В течение всей последующей недели в Володином присутствии рассуждали лишь о морских катастрофах. Постепенно стала убедительно вырисовываться картина, что в трагедиях «Титаника», «Куин Мэри» и «Андреа Дориа» главная вина лежала на неких мифических трещинах, плохо заделанных на верфи и сильно ослабивших корпус судна. При этом шли серьезные ссылки прежде всего на экспертов всемирно известной английской морской страхововой компании «Ллойд». Где-то дней через пять боцман сообщил, что один его матрос видел Володю, который во время ночной вахты с фонариком лазил по трюму и пытался осмотреть борта судна изнутри, очевидно в поисках трещин.

 Стало ясно, что клиент созрел и готов должным образом проглотить все, что ему предложат. Теперь следовало разыграть финальную сцену. Ее сценарий разрабатывался инициативной группой офицеров, собравшихся для конспирации в корабельном лазарете. После употребленного литра спирта, сценарий приобрел стройный вид; место и действие каждого участника было расписано до малейшего движения и слова. Мы учли все. Все, кроме эффекта, который произведет на Вову наша шутка.

 Исполнение финальной сцены было назначено на время, когда Володя стоял на ходовом мосту вахтенным офицером. Стоял один, поскольку судно лежало в дрейфе посреди Атлантики и встречных и поперечных судов здесь отродясь не плавало. И старпом, и командир отдыхали по каютам. Розыгрыш начался с команды по трансляции.

 Здесь надо сделать небольшое отступление. Корабельная трансляция представляет собой систему репродукторов в каждом судовом помещении. А вот сделать сообщение по системе корабельной трансляции можно лишь из нескольких мест: ходового мостика, расположенной рядом с ним штурманской рубки, рубки дежурного и из каюты командира. Но это еще не все. Из любого из управляющих мест можно послать сообщение изолированно в любое корабельное помещение, при этом человек в этом месте не знает, только ли у него звучит репродуктор в данный момент, или по всему судну.

 Так вот, помощник командира, тоже активный участник нашего мероприятия, включает трансляцию из штурманской рубки только в ходовую, где в это время Вова наслаждался тишиной и покоем тропического океана, и кричит предельно тревожно: Боцману срочно прибыть в первый трюм! Володя подпрыгивает и пытается осмыслить происходящее, но он уже не в состоянии - ведь слово трюм у него давно ассоциируется с понятием течь. В душе вахтенного офицера начинает нарастать паника. Он начинает осознавать, что судно тонет, и все сейчас покинут пароход, а его бросят, потому что он не сможет без команды оставить пост, как тот мальчик из детского рассказа. Может быть, если бы на этом все прекратилось, Вова бы в панику и не впал, но то, что он увидел дальше, полностью лишило его самообладания и в панику все-таки повергло. Да и как не впасть в панику, когда мимо него с одного крыла моста на другой в спасательных жилетах стали пробегать офицеры: кто с медицинской сумкой, как доктор, например, а кто и с аварийными клиньями для заделки пробоин в корпусе судна. Володя заметался, как загнанный зверь, по ходовой рубке, натыкаясь то на локацию, то на рулевую машину. При этом он причитал что-то совершенно невнятное. Смысл причитаний, наверное, был в том, что все бегут с судна, а его приносят в жертву океану. И в это время на мост поднимается командир, прекрасно выспавшийся после ночной вахты, в самом безмятежном состоянии духа. Это было именно то, что мы не учли в наших планах. Увиденная мастером картина рыдающего вахтенного офицера повергла его в изумление, но не в панику, потому что он был старым морским волком и все сразу понял, а потому крикнул хорошо поставленным командным голосом:

 - Отставить!

 Володя же, увидев командира, кинулся к нему на шею и в состоянии крайней паники закричал:

 - Тонем!

 Мы сразу поняли, что шутки кончились, и быстро смылись с моста, теряя на ходу аварийные клинья и стаскивая с себя спасательные жилеты.

 Дальше все было уже не очень весело. Разъяренный командир обвинил участников шутки в создании аварийной ситуации на судне и наградил различными наказаниями. А вот с Вовой получилось неловко. Он так на нас всех обиделся, что до конца рейса отказался общаться с такими придурками. Но кто ж знал, что он так отреагирует. Мы-то думали, что потом посмеемся все вместе.

 После выхода в океан положение доктора на пароходе меняется. Он становится значительной фигурой даже в глазах командира, считающего, что врачей надо ставить на все вахты, поскольку иной пользы от них нет. И причина вовсе не в том, что экипаж начинает заботиться о своем здоровье и пытается расположить к себе врача на весь полугодовой рейс. Главная причина любви экипажа - это то, что начальник медицинской службы является единоличным владельцем 20 кг очень качественного медицинского спирта. Такого богатства не имеет никто, включая командира. И даже командир в критических ситуациях вынужден просить доктора дать спирт, а отнюдь не приказывать.

 В море доктор абсолютно ничего не делает. Вахт, как я уже говорил, не стоит, в исследовательских работах не участвует. Он мается от безделья и лечит отдельных редких больных. Поэтому доктора самые изобретальные в экипаже люди в проведениии досуга. Я, например, много рисовал. Один мой коллега делал переплеты ко всяким кипам вырезок из журналов. Другой ремонтировал собственноручно санчасть раз пять за рейс. Не случайно, по возвращению из океана, доктора шли на работу в госпиталь, чтобы не забыть при такой службе всю медицину. И в то же время ни на секунду нельзя позволить себе расслабиться. А вдруг сейчас что-то случится, и надо будет срочно оказать квалифицированную помощь. Даже лишней рюмки с друзьями не выпить.

 Мне достались спокойные рейсы. У меня не было тяжелых травм, даже банальный аппендицит не удалось никому вырезать. Да оно и к лучшему. Больного надо оперировать в нормальных больничных условиях, а не под местной анестезией на качающейся палубе. Это страдания и врачу, и пациенту. Но когда врач выполняет профессиональные обязанности, то уж тут всем стоять! Никто, включая командира, вмешаться не рискует. Ведь очень грустно делать одному то, что делают два врача в больнице, да еще с помощью медсестры. Поэтому доктор в такие минуты злой, как собака.

 Помню, во время стоянки в Греции у нас упал за борт механик. Сломал руку и сорвал кусок кожи с черепа. Вместе с доктором с соседнего парохода мы его загипсовали и пришили кожу на место, поочередно исполняя роль то врачей, то медсестры, то санитарки. Сочувствующих, естественно, сразу выставили из амбулатории, чтоб не путались под ногами. И вдруг, в разгар работы, я вижу прямо в ране нос командира, который зашел узнать, как дела. Ну, он и узнал, когда прослушал от нас обоих, что если всякий м…дак будет в рану нос совать, то она загноится, и, вообще, было сказано, чтоб ни один придурок сюда не лез, пока не разрешили. Видимо, в наших словах была такая искренняя ярость и злость, что мастер, сохраняя уже не достоинство, а целость своего организма, пулей вылетел из амбулатории с выражением неподдельного испуга на лице. Кстати, когда он стал командиром уже другого парохода - «Ивана Крузенштерна», то там он тоже сунулся узнать, как идут дела во время операции аппендэктомии (удаления аппендицита), которую проводил доктор Саша Морозов. Когда мастер прямо в теплой куртке с наружной палубы ввалился в санчасть со словами: Ну, как, доктор, будет больной жить?, то доктор, даже не оборачиваясь, швырнул ему прямо в физиономию корнцанг - тяжелый зажим, который попался ему под руку в этот момент. Мастер, уже наученный горьким опытом на «Полюсе», быстро выскользнул обратно, и больше в амбулаторию не совался. Видно, это была его судьба. И правильно, докторов надо любить.

 На моей памяти был случай, когда у одного из наших докторов случился аппендицит в море. А стояли они в такой точке Атлантического океана, что до ближайшего порта любой страны было идти не менее пяти суток. И доктора могли потерять. Сначала мастер предложил ему самому себя оперировать, ссылаясь на опыт врача с антарктической станции. Но Володя, так звали доктора, сказал, что он русский офицер, а не самурай какой, чтоб себе живот резать. К счастью, рядом работал другой наш пароход, на котором плавал мудрый майор медицинской службы из нашей же экспедиции. Назначили точку рандеву на следующий день с утра. Пока шли, по указаниям стонущего доктора с аппендицитом приготовили операционную. Друзья-офицеры старались его морально поддержать и все время намекали, что он должен сделать, пока еще не поздно, последние распоряжения насчет спирта, хранящегося в медицинской кладовой.