По описанию Шиллята, каждый из этих фортов представлял собою настоящую крепость, с мощными стенами, перед которыми устроены широкие рвы с водой. Форты снабжены тяжелой артиллерией. В каждом таком форту может разместиться несколько сот человек.

Рассказывал нам «партайгеноссе» еще и о каком-то Литовском вале — тоже с фортами, дотами. Данных о численности гарнизона Кенигсберга Шиллят привести не мог, но было ясно — силы там собраны большие.

— У меня в Берлине есть сестра, — сообщил «партайгеноссе». — Ее можно вызвать сюда и организовать встречу с вами. Она тоже может кое-что рассказать. Я мог бы сам съездить в Берлин, да не знаю, разрешит ли полиция — я ведь у них на особом учете, — горько улыбнулся он.

— Вернемся к этому вопросу позже, — ответил я, полагая, что не нужно зарываться — лучше медленнее, да вернее.

— Хорошо. Дня через три я приду вместе с Эрнстом или Отто. Не возражаете?

— Будем рады встретиться. Думаю, что нам нужно иметь почтовый ящик — тайник для нашей и вашей корреспонденции.

— Понимаю, — охотно согласился Шиллят.

Мы отыскали недалеко от землянки пенек, под которым договорились оставлять письма друг другу.

— Не забудьте о майоре, — напомнил я Шилляту на прощание. — Будьте осторожны. Встретимся же мы с вами, как и раньше, там, у штабеля дров.

— Не беспокойтесь — я прошел хорошую выучку. Помню — у штабеля дров. — Шиллят ушел.

— Генка, «геноссе» сообщил много интересного, — передал я коротко своему другу содержание нашей часовой беседы.

— Эх, была бы связь, — вздохнул он.

— А теперь пойдем проверим наши почтовые ящики.

Прежде всего направились к камню — там должны дать знать о себе джековцы. «Ящик» был пуст.

— Так скоро камень отполируем, ворочая руками, — заметил Генка. — Что бы могло с ними быть — почему они не приходят сюда?

Что я мог ему ответить. Не нашли ничего нового и в тайнике Ивана и Алексея.

На третий день мы выбрали удобное место для наблюдения за подходом к штабелю дров со стороны деревни Миншенвальде: осторожность никогда не мешает. Ждали весь день, поэтому хорошо замаскировались. Последние дни в лесу было тихо — нас никто не тревожил. Это наводило на мысль, что здесь вблизи нет ни одной подпольной радиостанции — ни нашей, ни из групп майора Максимова, ни прибалтийцев. Если бы они работали, их засекали бы пеленгаторы и проводились бы облавы, прочески леса.

Мы ждали двоих — нашего «партайгеноссе» с Отто или Райчуком. Но незадолго до условленного времени увидели троих мужчин. Когда они прошли мимо, мы прислушались, не идет ли еще кто-либо за ними, но было тихо. Шиллята мы узнали сразу. С ним рядом щед высокий парень, а сбоку, отставая, неуклюже ковылял пожилой третий мужчина. Таиться было нечего — мы правильно определили, что Шиллят привел на встречу сразу и Отто и Райчука. Мы догнали их.

— Это мой Отто, — взяв под руку высокого стройного парня, с гордостью сказал Шиллят. — Смотрите, какой вымахал. Никогда не думал, что в моей семье будет эсэсовец, — с горечью улыбнулся отец.

Мы пожали друг другу руки.

— А это мои партайгеноссе Эрнст, — представил нам Шиллят старого человека на длинных, вывернутых пятками наружу, ногах, с заостренным книзу лицом и глубоко посаженными живыми глазами.

— Райчук, Эрнст Райчук, — назвался он, здороваясь с нами.

— Вам от нашей «муттэр», — вытащил сверток из своего рюкзака Шиллят. — Здесь шерстяное одеяло и две пары теплых носков. Она очень беспокоится, как бы вы не простыли. Землю подмораживает. Она просила, чтобы я снял у вас мерки ног — хочет пошить вам суконные тапочки на войлочной подошве. В землянке в них будет тепло и мягко. Ноги отдохнут. А здесь — еда, — он протянул руку к рюкзаку, который был за спиной у Отто. — Снимай.

— За все — большое спасибо. А тапочки шить не стоит. Это здесь лишнее.

— Как это лишнее? Это даже очень необходимо, — заговорил Райчук. Моя жена тоже могла бы сшить для вас…

— Нам не до комфорта.

— Может, не откажетесь — я принес две пары белья. Вам оно будет впору, — указал ой на меня, — а юнге велико. Но мы сошьем для него поменьше — я передам в следующий раз.

Долго тянулась наша беседа. Между нами установилось полное доверие. Пошли слухи, что будут эвакуировать мирное население. Шиллят и Райчук заговорили о том, что хотят избежать эвакуации, чтобы здесь встретить Красную Армию. Они подумывали о том, чтобы подготовить в лесу тайник, запастись едой и спрятаться в нем с семьями, как только будет отдан приказ об эвакуации.

— А как твои дела, Отто? — обратился я к сыну Щиллята, который стоял в стороне и молча слушал нашу беседу.

— Со мной все решено: на днях забирают в маршевую роту, — вполголоса ответил он. — Если пошлют на фронт, то буду искать возможности перейти на сторону русских.

— Мы все так решили, — подтвердил Шиллят-старший. — Дорогой товарищ, не мог бы ты написать для Отто доверенное письмо к вашему командованию? Пусть обойдутся с ним, как с обычным пленным, а не как эсэсовцем. Я говорил вам, что его призывают в войска СС.

— Я рад сделать для вас что-либо хорошее. Давайте подойдем к землянке.

— Не нужно так срочно. Вы подготовьте. Мы обязательно придем с Отто проститься с вами, тогда и заберем.

— Коммунисты должны помогать друг другу, — в этом наша сила, в сплоченности. — Райчук протянул вперед руку и сжал ее в кулак.

Сколько хороших, волнующих чувств вызвала эта фраза, хотя она была совсем не новой, слышанной так много раз. Может оттого, что слова эти становились делом.

— Здесь кое-что о Курляндии — от майора, — протянул на прощание Шиллят небольшой, но плотный конверт, вдоль и поперек перетянутый резинкой.

Когда наши друзья ушли, мы отнесли их подарки в землянку.

Я сразу же раскрыл конверт. В нем были сведения о дивизии, в которой служил майор, но они были устаревшие, более чем месячной давности. Мы решили, что они потеряли уже свою ценность.

Подкрепившись, вновь направились к почтовым ящикам. Под камнем — пусто, лежит отсыревшая наша записка. А вот Иван и Алексей срочно просили о встрече. Видимо, и они решили, что здесь, на берегу ручья, в крапиве, нам уже не укрыться, поэтому сами назначили нам встречу у штабеля дров, там, где мы встречались с нашими немецкими друзьями. Благо было у нас приготовлено укромное местечко, из которого мы уже однажды наблюдали за подходом Шиллята с сыном и Райчука, — там мы и задневали.

Когда мы встретили Ивана и Алексея, они были взволнованы и озабочены.

— В лагере ходят слухи, что нас собираются вывезти отсюда в глубь Германии, — сообщил Алексей. — Все волнуются: неизвестно, что с нами сделают, может, бросят в душегубку.

— Что же думают делать ваши люди? — спрашиваю.

— У каждого свои планы: некоторые рассчитывают на побег в дороге. Но вот-вот ляжет снег — куда денешься? Здесь, в Пруссии, долго не продержишься, да еще без оружия. Линию фронта тоже нелегко перейти, — растягивая слова, говорил Иван.

— Оружие надо добывать. Вы же свое, наверно, бросили, сдали немцам? — упрекнул Генка.

— Мы были в окружении, — глухо ответил Алексей. — Да что теперь об этом говорить.

— Вас двоих мы можем взять в нашу группу, — сказал я.

— Правда? — с недоверием переспросил Иван. — Вот спасибо! А то мы сами хотели проситься, но сомневались, что это возможно, — разведчиков же подбирают там. — Он указал рукой на восток. — Проверенных людей, а не из пленных.

— Мы оправдаем доверие, — заметил Алексей.

— Останетесь сейчас или потом придете? — спросил Генка.

— Нет, теперь нельзя. Нужно предупредить своих товарищей, чтобы им не пришлось за нас расплачиваться головами. Да и вещевые мешки надо прихватить — там мы кое-что назапасили на всякий случай: сухари, сушеный картофель, — говорил Алексей.

— Когда вас ждать? — спросил я.

— Через два-три дня. Мы придем вечером. Где вас искать?

Я подумал, что, коль мы решили создавать новую группу, брать к себе Ивана и Алексея, то все равно их нужно вести в землянку. Поэтому я объяснил им, как пройти на южный угол того квартала, где мы обосновались с Генкой.