Оказалось все нетронутым, но мясо уже пропахло и побелело от личинок. Не удалось полакомиться дичью и нашим друзьям за каналом. У них тоже было беспокойно. Мельников несколько дней носил мясо, не теряя надежды поджарить, пока не испортилось.

Беззвучку до поры до времени запрятали. Таскать ее с собой было несподручно.

Выполняя задание «Центра», группа продолжала беспрерывно следить за движением вражеских эшелонов, автоколонн на шоссейной и железнодорожной магистралях Кенигсберг — Тильзит, одновременно вела разведку укреплений на широком участке между Тильзитом и заливом Курышес Гаф. Это немного южнее реки Неман.

Неман. Родная, дорогая сердцу река. На ее берегу однажды остановились мы после тяжелого ночного перехода. Сколько дорогих воспоминаний вызвала она. Тихо сверкает прозрачная, как кристалл, вода. Далеко на востоке, южнее родного Минска, у лесной деревеньки с поэтическим названием Верхнеман, он берет свое начало, течет, переливается между развесистыми вербами, сосновыми борами, молодыми березняками, гонит свои воды, набирая силу и размах, сюда, к Балтийскому морю. Сколько раз судьба разведчика гоняла меня за годы войны тропами Принемонья. Там, в верховьях Немана, свои люди открывали двери как родному сыну, обогревали, кормили, берегли во время короткого сна.

И вот судьба вновь забросила на берег Немана, туда, где он отдает свои воды Балтийскому морю.

Отклонившись в сторону от устья Немана, мы направились за продуктами на хутор, который присмотрели еще засветло. Он стоял на самом берегу залива Курышес Гаф. Подходили, растянувшись цепью, оставив радисток и Юзика ждать нас в условленном месте. Собака еще издали услышала чужих и залилась лаем.

Ее прикончил из беззвучки Иван Овчаров. Когда мы открыли калитку и вошли во двор, откуда-то сверху прогремел выстрел, затем второй, третий… Выстрелы раздавались с интервалами — явно подавался сигнал тревоги. Мы бросились вперед и прижались к углам дома. Что делать? Отходить? Пуля может быть послана в спину. Как назло, из-за облаков выплыл месяц, стало довольно светло. И нужно же такому случиться в самый опасный момент! Неужто отходить с пустыми руками, без продуктов. Внезапно за домом раздалась автоматная очередь — стрелял кто-то из наших, мы научились безошибочно понимать это по звуку…

— Отходи! — подал команду Шпаков.

Пригнувшись, он бросился к калитке и дальше — туда, где под деревьями залегли Мельников и Юшкевич. Вслед за ним побежал и я с Целиковым.

— Где Овчаров? — спросил Шпаков, осмотревшись, что нет его одного. — Он же зашел во двор вместе с нами.

Почти в этот же момент услышали его голос:

— Спокойно, я здесь, — он не спеша выходил со двора, волоча за собой винтовку. — Готов фриц — вот его оружие.

Иван Черный заметил, что стрелял кто-то из чердачного окна. Он притаился за углом и начал ждать, когда стрелок высунется. А высунуться должен был обязательно — такова психология. Так оно и случилось. Когда фриц на мгновение высунул голову, чтобы взглянуть, что делается во дворе, Овчаров, держа автомат наготове, нажал на спусковой крючок. Вслед за автоматной очередью упала на бетон винтовка.

— Идем! — первым устремился к дому Мельников. — Все равно подняли тревогу: прихватим чего-нибудь…

Дверь нам не открыли, пришлось ее выломать. В одной из комнат в кроватях были старик со старухой.

— Только не убивайте нас, — дрожащим голосом молил хозяин.

— Что заслужишь, то и получишь, — ответил ему на это Мельников.

Он стянул одеяло и перевернул подушку, чтобы убедиться, не спрятано ли там оружие. На мансарде нашли и убитого сигнальщика. В одном нижнем белье, бородатый, но не старый, в самой силе мужчина так и застыл, перевесившись на подоконнике. На вешалке висел мундир морского офицера, на нем — погоны майора, железный и рыцарский кресты с дубовыми венками, а также кортик на ремне. Наше внимание привлекли и фотографии на стене. На них мы узнали метко сбитого Овчаровым хозяина в морской форме на фоне кораблей. На одной он был изображен на мостике подводной лодки. Я снял с вешалки кортик, достал его из ножен — готическим шрифтом на нем была выгравирована дарственная надпись Гитлера за верную службу.

— Хлопцы, сюда! — позвал Мельников. — Смотрите, братцы, что здесь делается, — столько курива зря пропадает…

Он обшарил светом карманного фонарика стены просторной комнаты. Они были обставлены стеллажами от пола до потолка. На полках в ячейках, словно в пчелиных сотах, аккуратно разложены пачки с табаком, папиросами, сигаретами. На каждой пачке — надписи с названием страны, города-порта, даты.

Очевидно, плавая на кораблях торгового флота в довоенное время, бородатый моряк собирал коллекции табачных изделий. По датам на пачках, по названиям стран и городов можно было проследить маршруты этого, отправленного на тот свет, морского волка. Фотография, на которой он стоит на мостике подводной лодки, свидетельствовала о его последней службе. Можно было не сомневаться, что подводный пират отправлял на дно любое судно, которое попадалось на его пути. Железные кресты, кортик от Гитлера — убедительная аттестация за разбой на море.

Часть «курива», как назвал его Мельников, перекочевала из полок в наши ранцы.

— Продукты же некуда будет ложить! — развел руками Шпаков, глядя на вещевые мешки.

— Да уж как-нибудь, — неуверенно ответил Мельников. — Не оставлять же все это.

На дневку расположились в государственном лесу под названием Неманен, между реками Гильге и Немонин Шрол, недалеко от впадения их в залив Курышес Гаф. Реки эти были соединены между собой каналом Зекенбург. В этом четырехугольнике, образованном реками, каналом и заливом, мы и остановились в густых и огромных зарослях камыша. Сыро, неуютно в низких, заболоченных местах. Мы нарезали тростник, навязали из него снопов и довольно неплохо разместились на них. Нам казалось, что меньше всего нас будут искать в этих труднопроходимых, заболоченных местах приморья.

— Прочти, что здесь написано?

— А это чьи? Ну и пахнут же!

— Вот так сигара, а какая упаковочка! Атласная, в серебре!

— А эти сигареты с верблюдами откуда? Такие пахучие, что жаль дым на ветер выпускать…

Разведчики, которые не знали немецкого языка, наперебой просили удовлетворить их интерес, пробуя и рассматривая трофейное «куриво».

Накурились до чертиков. Особенно перебрал Овчаров. Шпаков послал его вдвоем с Генкой на край зарослей вести наблюдение, чтобы на нас не напали внезапно. Еще не успели они расположиться как следует под низкорослой, разлапистой сосной, у проложенной нами в камышах тропы, как Овчаров попросил Генку:

— Ты подежурь немножко один. Что-то голова закружилась — присяду на минутку.

Иван Черный стал на колени перед сосной, как католик перед престолом, и начал откашливаться, прикрываясь ладонями, чтобы приглушить звуки.

Через несколько минут метрах в десяти от него остановились трое: посредине здоровенный детина в очках с ручным пулеметом, а по сторонам от него автоматчики.

— Хенде хох! — скомандовал высоким тенором пулеметчик Овчарову, сидевшему с закрытыми глазами.

Генка мгновенно повернулся на голос: за деревьями он не виден был гитлеровцам.

— Оружие к ноге! — неожиданно воскликнул он по-немецки.

Генке нужна была какая-то доля секунды, чтобы взвести затвор и направить автомат на цель. Пока немцы успели разобраться что к чему, полоснула длинная очередь, и все трое, подминая тростник, мягко опустились на землю.

Мы мгновенно поднялись на ноги. Выход был только один — идти в сторону канала Зекенбург, на восток от залива. Нужно было как можно быстрее форсировать его. За каналом лежал большой лесной массив — там можно было маневрировать до вечера, а ночь — всегда наша союзница. Здесь же, в этом четырехугольнике, пожалуй, невозможно было уклониться от нежелательной встречи. Одно беспокоило командира, да и не только его, но и всех нас, а если вдоль канала уже разместились засады? Тогда наши дела дрянь.