Он случайно присутствовал при увольнении своего врага. Жалел его, и почти не радовался победе. Ему хотелось во всем признаться, засмеяться, хлопнуть Ивана по плечу, воскликнуть: «Я пошутил!». И уехать гулять с Никсоном. Но, конечно, он этого не сделал.

Он зашел к Главному по делу и застал там недавно вернувшегося из командировки Ивана. Главный раздраженно спрашивал про кого-то из заказчиков:

— Ну, и что у них сейчас? Оборудование поставлено? Платежка пришла?

Иван, еще не понимая, какие тучи над ним сгустились, но уже заюлив голосом, ответил:

— Точно не могу сказать, сейчас пойду к себе, выясню, позвоню. Я же только приехал…

— А Интернет на что? Первым делом такие вещи надо выяснять! Первым делом! И чего я вас держу, дармоедов! Ты что, не понимаешь, мне эти сведения нужны срочно!

Иван виновато скукожился, но видно было: обиделся, еле сдерживается. Протопопов прекрасно понимал, что с ним творится. Да, нападки несправедливые, но все, кто работал с Главным давно, знали, скольких он выкинул под горячую руку. Лавочка-то и правда частная, жаловаться потом некому. Приходилось терпеть.

Протопопов видел, что Главный разогревается для решительного удара, и в ожидании потасовки стоял у двери слегка развязной Фемидой — в суровом молчании, но словно бы крутя на пальце весы. На «подсудимого» он старался не смотреть.

Главный был грозен. Протопопов про себя позабавился, придумал загадку. Что такое: Иван не Грозный, а грозный — не Иван?

— Еще раз повторится, уволю на хрен! — бушевал Главный.

— Может, все-таки объяснишь, что на самом деле случилось? — враз истоньшившимся голосом пискнул Ванька, но получил в ответ взгляд такой сверхъестественной свирепости, что, похоже, едва не наложил в штаны. Вообще в попытке сохранить достоинство он был жалок. Чувствовалось, что много лет прожил с Татой: та же немая оскорбленная добродетель там, где надо не раздумывая засучивать рукава, плевать на ладонь и со всей дури лепить кулаком в морду.

Впрочем, примерно это вскоре и произошло.

— На самом деле? — полностью отвязавшись, заорал Главный. — На самом деле, все вы — кретины! Никто ничего сам не может! Ни на кого нельзя положиться! Деньги только получать мастера!

И так далее в том же духе. На «тупых ублюдках» Ванька — обалдеть! — не выдержал и тихо произнес:

— По-моему, ты сам знаешь, что несправедлив. На мою работу пожаловаться трудно. Но если ты ищешь повод меня уволить, увольняй прямо сейчас.

«Ой-ой, какие мы гордые», — процедил про себя Протопопов и вдруг так ясно, как если бы сам был Иваном, понял: — «А ведь это он передо мной выставляется. Интеллигентские штучки: честь превыше всего! Наедине съел бы и не поморщился».

Он презрительно покривил ртом — и заметил, что Иван это видел.

— Прекрасно: ты уволен! — прогромыхал Главный. — За отличную работу! Вопросы есть? Нет? Тогда — до свидания!

Иван смотрел ошарашенно, но молчал. Вид у него был такой, словно он знает, за что поплатился — и это, признаться, озадачило Протопопова.

Но, худо ли, бедно, дело выгорело. Лео, тогда еще не зачисленная в штат, неохотно сказала:

— Поздравляю.

Она придерживалась мнения, что одни мурашовские проценты в качестве компромата не годятся и надо бы еще покумекать, подождать.

К счастью, победителей не судят. Они отпраздновали триумф небольшой оргией с шампанским.

Трудности поджидали в другом: Главный заупрямился, когда Протопопов попросил взять Лео на работу.

— Сначала Ванька на ней мозги растерял, теперь ты хочешь? — проворчал он. — Нет, ну ее к черту! С красивыми девками геморрою не оберешься.

Уламывать его пришлось битый час, расписывая деловые достоинства кандидатки, но и согласившись ее взять, Главный настоял на трехмесячном испытательном сроке, что для их «частной лавочки» было абсолютным нонсенсом.

Впрочем, скоро Главный забыл о своей неприязни. То, что Лео незаменимый работник, стало очевидно с первых дней. Недели через три она без мыла втерлась ему в доверие, а в последнее время за отчетами о делах протопоповского депертамента он обращался уже исключительно к ней.

— Это как прогноз погоды: приятней слышать от красивой девушки! К тому же быстро, четко, по-военному, одно удовольствие! — засмеялся он, когда Протопопов шутливо попенял на «измену». — Не то что с тобой — без полбутылки не разберешься.

После того как Протопопов сел обратно на свое место, посиделки за коньячком в кабинете Главного с обсуждениями планов и перспектив вновь стали традицией, поэтому реплика покоробила: он что, всерьез? Однако посиделки продолжались, и Протопопов успокоился: так даже лучше. Пусть о последних свершениях рапортует Лео; вальяжные беседы об умном куда эффективнее ставят их с Главным на одну доску. Очевидно, что Лео — лишь исполнитель; стратег бесспорно он, Протопопов. Ревность, правда, слегка царапает, но — черт с ней! Она же безосновательная.

Стратег глубоко, с наслаждением вдохнул, до отказа наполнил тело бодрящим осенним холодом. Эх, до чего хорошо жить, когда чувствуешь, что тебе все подвластно! «Может, я господь бог?» — кокетливо пошутил сам с собой Протопопов.

Он довольно улыбнулся, негромко, властно приказал:

— Никсон, ко мне! — без надобности взял собаку на поводок и пружинистым шагом направился в сторону дома.

— Нет уж, теперь и думать забудь! — сказал Антон Наташе, улыбнулся, провел рукой по ее щеке, поцеловал возле губ и вышел за дверь.

Выражение его лица, хоть он и не почувствовал этого, сразу переменилось: улыбка сползла, глаза уставились в одну точку. С тех самых пор, как он узнал, что станет отцом, Антон пытался взрастить в себе радость, но та развивалась плохо и, кое-как укоренившись в уме, упорно не желала приживаться в сердце. Да, он хотел детей. В принципе. Только до ошеломительного Наташиного признания, даже размышляя изредка о том, что они могут пожениться и кого-то родить, мысленно все равно видел другую картинку. Нечто вроде фотографии: он, Лео и трое детей. Мальчик, девочка помладше — или близнецы — и крошечное ангелоподобное существо неясного пола, скорее всего, еще один мальчик.

И как выяснилось, эту фотографию он еще не готов разорвать.

Сегодня после работы он настоял, что сам сходит в магазин за продуктами. Обычно покупки делала Наташа; считалось, что Антон «вечно тратит деньги на баловство». Он знал: это отговорка, баловство ее радует, просто ей нравится быть хозяйкой и заботиться о нем, чему, естественно, не сопротивлялся. Не мужское дело? Очень хорошо, кто спорит! Но сейчас он бы умер, оставшись дома, и нашел повод слинять, хотя теоретически мог бы взять Наташу, она предлагала: «Давай вместе, мне полезно гулять». Антон в панике засуетился, изобразил сумасшедшую заботу: «Нет, ты устала, и вообще, что за прогулка в магазине?». И от того, как просияла Наташа, почувствовал себя предателем. Не гнусным и подлым, а так, чуть-чуть: ведь он же все-таки рад ребенку. Правда, рад.

Вот только почему-то постоянно хочется побыть одному, додумать свою мучительную, сложную думу. Кажется, если окончательно расставить точки над «и», наступит долгожданное семейное счастье — но оно что-то задерживается. Раньше Антон не понимал, почему многие приятели в схожей ситуации не спешат домой к женам — вполне себе, заметим, любимым, — а засиживаются на работе или, хуже того, в пивной. Теперь кое-что прояснилось. Любовь не при чем, дело в абсолютной мужской беспомощности перед кардинальными переменами в судьбе. Их надо осознать, принять. И постепенно все утрясется, как утряслось у большинства знакомых молодых папаш. Лишь один, начав квасить до рождения ребенка, продолжил это делать и после, но тут уж, видно, не психология виновата.

Ладно, поживем-увидим… Антон подошел к супермаркету — тот находился в двух шагах от дома, — и на входе столкнулся с парнем из своего отдела, тоже Антоном, которого девчонки на работе звали Антопелем. «Для отличия» и по неизбежной для всех обладателей этого имени корнеплодной ассоциации.