— В какой-то степени, — ответил Фостер, решив сразу перейти к делу. — За прошедшие недели в западном Лондоне была совершена серия убийств. Преступник копировал убийства 1879 года, за которые повесили вашего предка. Мы считаем, что Ик Фаэрбен был невиновен, полиция ложно обвинила его, чтобы успокоить людей и спастись от нападок прессы.

Фаэрбен лишился дара речи. Он открыл и закрыл рот, не произнеся ни звука.

— Также мы полагаем, что человек, совершивший все эти преступления, знает о судебной ошибке и мстит за нее. Для начала нам необходимо опросить всех потомков Фаэрбена.

Фаэрбен посмотрел на Фостера с недоверием:

— Так я — подозреваемый?

— В некотором роде да.

— Я никого не убивал! — крикнул он.

— Охотно вам верю. Но мы должны исключить вас из списка подозреваемых. А для этого нам необходимы ваши отпечатки пальцев.

Фаэрбен согласился. Дринкуотер снял отпечатки, а затем спросил, где он находился в то время, когда обнаруживали трупы. Фаэрбен объяснил, что был дома, жена подтвердила. Фостер поверил им, но решил, что надо проследить за его перемещениями в ближайшие двадцать четыре часа. Когда Дринкуотер закончил свою работу, Фостер задал еще несколько вопросов:

— Вы рассказывали историю о Фаэрбене кому-нибудь из родственников или друзей?

— Мои ближайшие родственники знают о ней. Сын, который учится в университете, и дочь, она сейчас у подруги. Мой брат и его жена. Они живут в Оксфорде. И конечно же, члены общества любителей истории семьи.

— Все?

— Да, мы обсуждали это.

— Когда?

— Год назад. Они были потрясены. Как я и говорил, большинство людей, интересующихся семейной историей, принимают всех своих предков, а не только тех, кто заработал больше денег или произвел на свет много детей.

— Вы не заметили, что кто-нибудь уделил вашим словам особое внимание, задавал уточняющие вопросы?

Фаэрбен снисходительно улыбнулся:

— Детектив, мне сорок девять лет. По сравнению с остальными членами общества любителей истории семьи я там почти мальчишка. Ни один из них физически не способен на убийство. Завтра вечером у нас ежемесячная встреча. Приходите и посмотрите, нет ли там потенциального убийцы.

Фостер усмехнулся и записал название общества и фамилию его секретаря. «Круг тех, кто может знать о судебной ошибке, расширяется», — с сожалением подумал он.

Фостер встал и собрался уходить.

— Почему вы решили, что он не был виновен? — спросил Фаэрбен.

— Я сразу чувствую, когда дело нечисто. — Фостер не рассказал, что предка Фаэрбена избили перед тем, как повесить. Он понимал, что теперь Джон Фаэрбен сам об этом узнает.

— Забавно, — проговорил Фаэрбен, провожая Фостера и Дринкуотера до двери. — Недавно я беседовал со своим братом. Когда я только начал поиски, моя мама, умершая четыре года назад, очень переживала. Она повторяла, что я не должен в это ввязываться, потому что в нашей семье был убийца. Тогда я впервые услышал об этом. Она умерла, но так и не захотела узнать подробности. Для нее это было позором. Многие годы эта история была мрачным секретом нашей семьи. А теперь выходит, нам было нечего стыдиться и он был невиновен.

Они попрощались. Фостер удивился. Семья стыдилась Ика? Это означало, что Клара не верила в невиновность брата. Возможно, она стыдилась его вины.

— Оказывается, он изучал историю своей семьи. Правда, интересно? — произнес Дринкуотер. — Наверняка солгал, заявив, что не знал о судебной ошибке.

Фостер покачал головой:

— Сомневаюсь.

Он вспомнил, что Фаэрбен сказал о матери и об ее отношении к их предку, и его это огорчило. Ика Фаэрбена не только осудили на смерть. Больше века его фамилия являлась причиной стыда для тех, кто ее носил.

Найджел позвонил в десять часов вечера, от бесконечных свидетельств у него рябило в глазах и болела голова. Хотелось добраться до дома, поспать немного и с новыми силами вернуться в центр. Он собирался провести там следующий день и, вероятно, вечер.

Зайдя в квартиру, он упал на диван. «Остаться бы тут и никуда не уходить», — думал он и тер лицо руками. Имена, даты и номера свидетельств продолжали крутиться у него в голове. Найджел включил канал Би-би-си «Радио четыре», который всегда служил ему шумовым фоном. Он не выключал его, даже когда спал, и радио тихо бормотало в ночи. Своим гостям он в шутку говорил, будто желает узнавать что-то новое, даже когда отдыхает, но на самом деле радио просто помогало ему успокоиться. Мужчина высоким шепелявым голосом читал отрывок из книги о путешественниках. Найджел устроился на диване поудобнее и закрыл глаза.

Он вздрогнул, когда в дверь позвонили. Кто, черт возьми, пришел в такое время? Найджел приблизился к домофону.

— Да! — воскликнул он раздраженно, ожидая услышать какого-нибудь пьяного дурака, набравшего не тот номер.

— Это Хизер.

— Ой!

— Простите, я вас разбудила?

— Нет, что вы! Я только пришел. Просто слушал радио и…

— Я могу войти? В Шепердс-Баш очень мило, но я не хочу стоять здесь всю ночь.

— Конечно! Простите. Я немного растерялся.

Найджел нажал кнопку и пропустил Хизер. Он слышал, как хлопнула входная дверь, потом донеслись ее шаги по ступеням. Он открыл дверь квартиры. Когда Дженкинс поднялась на лестничную площадку, Найджел увидел, что она держит в руке какой-то предмет, похожий на бутылку вина.

Он пропустил ее, и Хизер направилась в гостиную, оставляя за собой аромат своих духов. Она сняла куртку и перекинула ее через ручку дивана.

— Не будете так любезны открыть это? — попросила она, отдавая Найджелу бутылку вина, обернутую в белую бумагу. — Я за всю неделю не выпила ни бокала… да что это была за неделя! Я только что была в доме одного из Фаэрбенов из вашего списка. Ничего интересного. Он живет в конце улицы, и я подумала, не заскочить ли к вам и посмотреть, как у вас дела.

Найджел улыбнулся. Несмотря на усталость и намерение выспаться перед тем, как вернуться к работе, он обрадовался. Утром после убийства Неллы Перри визит Хизер выглядел формальностью — скорее это было профессиональное беспокойство. Сейчас все обстояло иначе. По крайней мере так ему казалось. На мгновение он пожалел, что обстоятельства складывались таким образом, что через несколько часов им придется вернуться к работе. Найджел мечтал, чтобы сейчас был обычный вечер пятницы, и они могли бы проводить время, как им хочется. Он пошел в кухню, порылся в ящике со столовыми приборами и нашел штопор.

— Как идет работа? — спросила Хизер, появляясь в дверях кухни.

— Хорошо, — ответил Найджел и мысленно обругал штопор, раскрошивший пробку. Он дернул его и осторожно вытащил пробку, стараясь, чтобы крошки не попали в вино. Найджел достал из буфета два бокала из самого лучшего набора.

— Выпьем за то, чтобы в следующие двадцать четыре часа убийцу поймали, — провозгласила Хизер, когда они чокнулись.

Найджелу понравилось оживленное выражение ее лица. Она отхлебнула вино и отбросила волосы со лба.

— А как дела у вас?

Найджел сел на диван.

— Семейную историю Эллиса трудно проследить. Очень распространенная фамилия. Поэтому я пока отложил его. Начал с Дарбишира. Немногосложно, учитывая различные варианты произношения имени — можно и с «а» и с «е». Но мне удалось найти его предков в 1879 году. Его прапрадедом был Айвор Дарбишир, газетный репортер.

— Какой газеты?

— Пока не знаю. Его нет в старых справочниках «Кто есть кто», поэтому вряд ли газета являлась национальной. Он жил в Кенсингтоне. Полагаю, мог печататься в «Кенсингтон ньюс», эта газета оказывала давление на полицию.

Хизер кивнула.

— У Дарбишира отрезали руки. Журналисты пишут или печатают руками. В этом есть смысл. С предками Неллы Перри мне повезло гораздо больше.

Дженкинс достала из сумки блокнот.

— Ее прямым предком был Стэффорд Перси, главный свидетель обвинения на суде против Фаэрбена.

— Есть!

— Это было нелегко. Нет никаких упоминаний о том, что Перси имел отношение к их семье. Но я выяснил, что в 1892 году Симус Перри был рожден вне брака. Его мать — ирландка, ее фамилия стояла в свидетельстве о рождении, графа отца пустовала. Я нашел ее в переписи за 1891 год. Ниам Перри. Она была домработницей Стэффорда Перси.