Когда пальцы Джекоба вдавились в напряженные мышцы затылка, Флоренс приняла решение, которое, как она подозревала, могло коренным образом изменить их отношения. Джекоб говорил о ее масках, подразумевая, что она тоже имеет от него тайны. И вот теперь она, в знак полного доверия, собралась открыть ему свой последний, самый сокровенный секрет.

— Я…

— Ты так и не объяснила, почему покинула Бленхейм-роуд… Думаю, дело не только в том, что ты больше не хотела видеть меня. Главная причина не в этом. Ты слишком своенравна и упряма, чтобы позволить кому-либо — даже мне — путать твои планы, Фло.

Флоренс на мгновение утратила дар речи, пораженная синхронной направленностью их мыслей. Своим обвинительным заявлением Джекоб метил в самую сердцевину тайны, неприступной стеной возвышавшейся между ними.

— Ты опять угадал, — сказала она, тряхнув плечами, чтобы сбросить руки Джекоба. — Предвосхитил мои слова. Прочитал мои мысли. Мне просто страшно становится, когда ты это делаешь.

— Извини, — тихо ответил он. Флоренс вновь почувствовала на себе его ладони, ласково и медленно поглаживавшие верхнюю часть спины. — Я не специально… Само собой получается.

Ощутив на затылке его дыхание, она поняла, что Джекоб склонился к ней ближе, чем прежде, и на мгновение вообразила, как его влажные скользкие руки перемещаются к ней на грудь. И тогда прощайте все признания и объяснения. Они кончат тем, что займутся любовью прямо на коврике перед очагом.

Но Джекоб, к ее удивлению, продолжал массировать ей спину.

— Жаль, что я не умел читать твои мысли десять лет назад, Фло, — с грустью проговорил он. — Тогда, может быть, мы не оказались бы в такой ловушке… — Он сделал глубокий вдох, пытаясь то ли сдержать, то ли подавить в себе порывы, грозившие лишить его мужества. — И не потеряли бы целых десять лет, живя в разлуке.

Осознание утраченных возможностей, иной судьбы обрушилось на Флоренс с силой летящего экспресса. Ее захлестнуло отчаяние, неизбывная, горькая тоска заполонила все существо, потому что в глубине души она всегда понимала, что совершила непростительную ошибку.

— Почему ты не вернулась, Фло? — неожиданно и более резким тоном повторил Джекоб свой вопрос.

Флоренс достала из воды мочалку и расстелила на коленях, изучая неприхотливый узор, словно искала в нем вдохновения.

— Я собиралась вернуться, — наконец промолвила она. — Думала побыть дома неделю или две, чтобы оправиться от потрясения и решить, как вести себя, встречаясь с тобой изо дня в день… — Она почувствовала, что Джекоб вздрогнул, но продолжала: — А потом кое-что произошло, и я просто не смогла вернуться. Это было невозможно. Все изменилось… — Ее голос сорвался. Джекоб, конечно, догадался (она знала это наверняка!), что ему предстоит услышать в следующую минуту, но боялся предупредить ее вопросом. — Я выяснила, что беременна. — Бесстрастно выложив неприкрашенную правду, Флоренс замолчала на некоторое время, чтобы Джекоб мог со всей полнотой постичь смысл сказанного.

Он не вздрогнул, но Флоренс почувствовала другие изменения. Лица Джекоба она не видела, однако владевшее им смятение передавалось ей сквозь его пальцы, застывшие в холодной неподвижности на ее спине. Флоренс казалось, что она даже слышит стучавшие в его голове вопросы.

— Я довольно тяжело переносила это состояние, — продолжала Флоренс. Она зачерпнула в ладони воду и вылила на мочалку, лежавшую на коленях. — И в конце концов решила прекратить на время учебу и обдумать планы на будущее. Родители расстроились, но они в основном переживали за меня. Их тревожила моя судьба и то, как я буду растить ребенка одна, но они во всем мне помогали и поддерживали…

Как стали бы поддерживать и теперь, если бы ей вздумалось вернуться домой, поселиться с ними и устроиться на работу в библиотеку, как прежде. Флоренс вспомнила годы, проведенные в отчем доме до того, как она позволила себе пристальнее взглянуть на жизнь остальных Тревельянов и понять, что она желает того же, что имеют многие ее братья и сестры: творческой активности, интересного общения, признания. В Йоркшире, где ничто не угрожало ее скучному благополучию, она вела тихое спокойное существование, радуясь, что ее отделяют сотни миль от мужчины, который сейчас вновь начал очень робко и осторожно поглаживать ее голую спину. Джекоб был единственной — и подлинной — причиной ее многолетнего заточения, на которое она сама себя обрекла, потому что знала: стоит ей только высунуть голову из-за парапета, она обязательно увидит его притаившимся где-нибудь рядом в ожидании ее появления.

— Ребенок… младенец… Что с ним стало? — Пальцы Джекоба на мгновение замерли.

— Я сделала аборт, — ответила Флоренс, буквально выдавив из себя слова. Она хотела продолжать, но губы затряслись, дрожь объяла все тело. Ребенок родился настолько крохотным и недоразвитым, что просто не способен был дышать, и тем не менее всевозможные "если бы" очень долго не давали ей покоя. Сейчас она не смотрела на Джекоба, но его лицо отчетливо стояло перед глазами, и она пыталась представить, как выглядели бы сын или дочь этого умного харизматического мужчины. С какой упоительной радостью она растила бы и воспитывала его ребенка!

— Мне очень жаль, — тихо сказал Джекоб, обвивая ее руками и успокаивая, при этом совершенно не замечая, что рукава его халата пропитались водой.

— Да, я тоже очень страдала, — сдавленно произнесла Флоренс, с благодарностью отдаваясь во власть своих долго сдерживаемых чувств.

Джекоб прижал ее к себе. Флоренс догадывалась, что он ищет нужные слова, чтобы задать вопрос, который для мужчины имеет первостепенное, судьбоносное значение…

— Да, ребенок был твой, — монотонно бросила она, специально выхолостив из голоса все оттенки, чтобы у Джекоба не создалось впечатления, будто она в чем-то обвиняет его. Ее потеря была и его скорбью, только у нее было целых десять лет, чтобы смириться с ней.

— О Боже, — прошептал Джекоб, наваливаясь на нее. Теперь пришла очередь Флоренс поддерживать его.

— Не буду лгать… я спала с Дэвидом раз или два. Как-никак мы были помолвлены, — продолжала она, желая выложить на стол все карты до единой. — Но это было по-другому… Мы… В общем, если вспомнить все, разобраться не трудно.

Джекоб тихо охнул, будто получил удар в солнечное сплетение.

— О, Фло, какой же я был безответственный, даже не верится! Я был так одержим тобою, так хотел тебя, что у меня и мысли не возникло.

— Ну, я решила, что ты, очевидно, полагаешь, будто я предохраняюсь таблетками…

— Почему ты меня не остановила?

Флоренс удрученно усмехнулась про себя. Неужели мужчины до сих пор убеждены, что только им свойственно терять голову от сексуального желания?

— Потому что в тот момент я тоже была невменяема. Ни о чем не думала, кроме тебя.

— О Флоренс, Флоренс, — простонал он, едва не повисая на ней. Флоренс почувствовала, как в спину врезался край металлической ванны, но была почти рада этому. Хоть что-то отвлекает ее от сожаления. От боли утраты. От любви.

Спустя некоторое время, когда вода почти остыла, Джекоб разжал объятия и помог ей вылезти из ванны, с благоговением укутав в полотенце, словно бесценную хрустальную статуэтку. Поскольку спиртного в коттедже не было — а им обоим не мешало бы запить шокирующее откровение бренди, — он заварил чай и усадил ее с чашкой в руке в одно из кресел у камина. Наверное, было часов десять утра, предположила Флоренс, но ей казалось, что с тех пор, как она залезла в ванну и завела разговор о прошлом, минули уже сутки. С затаенным, почти неосознанным восхищением и еще более безотчетным томлением наблюдала она, как Джекоб быстро, но тщательно моется в остывшей ванне.

Погруженный в свои мысли, он молча натирал себя мыльной пеной и обливался водой и, то ли из-за глубокой задумчивости, то ли просто от отсутствия смущения, без всякого стеснения мыл интимные места — каждый жест, каждое движение настолько естественны и непринужденны, что Флоренс, несмотря на его молчание, чувствовала себя к нему ближе, чем когда бы то ни было прежде.