Вместе с Ли поднимались со своих лежанок и другие старшие ученики. Убирая нехитрую постель, они строились в главном проходе казармы, обмениваясь короткими пожеланиями удачи на предстоящий день. У дверей, как всегда на пятом ударе далекого колокола монастыря Рякудзи, возник учитель Су Ян, мастер физического совершенства.
Ли всегда удивляло то, как этот седой человек, облаченный в свой невыразительный серо–белый наряд, умел производить удивительное впечатление, как на учеников, так и на всех остальных. В мастере Яне невероятным образом сочетались мощь почти не постаревшего тела и мудрость прожитых лет. Они не достигали совершенства, но пребывали в идеальном балансе друг с другом и тем самым обращали сухие слова Догмы в наглядный пример для тех, кто только начинал следовать путем Служения.
Долгие годы, начиная с тех времен, когда он еще не достиг своего сегодняшнего статуса, старший наставник следил за дисциплинами, развивающими тело и укрепляющими здоровье его подопечных, не изменяя ни короткому перечню собственных правил, ни традициям установившимся здесь задолго до него. Суровый, но справедливый, учитель Су Ян был лучшим помощником, который мог бы быть у верховного наставника школы мастера Ю Вея. В этом вопросе случайные гости, ученики и другие преподаватели сходились во мнениях однозначно.
По команде мастера, полсотни молодых людей, обнаженных по пояс, устремились во внутренний двор дзи–додзё через широкие двери, отворенные служкой. И хотя осенний воздух был уже довольно прохладен, а утоптанная земля с непривычки обжигала босые ноги, для Ли и его товарищей это не имело значения. Даже когда выпадет снег, а дыхание будет вырываться изо рта хлопьями белого тумана, они все также будут выбегать во двор, заполненный обрывками сумеречного мрака. После девяти лет обучения для тех, кто готовился к Служению, нагрузки и испытания, подобные этому, становились привычной обыденной нормой.
Построившись так, чтобы каждому хватало свободного пространства, старшие ученики синхронно обернулись к деревянной галерее, тянущейся вдоль стены казарм. Мастер Су Ян и старший наставник Азай По, учитель духовной стойкости, прошли по деревянному помосту, встав напротив будущих дзи. За спиной у Ли и остальных поспешно занимали свои места младшие ученики и мальчишки из числа тех, что еще не заслужили права именоваться таковыми.
Сложенный веер в руке наставника Яна звонко щелкнул, ударившись о сосновые перила, знаменуя тем самым начало утреннего комплекса упражнений. Сбросив с мышц последние крохи ночного оцепенения, Ли приступил к дыхательной гимнастике под равномерные удары веера и тихий голос мастера Азая.
— Жизнь дзи посвящена лишь служению Империи и принадлежит тому, кому передаст ее Император. Воля дзи — воплощение желаний его хозяина, но лишь до тех пор, пока они не идут в разрез с тем, что является благом для Империи.
За эти годы размеренный речитатив мастера Азая стал для Ли такой же неотъемлемой частью утра, как и все остальное. Одно упражнение привычно сменялось другим, замедлялся или ускорялся ритм, задаваемый мастером Яном, а голос наставника духовной стойкости, обходившего все группы учеников одну за другой, звучал все также спокойно и мудро. И всякий раз учитель Азай находил способ тембром или интонацией, мельчайшей деталью, вновь придать осмысленность давно знакомым фразам, сотни раз повторенным за бесконечную вереницу дней, проведенных Ли в пределах дзи–додзё.
— Дзи есть инструмент. Он оружие тайпэна на поле боя. Он его броня и преданный пес в повседневной жизни. Он снаряжение, дарованное Императором своему избраннику за верность и иные заслуги. Суть дзи — Служение, а тайпэн есть высший слуга Императора, и исполнение воли тайпэна, верного своей клятве, есть само воплощение Служения Империи. Таково абсолютное воплощение для того, кто следует Догме.
Рядом на дорожках посыпанных гравием занимали свои места другие учителя школы. Фигура мастера Азая, скрытая под красной материей монашеского одеяния, миновала Ли ровно на сорок шестом отжимании. Как и вчера. Как и неделю, и месяц, и год назад.
— Служение отвергает личное и требует беспрекословного повиновения, но не запрещает развития и поощряет самосовершенствование. Но истинный дзи совершенствует не только себя, но и окружающих. Истинный дзи не винит своего хозяина в слабостях, а стремится исправить их, не нарушая установленных границ общения.
Сегодня был первый день новой декады, к обычной цифре каждого упражнения добавлялось еще по десять, для старших учеников — по сто. Когда–то это тоже было для Ли испытанием, сейчас стало привилегией, знаком превосходства над теми, кто еще только надеялся стать старшим учеником.
Стук веера оборвался едва стих последний раскатистый «стон» за высокими стенами. Тем, кто не успел уложиться, вечером предстояло пройти через наказание, но среди старших учеников таких не было. По знаку мастера Яна молодые парни шумной толпой устремились к длинной каменной бадье у противоположной стены двора. Ледяная вода прекрасно освежала и остужала горячие мышцы.
Уже одевшись в одинаковые штаны и рубахи, ученики появились в столовой, где в глиняных мисках их ожидал завтрак. Мясо, грибы, овощи, мёд, рисовые лепешки — не всякий офицерский стол в далеких гарнизонах мог похвастаться яствами, которые обитатели дзи–додзё получали ежедневно. Но императорский двор не привык экономить на еде для своих отборных живых орудий, будь–то лошади знаменитых конюшен или будущие спутники грозных тайпэнов.
Чужестранцам зачастую казалось, что молодые дзи должны были бы оскорбиться своим положением, находясь в узаконенном рабстве у Императора и его слуг. По их мнению, эти юноши должны были испытывать некие душевные муки и стремиться к свободе, но они не учитывали слишком многие другие аспекты.
Большинство учеников дзи–додзё были детьми крестьян и небогатых горожан. До того как попасть в эти стены, Ли и ему подобные вели не самый радужный образ жизни, а отдавая своих сыновей императорским приставам, родители не только обеспечивали им уверенное будущее и лишали себя проблемы с прокормом лишнего рта, но еще и получали щедрое вознаграждение от Императора. Его, как правило, вполне хватало на то, чтобы поднять на ноги еще двух–трех сыновей. К тому же отношение к дзи со стороны всех сословий было совсем иным, нежели к простым ну–бэй, несмотря на все права и свободы последних.
Ли уже давно не был в обиде на своего отца за то, что тот принял решение отдать своего первенца посланнику Императора. Когда–то он действительно скучал по дому и негодовал от того, что его судьбу выбрали за него, но потом повзрослел, понял и простил. И обрел новый смысл жизни, тот самый, который давала ему Догма. Иногда, Ли даже начинало казаться, что он по–настоящему счастлив.
Коридоры Золотого Дворца всегда были полны странной и сложно описуемой жизни. Шаги, шепот и смех множества людей звучали в просторных залах и маленьких садах вне зависимости от времени дня и ночи, смешиваясь с шорохом вееров и дорогих одежд, со скрипом деревянного паркета и ароматами причудливых благовоний.
Стражники, слуги, писцы, евнухи, танцовщицы и музыканты постоянно сменяли друг друга, решали какие–то вопросы, плели замысловатые интрижки, разыгрывали мелкие трагедии человеческих жизней и неслись куда–то по своим очень срочным, но крошечным и совсем незаметным делам. А когда среди них все же появлялся действительно важный человек, то в его присутствии все смолкало и почтительно гнулись спины, чтобы через мгновение после его ухода вновь вернуть к жизни суетливый шум.
Сумиёси Тэн, сиккэн великого и несравненного Императора, давно привык к обстановке, в которой протекали его рабочие дни. Впрочем, выходных дней у второго человека Империи не было уже давно. Их заменили собой эти неторопливые прогулки по древним каменным переходам и многочисленным цветникам наружных террас. Золотой Дворец был достаточно обширен, чтобы Император мог не покидать его всю свою жизнь, как неоднократно поступали многие предки Избранника Неба. За пределы же Хэйан–кё ни один из них точно не выбирался вот уже почти тысячу лет.
