Фло, прошу тебя, не делай этого! — умоляла она себя, стараясь вспомнить все хорошее, чем наполнено ее уютное упорядоченное существование. У нее прекрасная работа, в которой она уже добилась значительных успехов и пойдет еще дальше; у нее есть Рори, с которым, при желании, она могла бы быть счастливой.

Глядя на себя в огромное зеркало — еще одно подтверждение тщеславия Джекоба, — она провела пальцами по великолепному кокетливому кружеву, украшавшему творение Роуз.

Неужели это ты, Фло, мечтаешь о безумстве? Или это не ты, а какая-то светская красотка в роскошном платье? Ты затеваешь непростительную глупость. О стольком забываешь, стольким пренебрегаешь, столько всего предаешь. Напрочь перечеркиваешь последние десять лет своей жизни.

И все же, думала она, может, хватит топтаться на месте? Она отвела руку за спину и расстегнула молнию на платье. Не пора ли изгнать демонов? Вернее, моего демона, поправилась она, выступая из упавшего к ногам платья. Флоренс взяла с полочки флакон с одеколоном и сняла крышку. Ванная, голова, все существо ее наполнились запахом, который преследовал ее на протяжения десятилетия.

Дело даже не в нем, рассуждала она, скидывая туфли и изысканное нижнее белье. Она просто устраняет препятствия, ставит точку в незаконченном деле, освобождается от ненужного багажа, мешающего ей жить в полную силу.

В нагом виде она почувствовала себя еще ужаснее. Одежда лежала на стуле, стоявшем в ванной, и натянуть ее на себя было не поздно. Она оденется, извинится и уйдет; Джекоб ни о чем не догадается. Но рука потянулась не к платью, а к висевшему на двери соблазнительно уютному махровому халату сочного синего цвета, который, должно быть, тоже выгодно оттенял голубые глаза Джекоба. Флоренс усмехнулась.

Ты просто чванливый индюк, братец, с улыбкой думала она. Она надела халат и повернула ручку двери.

Гостиная была пуста — лампы погашены, бокалы одиноко стоят на столике. Флоренс вышла в узкий коридор. Может, она ошиблась? А что, если Джекоб на кухне, готовит кофе или еще с чем возится? Потом она заметила мягкий свет, льющийся из дверного проема другой комнаты. Сердце как-то странно взбрыкнуло. Должно быть, это его спальня, догадалась Флоренс. Неслышными шагами она направилась к источнику света.

Спальня Джекоба, в отличие от скромной гостиной, оказалась на удивление традиционной и уютной. Она была убрана в теплых тонах — бронзовом, охровом и коричневато-зеленом. Кровать под старину, изголовье и рама с ножками украшены инкрустацией из меди, сверху — толстое пышное пуховое одеяло цвета терракоты, а под одеялом — без сомнения, голый — Джекоб.

Флоренс, позабыв про собственное смятение, с изумлением взирала на его позу. Она ожидала увидеть Джекоба распростертым по-хозяйски на спине с подоткнутыми под голову руками, ожидала встретить устремленный на нее уверенный взгляд. А он лежал на боку и смотрел на окно, нервно сжимая пальцами одеяло, словно оробевший мальчишка.

Оробевший? Не такой уж и оробевший, думала Флоренс, наблюдая, как Джекоб поворачивается к ней. Нужно обладать беспрецедентной самоуверенностью, чтобы ждать даму в постели!

— А ты, похоже, ничуть не изменился, Джекоб, — промолвила Флоренс. Она переступила порог спальни и остановилась. — Настолько был уверен, что я лягу с тобой в постель, что даже спросить не удосужился.

Джекоб как-то странно взглянул на нее; на лице отразилась целая гамма чувств, названия которым она не смогла бы подобрать. Потом его губы медленно раздвинулись в знакомой усмешке.

— Не я один, — тихо произнес он, смерив взглядом ее фигуру в мужском махровом халате, из-под которого выглядывали голые ноги.

Да, отпираться бессмысленно. Правдоподобного объяснения она все равно не найдет. Флоренс улыбнулась, признавая свою вину. Усмешка Джекоба обратилась в озорную заговорщицкую улыбку. Сейчас не время язвить и пререкаться, осознала Флоренс. Если они оба примут друг друга такими, какие они есть, и бросят на время свои игры в кошки-мышки, это будет лучше для обоих.

Освещение было щадящим, но Флоренс вдруг обуяла стеснительность. В общем-то, Джекоб уже однажды видел ее обнаженной, да она и не стыдилась собственного тела, тем более что с тех пор ее фигура значительно постройнела. Просто она вспомнила, что в числе его сексуальных партнерш — если верить молве — были исключительно красивые женщины, пленительной наготе которых не страшен даже суд кинокамер. Разве она, даже при всех ее сброшенных фунтах и подтянутости, достигнутой ценой упорных занятий на тренажерах, может соперничать с ними? Но ведь если она потребует темноты, Джекоб сочтет ее ханжой и кривлякой.

И все же Флоренс решилась высказать свое желание.

— Может, выключим свет? — предложила она, передернув плечами.

— Думаешь, нужно? — с какой-то безысходностью в голосе отозвался Джекоб и сел на кровати. Одеяло соскользнуло к поясу, обнажая мускулистый торс, незагорелый и без волос на груди, однако гладкая кожа отливала красивым блеском, выдавая в нем здорового сильного мужчину. Флоренс сдавленно сглотнула слюну, всем существом обращаясь в комок неутолимой страсти.

— Да, — ответила она, полная решимости не терять головы перед лицом неотразимого мужского обаяния.

Джекоб вздохнул, но это не был вздох досады или раздражения. Если бы Флоренс по-прежнему не подозревала его в использовании своего актерского дарования для достижения корыстных целей, она сочла бы, что им владеет страстное томление, такое же, как ее собственное. Она прикусила губу. Ей так хотелось подчиниться ему, уступить во всем, но она понимала, что делать этого нельзя. Иначе, когда все закончится, ее ждет беспросветное будущее.

— Ты согласишься на компромисс? — спросил Джекоб, разглаживая складку на одеяле. С секунду или две он внимательно наблюдал за своим пустячным действием, затем вновь обратил на нее взор. Его голубые глаза полнились надеждой. Почти мольбой.

Будь осторожна, молча напомнила себе Флоренс.

— Возможно.

— Давай погасим лампу и откроем шторы. Лунный свет ведь не очень яркий.

— Ну да! Чтобы половина Лондона пялилась на нас! — запротестовала Флоренс, думая о том, как, должно быть, прекрасно предаваться любви в лунном сиянии.

— Об этом не тревожься, — поспешил успокоить ее Джекоб. — Спальня не просматривается с улицы. Нас никто не увидит.

— Вот как? Значит, у тебя уже есть подобный опыт?

Джекоб покраснел, но ничего не ответил. Помедлив с секунду, он протянул к ней руку.

— Прошу тебя, Флоренс, — услышала она его сиплый голос, пронизанный глубоким волнением. — Гаси свет. Закрывай шторы. Я согласен на все. Только бы ты была рядом.

У Флоренс защемило сердце. Может, он все-таки говорит искренне? Может, она действительно что-то значит для него, хотя бы на один этот вечер? Почему нельзя заглушить в себе подозрения и предрассудки на час или два? В конце концов, те два часа, что они провели вместе десять лет назад, несмотря на все печальные последствия, сохранились в ее памяти как величайшее блаженство.

— Я сейчас, — прошептала она и, приблизившись к окну, раздвинула шторы.

Джекоб не лгал. Спальня с улицы не просматривалась. Из окна она видела только залитый лунным светом чудесный сад. Джекоб потушил лампу.

Полумрак не прибавил ей смелости, но, не желая отступать от соглашения, она скинула халат. Тело засеребрилось в бледном причудливом сиянии. Она почти кожей ощущала на себе пожирающий взгляд Джекоба.

— "Я при сиянье лунном надменную Титанию встречаю" [2], — с надрывом, но без должного пафоса процитировал Джекоб шекспировскую фразу и прикусил губу, будто и впрямь был очарован ею. — О Флоренс, Флоренс. — Он со вздохом откинул одеяло и протянул к ней руки.

Преисполненная фатализма и жажды сексуального наслаждения, Флоренс шагнула навстречу его объятиям.

Сравнительная темнота, как могла быстро убедиться Флоренс, вместе с успокоением несла и разочарование. Скользнув в постель, она успела разглядеть лишь тень волнующих очертаний Джекоба, прежде чем тот накрыл ее одеялом.