— Тайпэн, вам следует понимать, что моя работа не терпит вмешательства даже со стороны прямых вассалов Императора.

— Я только хотел узнать, что с ним. Ничего конкретного мне так и не доложили.

Лекарь тяжело вздохнул и, отложив на серебряный поднос увеличительную линзу, сложил руки в молитвенном жесте. Если бы его одежда имела красные цвета, то управляющего городским госпиталем можно было бы принять за одного из здешних монахов. Но, несмотря на идеально выбритую голову, все детали его облачения были выполнены из желтоватой змеиной кожи, давно ставшей отличительной особенностью касты ученых–врачевателей.

— Внешние повреждения практически отсутствуют, — принялся объяснять лекарь. — Но удар пришелся по голове и, поскольку командир Ногай до сих пор не вернулся в сознание, я предполагаю гематому мозга. Также я обнаружил трещину в черепной кости.

Руки врача указали на выбритый затылок начальника стражи, где был ясно виден небольшой синяк. Только теперь, когда голова Ногая была очищена от волосяного покрова, Ли заметил, что вместо левого уха у старого рубаки было лишь небольшое слуховое отверстие да несколько застарелых шрамов от безобразной раны.

— Плоть в поврежденной области начнет опухать и расширятся. Поскольку свободного места в черепе для нее нет, то она станет давить на костяную стенку, что вызовет излишнее накопление крови и быструю безболезненную смерть.

— Неужели ничего нельзя сделать? — с трудом узнавая свой голос, спросил Ли.

— Можно, — беспристрастно ответил лекарь. — Я попытаюсь удалить часть черепной кости и дать поврежденной области недостающее место, заодно это поможет решить проблему с трещиной. Но успешность такой операции всегда невысока, малейшая ошибка приведет к смерти или безумию пострадавшего.

— Вы проводили такие операции раньше?

— Разумеется, уважаемый тайпэн, я проводил такие операции, и, упреждая ваш следующий вопрос, ВСЕ мои предыдущие больные выжили. А теперь будьте все–таки так любезны, покинуть помещение, мне нужна абсолютная чистота и покой, сейчас придут мои помощники, и мы займемся вашим другом.

Взяв с подноса механический инструмент, врач несколько раз сжал пружинную ручку, приводящую в движение сложную конструкцию, спрятанную внутри. Круглое лезвие, похожее на миниатюрную копию тех, что можно встретить на любой крупной лесопилке, сделало несколько быстрых оборотов, отсвечивая на заточенных зубчатых гранях крошечными алмазными пылинками.

— Милостью предков, его Путь сегодня не закончится, — добавил врач уже вслед уходящему Ли, и тот мысленно повторил это воззвание.

На улице медленно разгорался новый день, в воздухе разносился запах серного дыма и звуки плотницких топоров, уже трудившихся у ворот и на поврежденных участках стены. Ли закинул голову, стараясь удержать слезы в глазах, и, собравшись с силами, зашагал к дверям небольшого гуань, выстроенного при лекарне.

Монах у входа ударил в медный гонг, оповещая всех о начале церемонии отпевания. Этой ночью Ланьчжоу потерял почти полторы тысячи своих мужей, отцов и сыновей. Офицеры Сэн и Шиджи тоже были где–то среди них.

Несмотря на то, что последний ночной штурм закончился для карабакуру ощутимым разгромом, положение карликов в целом значительно упрочилось. Три гуляй–города, которые они возвели возле стен Ланьчжоу, продолжали разрастаться, а взаимные перестрелки между низкорослыми лучниками и ополченцами не прекращались теперь практически круглые сутки. Баллисты и цяо–ба пытались разрушить подвижные укрепления, но коротышки с упрямым упорством заменяли разбитые тай–бо, подтаскивая новые дощатые перегородки и плетеные стены из ивовых прутьев, а также подкатывали обратно отремонтированные винеи и массивные подвижные щиты.

Стражники и иррегулярные солдаты пытались сжечь осадные городки, используя стрелы с подожженной паклей и небольшие бочонки с дегтем, которые кто–то додумался заряжать в цяо–ба, но, несмотря на все старания бойцов с самострелами, карабакуру, выбираясь наружу, раз за разом засыпали липкое пламя землей или сбивали его смоченными шкурами. И хотя несколько раз в каждом из гуляй–городов вспыхивали крупные пожары, карликам все же удавалось отстоять занятые позиции, продолжая при этом активно отстреливаться и даже делать пробные вылазки на стены. Большинство самбук защитники города отталкивали или разбивали, но порою дело доходило и до рукопашной. Использовать для уничтожения вражеских укрытий шахтерский порошок, как предлагал кто–то из квартальных старост, Ли в данных обстоятельствах посчитал нецелесообразным. Горючего зелья осталось не так много, а алхимики никак не успевали произвести больше двух–трех мерных ковшей в день.

Так продолжалось еще трое суток, пока десятники, командовавшие на западной стене, не стали докладывать о том, что коротышки начали активно расширять свой осадный лагерь напротив разрушенных ворот, вплотную продвигая его к развалинам. Хотя перебраться через высокие завалы было довольно сложно, карабакуру всерьез вознамерились предпринять новую атаку с этого направления, растянув свои коммуникации от полевой стоянки до каменного основания исчезнувших врат.

Бой в развалинах напомнил многим ту недавнюю схватку на предвратной площади. Главное отличие состояло в том, что это сражение длилось не полчаса, а, начавшись еще в темное время утра, закончилось лишь в вечерних сумерках.

Люди, выстроившись в несколько рядов, укрывшись щитами и ощетинившись копьями, отбивали бесконечные вражеские атаки, меняя за редкие случайные передышки уставших и легкораненых, уносивших в город тех, кто уже не мог уйти сам. Стрелы густо летели с обеих сторон, с остатков деревянных галерей на не обвалившихся стенах и с крыш уцелевших домов. Лучники карабакуру зачастую поражали своих, концентрируя огонь не на задних отрядах противника, как городские ополченцы, а на непробиваемых рядах человеческой пехоты. Доспехи для тех, кто занимал место в строю, собирали уже по всему Ланьчжоу, некоторые комплекты успели за этот день сменить по десятку хозяев, причем большинство из них не было убито или даже ранено. Люди просто выматывались, но, несмотря на это, многих приходилось уводить в казармы или опорные пункты буквально силой, и порой только прямой приказ тайпэна заставлял бойцов отправляться на отдых.

Карлики пытались закрепиться в развалинах, и даже соорудить там что–то вроде еще одного осадного лагеря, но к вечеру к воротам стянули больше сорока цяо–ба, и настоящий каменный град расколотил все защитные укрытия коротышек, заставив их убраться восвояси.

Этой же ночью Ли, видя эффект от массового применения камнеметов, велел перевезти их к северной стене. Карабакуру приходили в себя и зализывали раны после очередной неудачи, не ожидая активных действий со стороны имперцев, за что и поплатились. Под утро северный осадный городок подвергся такому же жестокому обстрелу, как и постройки в развалинах, после чего практически прекратил свое существование.

Противник в ответ предпринял новую массированную атаку на противоположную стену, пользуясь, в том числе, и тем фактом, что большинство осадных машин, прикрывавших это направление, были сейчас в другом месте. Штурм удалось отразить с большими потерями для обеих сторон, после чего карлики, не желая рисковать, убрали гуляй–город от южной стены. До осадного же лагеря, что развернулся с западной стороны, цяо–ба все равно не доставали.

— Осада приняла самую неприятную для нас форму, — осунувшийся Тонг принял Ли в своем кабинете, не снимая пластинчатой брони, с которой дзито, как и многие другие офицеры, не расставался почти ни на секунду за три последние недели.

— Самая неприятная для нас форма — бунчук карабакуру над сожженными башнями гарнизона, — вырвалось у дзи.

Это было так похоже на мрачные подколки Ногая, что Ли сам себе удивился.