— Это ты, Шиллят? — вновь спросил первый голос.

— Да. Я.

Было слышно, как открылись и закрылись двери. К нам подошел хозяин. Он махнул рукой — за мной. Вошли в сарай, и он закрыл ворота. В темноте, держась за него, подошли к лестнице.

— Залезайте, там наверху солома. Сидите тихо. В доме два солдата. Один из них только что выходил во двор.

Дом и сарай были под одной крышей. Стараясь не шелестеть, мы залезли на пахучую мягкую солому. Не успели снять с себя вещевые мешки, как вернулся «партайгеноссе».

— Это вам «муттэр» прислала, — как всегда в таких случаях, сказал он одну и ту же фразу. — Кушайте. Солдаты уже легли спать. Пойду и я. Спокойной ночи.

Утром вместе с завтраком хозяин принес нам и свежие газеты. Под реляциями о победных контрударах в Арденах были помещены фотографии, на них — длинные колонны пленных американцев.

— Дают прикурить американцам, — повторил я Шилляту слова Генки, показывая на фотографии.

— Агония… — одним словом ответил Шиллят.

Обед принесла сама «муттэр». Мы не сдержали благодарных чувств к ней — поцеловали ее натруженную шершавую руку. На глазах женщины показались слезы. Она горевала, вспоминая Отто.

— Мой милый сын, мой милый сын, — повторяла она. — Как вы думаете, ваше письмо ему поможет, если он перейдет к русским? Они оставят его живым?

— Да что вы! Выбросьте эти мысли из головы — никто его не тронет, если он попадет в плен.

— Наши газеты пишут, что русские вырезали всех немцев в городе Неменсдорф.

— Это выдумка вашего Эриха Коха и его подопечных, — уверяли мы «муттэр». — Не нужно верить фашистской пропаганде. Наказаны будут только преступники.

— И я так думаю — не все же немцы хотели войны, — немного успокоилась «муттэр». — Что им остается делать: они хотят переложить грехи на весь немецкий народ.

— У нас нет цели уничтожить Германию. Об этом сказано всему миру.

— Солдаты приходят только вечером, так что чувствуйте себя спокойно, — сказала нам на прощание «муттэр».

К вечеру Шиллят принес в кошелке две пары белья и шерстяные носки.

— Переоденьтесь, А все свое положите сюда: нужно прокипятить и выстирать — уничтожить паразитов. Не стесняйтесь. Завтра приду с ножницами и машинкой — подстригу вас. Обросли, как медведи, — сочувственно улыбнулся он.

— Мы сами подстрижем друг друга, — ответил Генка. — Нам бы только инструмент.

— Хорошо. А сейчас идите за мной.

Шиллят провел нас по соломе под крышей сарая и открыл небольшую дверь в дощатой перегородке, которая отделяла чердак дома от сарая. «Партайгеноссе» подвел нас к слуховому окну, через которое свободно мог пролезть человек, и указал на прикрепленную накрепко к балке толстую длинную веревку.

— В случае чего — можно воспользоваться этим выходом, — пояснил Шиллят. — Сразу можно шмыгнуть за погреб, а там — и в лес.

Из этого окна видны другие хутора. Часть их расположена близко друг от друга. Среди них Шиллят указал на дом Райчука. Он также под одной крышей с сараем. Вправо на расстоянии до километра от нас виден добротный дом с оградой. Совсем рядом с ним проходит железная дорога — это на километров 5–6 юго-восточнее того места, откуда мы долгое время вели за ней наблюдение. В том доме — лесничество. Шиллят рассказал нам потрясающую весть, но тут же предупредил:

— Не вздумайте мстить — навредите себе.

Он нам раскрыл тайну того рокового дня, когда мы оказались в западне и Юзик Зварика поплатился жизнью. Оказывается, егерь из этого лесничества обнаружил присутствие чужих людей в зоне его обхода по следам, оставленным нами на звериной тропе. Осенью, когда начинается листопад, звери с опаской идут к водопою — шум мешает им слышать другие посторонние звуки. Для того чтобы уменьшить пугливость животных, а также с целью учета поголовья зверей, главные тропы, ведущие к местам водопоя, очищаются от опавших листьев. Сметая листья с тропы, егерь обнаружил наши следы, выследил группу и начал наблюдать за ней.

Предательский треск веток выдал его, но мы вначале подумали, что это Генка вернулся или какой-нибудь зверь подкрался, но не ушли с этого места.

Егерь донес коменданту расквартированной в деревне Миншенвальде воинской части. Тот доложил по инстанции, и сообщение быстро дошло до командующего войсками группы армий «Центр» в Восточной Пруссии генерал-полковника Ганса Рейнгардта. Тот приказал выделить два батальона пехоты для захвата нашей группы. Но нам удалось уцелеть. Они схватили только смертельно раненного Юзика. Он тут же умер. Фашисты глумились над трупом. Повесили его сначала за шею, потом обрезали петлю и повесили вниз головой. Егерь с гордостью рассказывал всем о своем «подвиге». Он получил благодарность и премию от властей.

Узнали мы у Шиллята и то, что построили немцы на пути к «Трем кайзеровским дубам», там, где, напоровшись на часового, отбился во время перестрелки Иван Громов. Там в одном квартале был устроен склад артиллерийских снарядов, а рядом, в другом, — склад горючего. Шиллят хорошо разведал этот важный для бомбежки объект и начертил схему расположения складов.

За два дня до нового года к нам на чердак поднялся обрадованный хозяин.

— Геноссе! — воскликнул он. — Солдаты от нас уехали, в доме остались только я и «муттэр». Давайте вместе встретим Новый год. Райчук придет.

Так перед новым 1945 годом мы собрались с нашими немецкими друзьями за праздничным столом. «Муттэр» спекла пироги, поджарила свинину. Август принес из кладовой настойку. Пришел Райчук. Между нами было полное доверие, теплые, товарищеские отношения. Не было только торжественности, праздничного настроения. Шла война, и каждый был обеспокоен чем-то своим. «Муттэр» все вспоминала Отто, которого послали на фронт. С дороги он прислал одно письмо. И теперь о нем ничего неизвестно. Никто из нас не знал, что принесет завтрашний день. Одно было только ясно — новый год принесет конец войне.

Когда стрелки накрыли одна другую на цифре двенадцать, мы подняли свои рюмки с вишневкой. Можно было это сделать под звон Кремлевских курантов, но мы не рискнули разворачивать нашу радиостанцию.

— За победу Красной Армии! — произнес тост Шиллят.

За столом вели отнюдь не праздничный разговор. Райчук горевал, не зная, что делать, если поступит приказ об эвакуации. Семья у него большая. Землянку в лесу он не построил — болел. Не сделал этого и Шиллят — был в фольксштурме.

— Мы с «муттэр» решили никуда не двигаться. Если выгонят из дому — переждем в лесу, пока прокатится фронт.

В эту же ночь кое-что новое выяснили у наших друзей об устройстве обороны на Земландском полуострове, севернее Кенигсберга.

Дня через три к Шилляту прибежала одна из дочерей Райчука. Она была сильно взволнована. Оказывается, полиция производит обыски на хуторах, которые поближе к лесу, — ищет русских пленных, сбежавших во время перевозки их отсюда в глубь Германии.

Шиллята это тоже встревожило: можно было предполагать, что не обойдут и его дом. Он запряг лошадь в повозку, мы легли на ее дно, а сверху прикрылись соломой. Так мы выехали в лес. В безлюдном месте Шиллят дал нам сигнал вылезать.

— Как только тревога уляжется, приду за вами в квартал № 252,- пообещал он.

— Может, нам попробовать самим перейти фронт, — поделился я своей мыслью с «партайгеноссе».

— Ни в коем случае не делайте этого, — разубеждал он нас. — Солдат кругом полно. Холод, следы. Я полагаю, ждать осталось недолго. Лучше переждать здесь — иначе пропадете и вы и все то, что мы смогли собрать.

Мы начали углубляться в лес. Сначала шли по целине, встречая только следы диких кабанов, лосей, косуль. Но за одной просекой по снегу были видны человеческие следы, они шли параллельными цепочками.

— Прочесывали, — заметил Генка.

Я пригнулся и по-охотничьи пощупал, свежи ли они.

— Затвердели уже — старые следы, — пояснил я Генке. — Оно и лучше, что была проческа, — теперь и наши следы не будут заметны среди этих.

Вечером подошли к землянке. Дул колючий северный ветер. Вершины деревьев качались, шумели. Забираться в холодную землянку не хотелось. Судя по следам, немцы не обнаружили ее во время прочески — прошли мимо. Прожили три дня, подкрепляясь хлебом и салом, которые дал нам на дорогу заботливый хозяин. Воды не было — утоляли жажду снегом.