Когда Фостер вычеркивал из списка Фаэрбенов очередного представителя, к нему подошел Дринкуотер.

— Опять ничего, — устало проговорил Фостер. В списке осталось всего шесть Фаэрбенов. Был ли среди них убийца, или Фостер двигался в тупик? — Что вы хотели, Энди?

— Сэр, криминалисты обнаружили постороннюю ДНК у последней жертвы. На одежде. Похоже, пока убийца тащил ее по лестнице в квартиру, он вспотел. На ее рубашке — капли пота.

Фостер оживился. Спешка делала свое дело — преступник стал неряшливым. Раньше он не совершал ошибок, но постепенно его честолюбие росло.

У них появилась зацепка. Надо связаться с криминалистами и попросить кого-нибудь позвонить в Музей Хантера, чтобы получить образец ДНК скелета Ика Фаэрбена. Если она совпадет с ДНК убийцы, значит, преступление совершил один из его потомков.

Зазвонил телефон. Хизер Дженкинс рассказала о том, что им удалось выяснить сегодня утром в центре:

— Имя Пфайцера исчезло из списков. Никаких упоминаний о нем, его жене и ребенке.

Фостер мысленно обругал их за неудачу. Из всех фигурантов по делу 1879 года ему казалось, что Пфайцер заслуживал наибольшего осуждения. Очевидно, убийца думал так же. В глубине души Фостер надеялся, что подонка замучила совесть, он оставил одежду на пляже, шагнул в море и сгинул навсегда. Но это не объясняло исчезновение его семьи.

— Пусть Найджел продолжает работать, — сказал он Хизер. — В какой бы архив он ни захотел обратиться, все двери будут для него открыты.

Когда Фостер и Дринкуотер вошли в насквозь продуваемый актовый зал в Хоунслоу, уже сгущались сумерки. Фостер так устал, что с трудом передвигал ноги. Он дал себе слово, что после посещения общества любителей истории семьи восточного Лондона обязательно немного поспит. За подозреваемыми и потенциальными жертвами будут следить всю ночь. Каждый дюйм Пауис-сквер осмотрели и поставили под наблюдение. Похоже, в первый раз они шли на шаг впереди, а не позади убийцы, хотя это вызывало у Фостера тревогу. Неужели ему и теперь удастся выкрутиться?

Воздух в зале был холодным, даже морозным. И все же помещение было заполнено людьми. Море седых голов. Да, прав Джон Фаэрбен — лишь немногие из его товарищей еще не достигли пенсионного возраста. Фаэрбен, сидевший в середине зала, заметил их и помахал рукой. Фостер кивнул. Перед аудиторией выступал высокий пожилой джентльмен в кардигане. Он постоянно ссылался на диаграммы, которые высвечивались через проектор на экране у него над головой. Фостер и Дринкуотер стояли сзади и ждали, пока мужчина закончит, чтобы приступить к коллективному изъятию отпечатков.

Голос мужчины звучал невыразительно, монотонно. У Фостера загудело в голове. Сначала слова раздавались словно в тумане. Но затем он сосредоточился и стал слушать, о чем говорил выступавший.

— Кто ничего не знает об истории, не ведает о жертвах, принесенных во имя своей страны и семьи, тот не имеет ни малейшего представления о невзгодах и потерях, которые сопровождают процесс созидания всего крепкого и надежного. История учит нас чувству меры, возможности видеть перспективы. В глубине души мы эгоцентричны. Мир крутится вокруг нас и наших потребностей. Если мы не будем ничего делать, не станем изучать то, что находится за пределами нашего мирка, в таком случае мы будем все меньше верить в то, что есть, и иные значимые вещи. И тем быстрее мы начнем отдаляться от истины.

«Он говорит о таких людях, как я, — раздраженно подумал Фостер. — Я ничего не изучаю, ни о ком не забочусь, кроме себя. Все, что имеет для меня значение, — это работа. Здесь и сейчас. Я не чувствую ни прошлого, ни будущего. Не знаю, откуда я родом и кем были мои предки. Не знаю, кто я».

Вибрация телефона в кармане заставила его прервать процесс самоанализа. Он вытащил мобильный. Звонил бармен из «Принца Уэльского» по таксофону. У него появилась новая информация о человеке, который выпивал с Неллой Перри в прошлое воскресенье. Он не работал в тот вечер, но находился в пабе. Фостер решил сразу поехать на место. Сказал Дринкуотеру, что у него появились срочные дела, и оставил его одного разбираться с обществом любителей истории семьи.

Уходя, он посмотрел на часы. Шесть вечера. Он вспомнил газетную статью о пятом убийстве, где было написано, что тело жертвы обнаружили, когда «колокол в церкви Всех Святых прозвонил первый раз после полуночи…». В час ночи. У них оставался еще тридцать один час, прежде чем преступник завершит свое дело и смешается с толпой.

Найджел сидел в такси, продиравшемся через пробки центрального Лондона, душившие город в пятницу вечером. Люди ползли по перегруженным дорогам и наблюдали, как утекают драгоценные секунды их выходных дней.

Найджелу нужно было попасть в Национальный архив. У моста Кью дорога образовывала подобие бутылочного горлышка, и терпение Найджела лопнуло. Он выскочил из машины и последние полмили прошагал пешком. Начал моросить легкий дождь.

Свет из окон архива падал на темное озеро. Когда Найджел приблизился к дверям, охранник открыл их, проверил его сумку и пропустил внутрь. Найджел поднялся по лестнице в главный читальный зал. Молодой сотрудник — тощий бледный аспирант, выглядевший так, словно видел дневной свет лишь от случая к случаю, — ожидал его, чтобы подобрать материалы. Когда Найджел сделал запрос, аспирант положил на читательский стол несколько книг и документов. Учетные записи лондонской полиции.

Найджел сообразил, в чем заключалась проблема. В 1881 году Пфайцеру было сорок три года. В записях новобранцев пропущена информация между 1857 и 1878 годами, как раз тем самым периодом, когда Пфайцер поступил на службу. Поэтому Найджел обратился к списку увольнений начиная с 1889 года. К тому времени Пфайцеру было уже за пятьдесят, и он должен был уйти в отставку. Найджел пролистал сухие страницы нескольких томов в поисках его фамилии, пока не дошел до нового столетия, к этому времени он уже точно должен был уволиться. Никаких следов Г. Пфайцера. Если нет сведений о его увольнении, то не будет и сведений о выходе на пенсию и другой информации. Найджел проверил данные о смертях офицеров полиции до 1889 года. Но и там Пфайцер отсутствовал. Учетные записи так и не помогли ему раскрыть тайну.

Фостер подъехал к пабу и занял единственное свободное место на парковке. Через большие окна он видел, что, как всегда по вечерам в пятницу, здесь было полно народу. Люди выпивали чуть ли не стоя. Он с трудом пробрался к бару. За стойкой бармена не было. Фостер не узнал никого из персонала.

Через пелену усталости Фостер попытался вспомнить имя бармена. Он называл его по телефону. Карл. Он спросил официантку — высокую блондинку с волосами, собранными в пучок. Она кивком показала на дверь.

— Сегодня он не работает. Но он был здесь.

— Он ушел за деньгами, — добавила другая официантка, проходившая мимо с полным подносом.

Фостер подумал, что ему придется подождать. Парочка освободила два барных стула рядом с ним. После того как он выслушает Карла, если только тот не сообщит чего-то очень важного, что потребует немедленных действий, Фостер намеревался поехать домой, поэтому заказал себе пинту пива. В баре было шумно, но Фостеру хотелось побыть в окружении людей, музыки, разговоров, чтобы вокруг кипела жизнь.

Принесли кружку пива. Он сделал большой глоток, почувствовав, как исчезает напряжение. Кто-то коснулся его плеча. Это был Карл, в джинсах и куртке.

— Извините, — произнес он, — денежный кризис.

Фостер заверил, что все в порядке. Карл заказал бутылку легкого пива, название которого Фостер никогда не слышал, и сел рядом с ним.

Фостеру стало жарко, будто кровь ударила в голову. Усталость, решил он. Организм словно плавился, тело с трудом могло регулировать собственную температуру. Он зевнул, не в силах и не желая сдерживать себя.

— Трудная выдалась неделя? — спросил Карл.

— Можно сказать и так, — пробормотал Фостер.