По отношению к памяти папы я совершила предательство.

Но ведь с другой стороны, жизнь должна идти своим чередом.

И если любовь ко мне пришла именно тогда, именно в тот момент, когда умер отец – это искушение? Это знак? Или это простое совпадение?

И что бы сказал сам папа, окажись он теперь здесь?

Он порадовался бы за меня? Одобрил бы он мой выбор?

Сколько вопросов, на которые я не могу ответить!

Я пришла сюда заработать миллион для папы, чтобы спасти его, чтобы сделать его счастливым, чтобы вернуть ему мой дочерний долг, чтобы отплатить ему за его любовь ко мне.

Я помню, как он возил меня по Европе, а ведь мог поехать в отпуск с какой-нибудь женщиной, но ездил со мной. И я этого не забыла. И как он посылал меня в Испанию в школу тенниса, и как баловал меня, покупал всякие подарки на зависть моим одноклассницам.

Но это правда, что когда-то наступает время отлепиться от папочки… Наступает время, когда дочка, девочка перестает воспринимать папу как главный образец мужества, как главный предмет восхищения, и вдруг однажды начинает видеть мужчину не в папе, как в священном сосуде, собравшем все обожаемые ею качества, но начинает восхищаться другим мужчиной…

И это будет уже взрослость. Это будет уже любовь.

Так у меня с Иваном.

И еще я врач.

Я пришла сюда спасать отца, а встретила человека, которого тоже было необходимо спасать. Я встретила Ивана. А Иван болен… Надеюсь, что теперь это в прошлом, то есть был болен любовью. Ненормальной, стыдной, на мой взгляд, любовью к женщине, которая по возрасту годится ему в матери.

Я врач.

Я нужна больным.

Я вылечила Ивана.

И теперь он мой возлюбленный.

Я пришла сюда заработать миллион для папы, но папа умер.

Теперь мне не нужен этот миллион.

И более того, теперь, после того, что произошло между мной и Иваном, когда я стала женщиной, я не имею морального права на этот миллион – и я его уже не получу.

А мне и не нужны деньги.

Мне нужен Иван.

Поэтому я осталась на этом шоу только ради него.

Ради моего Ивана.

Первоначальный смысл быть здесь на "проекте", как начальство называет наше теле-шоу, для меня теперь потерян. Я пришла за миллионом для отца, чтобы он не впал в уныние, чтобы он, как мечтал, купил бы себе дачу на реке Оке в Поленово. Да писал бы там свои книжки.

Но я опоздала со своей помощью – папа ушел из жизни.

И я, наверное, плохая дочь, я не дождалась конца положенного обычаями траура и позволила себе некий радостный момент, нет, уже не девичьего, а женского счастья.

Я виновата перед отцом.

И потому что не успела или не смогла удержать его от ухода из жизни, ведь, не будь я на этом шоу, на этом проекте, а будь я рядом с ним, просто рядом, может, он бы и не совершил этого отчаянного поступка? Но я виновата еще и в том, что не выдержала траура и была счастлива с Иваном.

Так прости меня, папочка!

Прости меня! …

Таня Середа

Типа любовь.

Роман

Продолжение …

А случилось дальше так.

За день до ограбления меня, как всегда в последние две недели, приковали к батарее.

А сторожить меня поставили Снежанку-дурочку.

Проститутку копеешную – она мне больше всех завидовала и, когда Леша с Лысым меня били, тоже все норовила всякий раз мне по голове заехать.

Ну…

Последняя надеждочка у меня осталась, последняя жизненная лазеечка честной девчонкой остаться и не замарать себя, отплатив черным за то доброе, что сделала для меня Маргоша.

Долго я думала, все решиться не могла, а потом решилась.

Снежана, говорю, слышь, Снежана, тебя достало-допекло, что я в чистые белые люди имела шанс выйти из нашей проституточной команды? Ты мне за это мстила? Да?

Ну, гляжу, в самую точку попала, Снежка наша совсем осатанела, материться стала – сто слов матом, одно по-русски – вижу, значит, права я оказалась, именно это ее допекло, а совсем не то, что я общачок наш, триста долларов потырила.

Дождалась я терпеливо, покуда Снежанка выматерится до конца, ну и сказала я ей, ну и предложила…

Говорю, что, думаешь до конца дней своих в плечевых придорожных шлюхах проторчать?

А не хочешь вместе со мной в белые люди, как человек?

Вижу – примолкла, слушает…

Ну, я и говорю ей тогда весь свой нехитрый план.

Я, говорю, я твой единственный шанс из проституточной ямы, из под Леши с Лысым вырваться, так что решай: или со мной в белые свободные барышни, или с Лысым и с Лешей до скорого конца деньков своих.

Только, говорю, если ты меня и заложишь Леше, то я все равно, если живой останусь, сбегу, но уже без тебя. Так что – я твой шанс, думай, Снежка, решайся!

А предложила я ей вот что.

Покуда я прикованная тут ночевать буду, Снежка пусть пойдет и по мобильному телефону, с улицы, чтобы ни Леша, ни Лысый не могли подслушать, пусть позвонит…

Не в милицию, а Маргоше – я ее номер на память помнила, как Отче Наш!

А Маргоше она должна была сказать, что завтра ночью ее дом грабить должны и проникнуть в дом должна ее подружка, та самая Танька, то есть – я.

И что Танька вовсе не предательница и изменница, а просто ее похитил старый ее хозяин сутенер и пытками на это ограбление вынудил.

И дальше я просила передать, чтобы они с милицией в подвале уже сидели и меня там ждали, и чтобы всю эту Лешину банду с поличным…

А Снежке я сказала:

– Не передашь – сдохнешь через полтора года от герыча или от СПИДа. А передашь, как я прошу, я обещаю, что вместе с Маргошей помогу на ноги встать, учиться, замуж выйти и все такое.

Ушла Снежка.

Я полтора часа вся не своя на привязи сидела – все ждала, как придут сейчас Леша с Лысым и забьют меня насмерть…

Но не пришли.

Не выдала меня Снежка.

Пришла через полтора часа.

Глядит на меня не моргая. …

Ну, не буду подробно про всю эту хренотень описывать – как мы на дело поехали, да как я, вся трясясь, сперва через ограду, а потом в окошко подвальное лезла, да как Леша мне сто раз напомнил про то, что мать мою в Великих Луках, да брата Сергуню вместе с ней порежет…

Прости меня, мамка, если что!

Кабы сорвалось, кабы заложила нас Снежанка-дура, так и не жить бы нам всем, всей семейке нашей непутевой. А и зачем нам, маманя, зачем нам такая жизнь? Жизнь, в которой ты, маманя, кроме стирки сраных кальсонов этих своих вечно пьяных хахелей да кроме подтирания заблеванных полов в нашей столовке, ничего хорошего не видала, да моя житуха, кабы не вырвалась я с помощью Маргоши – на что мне такая жизнь: отсасывать хачикам на заднем сиденье за пятьсот рублей? Да еще и по роже потом от Леши получать? Когда единственный оттяг – это риэлити-шоу по телику в нашей девичьей квартирке!

На хрена такая жизнь, маманя?

Так что рискнула я, а выскочили мы в дамки – срослось, как я запланировала, и жизнь наша обрела иной смысл!

Так что не за что мне, выходит, и прощения у тебя просить…

Одним словом, приехали мы под утро в квартал таунхаусный, где Маргоша обитала.

На двух машинах приехали. Леша, Лысый и еще два шкета, я их не знаю. Все бандюги отмороженные, клейма негде ставить. Сперва час выжидали, присматривались. Потом Леша меня вытолкал, под задницу подсадил и через ограду перебросил. У меня мобилка – для связи с ним. Нашла я то самое окошко.

И дальше – как по писанному.

Залезла я в окошко, ныряю вниз головой, там руками на скамейку, перекувырнулась…

Тихо!

– Есть кто-нибудь? – спрашиваю шепотом.

Глядь – два опера с пистолетами ко мне из углов выскакивают.

– Где остальные? – спрашивают меня.

Я им мобильный достаю, говорю, мне позвонить надо, надо сигнал подать.

Они мне – давай, звони!

Я звоню Леше, говорю, все, мол, чисто, залезайте…

Ну, а дальше, сами понимаете, повязали всех – и Лешу, и Лысого…

Те двое шкетов, что на улице во второй машине дожидались, попытались было удрать, да где уж там! Маргоша, кроме ментов, ведь на всякий случай еще и своих ребят припахала-впрягла.