Мать Скайлер так и не появилась. Что помешало ей? А как же отец Скайлер? Давать показания он не собирался. Может, он слишком предубежден, чтобы высказать беспристрастное суждение? Или есть другая причина?

Сумев привлечь внимание Леона, Элли написала в его блокноте единственное слово: «Отец?» В ответ ее адвокат приподнял кустистые брови и покачал головой.

Встревожен ли Леон чем-то или ей просто показалось? Элли охватило неистовое желание выбежать из зала суда, броситься домой, к Элизе, которую она оставила с няней, уроженкой Ямайки миссис Шоу. Наверное, ей надо просто сбежать, похитив Элизу, уехать в чужую страну, где их никто не найдет.

«Да? А как быть с Полом? Ты бросишь и его? А свою практику?»

«Не паникуй», — приказала себе Элли. Еще немного — и Леон начнет вызывать ее свидетелей: Джорджину, затем Пола. После наступит очередь свидетелей-экспертов — социального работника и психиатра. Сегодня днем — в крайнем случае завтра утром — все будет кончено. Но даже при таком удачном исходе пройдут дни, а то и недели, прежде чем судья примет окончательное решение.

Когда Элли уже почти убедила себя успокоиться, Верна Кэмпбелл вскочила:

— Ваша честь, прошу вызвать в качестве свидетельницы Скайлер Саттон.

Услышав свое имя, Скайлер растерялась. Казалось, ее истинное «я» заперто внутри холодной оболочки, которую видели все. Самой себе она чем-то напоминала русскую матрешку: в самую большую куклу вкладывалась куколка поменьше, и так далее, до последней, совсем крошечной.

Поднявшись, Скайлер подошла к месту для свидетелей. Она испытывала невероятное напряжение. «Все будет хорошо», — убеждала себя Скайлер. Ведь Верна не раз уверяла, что все преимущества на ее стороне.

Правда, Верна призналась, что отсутствие Кейт может повлиять на решение судьи, ибо, когда биологическая мать молода и одинока, присутствие и поддержка ее родителей играют важную роль. Однако Скайлер отнюдь не ребенок. Она прожила в своем доме больше года, имела доходы, ей прочили блестящую карьеру.

Верна не учла лишь одного: чувства, которое охватило Скайлер, когда она вошла в зал суда и увидела, что рядом с отцом нет матери.

Эта мысль снова встревожила Скайлер, когда она встретила виноватый взгляд отца. «Зачем, мама? Зачем ты это сделала?» Случившееся было для нее необъяснимым. Тот, кто любит свое дитя, обязан бороться за него.

Микки украдкой улыбнулась ей, и Скайлер ощутила благодарность. Что бы она делала без Микки!

Она чувствовала и взгляд Тони, но старательно отводила глаза. С одной стороны, Скайлер обрадовалась его приходу, но с другой — в его присутствии нервничала сильнее.

— Скайлер, вы любите свою дочь? — с места в карьер начала Верна.

Скайлер выпрямилась.

— Всем сердцем.

— Охотно верю вам, Скайлер, но кое-кто из присутствующих, возможно, не понимает, как мать, утверждающая, будто любит своего ребенка, могла отдать его чужим людям. Не объясните ли это?

Эту сцену они не раз репетировали в кабинете Верны, но теперь, когда Скайлер стояла как бы на сцене, под прицелом множества глаз, у нее перехватило дыхание. Невольно она поднесла дрожащую ладонь к щеке и тут же, спохватившись, опустила ее.

— Тогда мне казалось, что я поступаю правильно, — тихо ответила Скайлер.

— Правильно — по отношению к кому?

— К моему ребенку.

— Значит, ваше решение не имело никакого отношения к вашим собственным интересам и эмоциям?

— Отчасти имело, — призналась Скайлер. — Я собиралась продолжить учебу и не знала, как совместить ее с уходом за ребенком. — Эти слова тоже были продуманы и отрепетированы. Верна полагала, что Скайлер лучше произнести их самой, не позволив адвокату Элли назвать ее эгоистичной и бесчувственной девчонкой.

— А теперь?

— Я по-прежнему хочу учиться, но не сейчас. А когда начнутся занятия, я смогу сама распоряжаться своим временем, чтобы как можно чаще бывать с Элизой. — Скайлер ощущала на себе взгляд Элли, но не смела смотреть в ее сторону.

«Прости меня, — безмолвно молила она. — Я не хотела причинить тебе боль».

Верна подошла к Скайлер и, заслонив Элли, заговорила негромко, но твердо, голосом снисходительной матери:

— Посмотрим, правильно ли я поняла вас. По множеству причин вы решили отдать своего ребенка на удочерение, а потом вдруг совершили поворот на сто восемьдесят градусов и пожелали вернуть его. Скайлер, не объясните ли нам, чем вызвана столь внезапная смена решения?

— Если честно, я не знала, от чего отказываюсь. — Да, эти слова были отрепетированы, но не эмоции, пронизывающие их, и не слезы, наполнившие глаза Скайлер. — Увидев малышку, я все поняла. Сердцем и душой. Но роды были трудными… я измучилась… и потом, делу уже был дан ход. Только через несколько недель я разобралась во всем.

— И что же вы поняли, Скайлер?

— Что умру, если ее не будет рядом. — Слеза скатилась по щеке Скайлер, а потом вся комната поплыла перед ее глазами.

— Спасибо, Скайлер, — мягко проговорила Верна. — У меня все.

Но Скайлер знала, что ее страдания еще не кончены. Наступала очередь Леона Кесслера проводить перекрестный допрос, и хотя Скайлер подготовилась к нему и все обдумала, ее вдруг прошиб холодный пот.

Верна советовала ей отвечать коротко и прямо, но Скайлер сразу догадалась, что крупный мужчина, приближающийся к ней, не удовлетворится односложными ответами. Его карие глаза задорно блестели.

— Мисс Саттон, — добродушно начал он, — возможно, все дело в моей несообразительности, но похоже, я чего-то не понимаю. Вы изменили свое решение, и это прекрасно, но на всем протяжении беременности вы ни разу не дали моей клиентке повода опасаться этого. Чем вы объясните это?

— Почти все время я сдерживала чувства, — ответила Скайлер. — Мне было легче жить как в трансе.

— И часто вы таким образом обуздываете свои чувства?

— Послушать вас, так я… — Поймав предостерегающий взгляд Верны, Скайлер осеклась. — Нет, не часто. Для меня это исключение, а не правило.

— Но в данном случае вы не испытывали никаких чувств. Нет, прошу прощения, вы пребывали в трансе. — Леон побарабанил пальцами по животу. — Мисс Саттон, со сколькими супружескими парами вы побеседовали, прежде чем остановились на моей клиентке?

— С шестью.

— И все-таки выбрали доктора Найтингейл, хотя она и призналась, что у нее временные нелады с мужем?

— Я… сразу почувствовала расположение к ней.

— Хотя ее ситуация была далека от идеала?

— Да.

— А какие чувства вы испытываете к доктору Найтингейл сейчас?

Помедлив, Скайлер ответила:

— Убеждена, она стала бы превосходной матерью, но дело не в этом.

— А в чем?

— В том, что… — она прикусила губу, — что мать Элизы — я. Я ее родная мать.

— Понятно. — Леон кивнул. — А отец девочки? Он принимал какое-либо участие в ее судьбе?

— Мы с Тони… мы не… словом, между нами… нет отношений, на которые вы намекаете.

— Я ни на что не намекаю, мисс Саттон, — спокойно возразил адвокат. — Но почему бы вам не объяснить, какие отношения вы поддерживаете с отцом своего ребенка? С Тони Салваторе, если не ошибаюсь?

— Мы просто… — Скайлер запнулась. Кто для нее Тони? Любовник? Друг? Опекун? Никто? — …друзья, — закончила она, чувствуя себя предательницей.

— Как он отреагировал, узнав о вашей беременности?

— Он принял эту новость близко к сердцу… захотел помочь.

— А когда встал вопрос об усыновлении, именно мистер Салваторе посоветовал вам обратиться к доктору Найтингейл?

— Да.

— И это он устроил вам встречу с моей клиенткой?

— Да.

— Согласился ли мистер Салваторе впоследствии отказаться от родительских прав?

— Да.

Адвокат подступил ближе — настолько, что Скайлер разглядела густые пучки волос, торчащие из его ноздрей.

— Значит, мистер Салваторе всерьез отнесся к своим обязанностям. Может быть, именно поэтому сегодня он и отказался давать показания в вашу пользу?