А я тебе уже об этом говорила, и не раз, — из бамбуковой котомки, которую Ли раньше не видел у къёкецуки, Таката извлекла несколько порций риса и кусочков отваренного мяса, завернутых в вощеную бумагу, затем появились свежая краюха хлеба и горсть кедровых орехов. — Садись и ешь, чай сейчас будет.