Анна Захарова смеялась тогда над ним: поглядите, поглядите Борщанский наш какой тёпленький да хорошенький.

А он совсем отпустил тогда тормоза да и наговорил ей всяких комплиментов вперемешку с пылкими признаниями и самыми недвусмысленными предложениями.

Потом, когда протрезвел, хотел даже извиниться перед Мигуновым, все-таки его баба…

Но в памяти, в подсознании у обоих запало. Отметилось.

И теперь, когда они изредка пересекались, Анна улыбалась, опуская ресницы, а Борщанский все порывался продолжить начатый тогда охмуреж, да все снова откладывал.

Дела-дела!

Она улыбалась и опускала ресницы, а он улыбался, отводил глаза и разводил руками…

Теперь вот решительно набрал ее номер и, едва она сняла трубку, уверенно, как со старой женой заговорил непреложным императивом.

– Бери сейчас такси и приезжай, адрес мой знаешь?

Она полурастерянно ворковала там что-то там на своем конце – Зачем приезжать? – переспросил Борщанский. – Да я думаю, не стоит нам более откладывать, надо нам заводить детей.

И повторил для уверенности:

– Надо, Аня, надо! Люди умирают и люди рождаются. ….

Анна приехала с вещами.

С двумя большими сумками, шофер их вволок в прихожую и плюхнул на пол подле зеркальных дверей шкафа-купе.

– Ну, я к тебе надолго, – веселая, обдав Борщанского свежестью с уличного морозца, сказала Анна. – И ключики от квартиры сразу давай, если по-взрослому решил.

Анна встала посреди его большой прихожей, этакая картинка с гламурной тусовки – ножка на шпильке, рот в дентальном блистании улыбки журнала "Вог", и ручка с длиннющими розовыми коготками оттопырилась в ожидании заветных ключиков.

Борщанский обнял женщину-картинку.

Обнял и замурлыкал.

– Ой, да ты пьяный совсем, – хохотнула Анна. – Ты в запое, что ли? Борщанский! И в таком виде ты хочешь детей делать? Да они же уродами от тебя от такого родятся!

Потом выпили – а как же без этого?

Выпили один раз за новую жизнь и за покладистость характера Ани Захаровой, потом выпили второй раз за семейный эксперимент и за новую идею, а что? Разве не идея: тоже телешоу сделать – поставить у Борщанского телекамеры и сшибать куши у букмекеров, так как все зрители "Нормы" будут делать ставки, сколько Аня Захарова проживет с Борщанским?

Третью выпили за будущих детей, уже на брудершафт, и уже целуясь взасос, и уже торопливо расстегивая друг на дружке пуговички.

А наутро Борщанский сказал Анне:

– Ты как хочешь, а я всерьез!

– Ну, тогда я пошла на кухню готовить своему мужу завтрак, – ответила Анна.

– С телевидения не пущу, – с каменным лицом, безапелляционно отрезала мать Веры.

Иван попытался что-то возразить, но женщина резко захлопнула дверь, и уже из-за укрытия глухо прокричала:

– И вообще уйди, а не то милицию сейчас вызову!

– Кто там, мам? – крикнула Вера из своей комнаты.

– Лежи, дочка, они уже ушли, – ответила мать и пошла на кухню.

Вера все же поднялась с дивана, на котором почти не вставая провела два последних дня. Поднялась, прошла к окну, выглянула во двор.

Даже с их восьмого этажа она узнала Ивана.

Хоть он был и в шапке и в куртке – узнала.

Вера раскрыла форточку, вспорхнула на подоконник…

– Иван, Иван! – крикнула она.

Он не слышал – машины шумели, да автобус здоровенный с остановки газу наподдавал.

– Иван, Иван, – снова закричала Вера.

Тут Иван все же задрал-таки голову кверху и принялся искать глазами.

– Иван, Иван, – Вера высунула из форточки руку и махала своему любимому.

Заметил…

– Я сейчас выйду, жди! – крикнула Вера и бросилась в прихожую, одеваться.

– Куда? Не пущу! – запричитала мать.

– Уйди, мама, не мешай, – Вера раздраженно отпихнула мамины руки. – И вообще…

Лифт, их жалкое подобие вестибюля, подъезд, Иван стоит на сугробе.

– Пошли? Поговорим?

– А куда?

– А поедем ко мне – А о чем говорить?

– О жизни – Ты только не уговаривай меня возвращаться – На телевидение?

– Ну, да – А почему?

– Потому что они неживые. А я врач, я с живыми хочу – А я тоже неживой?

– Ты живой – Тогда давай говорить – О чем?

– О нас…

Поймали такси.

В такси сели оба на заднее сиденье и сразу начали целоваться. …

Таня СЕРЕДА (Шапо)

Типа Любовь

Роман (продолжение) В доме у Маргоши я почувствовала себя счастливой.

Был ли у меня дом когда-либо в моей жизни?

Ту хибару с сортиром на улице, ту так называемую квартиру в деревянном бараке – полторы комнаты и чулан, где ютились мы, мамаша со своими вечными мужьями, я и брат Серега, ту хибару назвать своим родным домом, как-то язык не поворачивался.

Дом?

Вечно сырой от того, что пол вровень с землей, да вечно холодный, сколько ни сожги в печке дров, потому что барак щитовой – он и есть щитовой барак, а не изба и не кирпичный дом.

А еще мать развесит всегда эти стираные рубахи своих мужей на просушку – не пройти, чтоб не задеть. Тьфу!

Считала, что в этом ее забота женская состоит: украсть в столовой, где она судомойкой работала, мяса, сварить мужику обед да рубахи ему настирать.

Вот уж никогда в моей жизни такого не будет, это точно! Мне лучше сдохнуть, чем мамаше уподобляться и стирать кому-то носки да трусы!

Одним словом, не поминала я наш барак, где детство мое прошло, не поминала я его как свой дом.

А полгода, что я у сутенера Леши жила в Бутово на съемной квартире с шестью девчонками – это тоже, разве дом? Это тоже не дом, хотя с девчонками мы и делали там что-то вроде уюта. Коврики какие-то стелили и на стенку вешали. Занавесочки…

И даже кошка у нас была – Марыська. Кстати, породистая, голубая короткошерстная.

И вот, только у Маргоши, только у хозяйки своей, которая стала мне вроде старшей сестры, что ли, только у нее я вдруг почувствовала, что такое свой дом.

И она, Маргоша, мне в этом очень помогала.

Вместе со мной обставила мою комнату, специально мы с ней в Икею ездили на МКАД, там мебель выбирали для моего будуарчика, потом шмоточки мне покупали, музыку, картины даже на стену и те – специально ездили, в Крылацком, в салоне выбирали.

Маргоша умеет жизнь обустроить.

Настоящая хозяйка!

И вот, когда жизнь моя у нее только наладилась, и когда я даже учиться начала – Марго мне учителя английского наняла, кстати говоря и инструктора по информатике, ну, по компьютерам, значит, не говоря уже о большом теннисе, которым я тоже живя у нее, стала заниматься, – и вот только все это наладилось, только я стала ощущать себя не бездомной крысой, ничтожной проституткой из Южного Бутова, а девушкой с чувством собственного достоинства, девушкой, у которой есть дом и есть друзья, это и случилось!

Я чувствовала, что рано или поздно что-то произойдет.

Ну не могло так быть, чтобы все хорошо, чтобы все – хэппи энд, солнце над пляжем и шоколадка во рту…

Не могло все быть так – слишком гладко.

Ну, в общем, случилось так, что меня нашли.

Хоть и большой город Москва, но на все сто процентов гарантировать, что не встретишься со старыми, ненужными тебе знакомыми, никто не может.

Где меня они засекли?

Может, в магазине "Ашан", а может в бутиках на Полянке или Екиманке, куда мы с Марго ездили иногда купить чего-нибудь вкусненького или тряпочку какую модную.

Но так или иначе – засекли и выследили меня.

Где живу, то да сё. И вот, я как-то поехала с поручением от Марго – отвезти наличные одному ее клиенту, что само по себе со стороны хозяйки было актом большого ко мне доверия, потому что деньги были немалые, и в иной раз у меня запросто мог бы возникнуть соблазн, но не теперь, когда жизнь моя в доме у Марго стала счастливой, так вот. Как раз в этот-то момент меня и поймали.

Не знаю, кто меня выследил, но в машину меня запихивали Лёша и его приятели-бандюганы Лысый и Гендос.