— Много людей уже погибло из-за этих бумаг моего бедного друга.

— Да, — сухо ответил комиссар Брокар. — Вам следовало бы давно предъявить их полиции.

— Вы забываете, что воля покойного должна быть священна, а воля покойного друга — вдвойне. И все же я вам скажу, что если бы, сдав их полиции, я предотвратил хоть одно из этих убийств, я сделал бы это. Но не думаете же вы, комиссар Брокар, что те, кто следит за вами, позволили бы вам предать гласности содержание этих бумаг? Может быть, вы только потому еще и живы, что эти люди не вышли на меня.

— Какие люди? — требовательно спросил Брокар.

— Вы поймете это, когда ознакомитесь с документами.

Но будьте осторожны оба: пока эти бумаги не будут преданы гласности, ваша жизнь в опасности. Если им удастся украсть их у вас, знайте, что дубликат хранится в Швейцарии, в Женеве, у нотариуса, сменившего того, который вел дела Павловской и сына Франческо. Мой друг поручил мне передать эти документы только в достойные руки. Комиссар Ришоттани быстро вышел на меня: я едва успел навести справки о его надежности. Вы найдете здесь ответы на все ваши вопросы, за исключением Рембрандта.

— Но вы то знаете, куда он делся, синьор Аарон? — спросил Армандо.

— Нет.

— И никаких предположений?

— Нет.

— Могу я спросить, что вы думаете по поводу трагедии Рубироза?

— Пока нет.

— А о причине ненависти Франческо к старому Самуэлю?

— Нет.

— Но вы знали причину этой смертельной ненависти?

— Возможно.

— Знаете ли вы, синьор Аарон, что я мог бы вас арестовать за сокрытие сведений?

— Это ничего бы не дало. Почитайте-ка лучше досье. Тогда вы поймете, насколько неисповедимы пути искусства. А теперь извините меня, мне пора заняться своей работой.

И обратившись к Ришоттани, добавил:

— Комиссар, в следующий раз возьмите с собой вашу красавицу Джулию. Я буду рад пригласить вас пообедать вместе с этим чудаком Брокаром. И не слишком ломайте голову над делом Рубироза. Судьбы некоторых семей бывают запутанны и противоречивы. Только Богу дано знать, в чем истина, и только он может вершить суд. Идите и постарайтесь быть счастливым. Я никому не завидую и не мечтаю о богатстве, но вы, комиссар, вам дарована благодать поистине завидная. Мне скоро шестьдесят, и все же желание любви еще живо в моем сердце и причиняет мне боль. Если бы счастье так улыбнулось мне, как вам, комиссар Ришоттани, у меня, может быть, и достало бы сил оставить Мелани и прожить мои последние годы с достоинством и гордостью человека, нашедшего цветок в пустыне жизни. Свой собственный цветок, найти который не каждому дано и который можно встретить только один раз в жизни. Возвращайтесь в Турин, идите к ней, но помните, что цветок любви источает крепчайший аромат, но стебель его хрупок. Ну, идите, идите оба и будьте осторожны…

Ошеломленные, они вышли на улицу и двинулись к перекрестку рю де Прованс и рю де Фабур Монмартр.

Первым нарушил молчание Ален:

— Странный человек. Такие встречаются в романах. В них всегда есть какая-то тайна, какое-то странное очарование и притягательная сила. Я предупреждал вас, что раввин — большой оригинал. Что вы обо всем этом думаете, комиссар?

— То же, что и вы: умираю от нетерпения прочитать досье Франческо Рубирозы. Если со мной что-нибудь случится, передайте все Индро Монтанелли. Этот человек не связан ни с какой партией и никого не боится.

— Ну и ну, — сказал Брокар. — Я надеюсь, что с вами ничего не стрясется, но если бы так случилось, я впервые в своей жизни обратился бы к «мошкаре», да еще благодарил бы их за помощь. Вы ведь знаете, что у меня на них ужасная аллергия.

— Индро Монтанелли — это не «мошка». Это самая ядовитая змея европейского журнализма. Как раз тот человек, что нам нужен. Да еще и тосканец до мозга костей. Честный и независимый. Это немало.

— Мы что-то сильно забегаем вперед, — заметил Брокар. — А что там в досье по этому делу? Если речь идет всего лишь о подделках и кое-каких взятках власть имущим через аукционы ТЗМС, то вряд ли такой скандал сможет слишком заинтересовать газетчиков.

— Вы забываете, комиссар Брокар, сколько крови и сколько трупов уже лежит на пути к этому досье.

— Для вас, господин комиссар, «паелла» [42], и самого лучшего качества, всегда готова, — по-французски, хотя и с сильным испанским акцентом, ответил хозяин ресторана.

— А можно в отдельный кабинет? — спросил Брокар. — У вас ведь днем обычно немного народу?

— Конечно, господин комиссар!

— Ну и хорошо. Пока готовится «паелла», принеси нам твоего доброго красного вина. — И, повернувшись к Ришоттани, спросил: — Вы не против «паеллы»? Или заказать что-нибудь другое?

— Совсем не против. Сто лет ее не ел и с удовольствием попробую.

— Сейчас ведь в ресторанах готовят обычно мороженую рыбу. Но здешний хозяин — мой старый знакомый, и для меня он делает «паеллу» «как принято у нас дома, из настоящей рыбы». Ну, а зная о вашем приезде, я предупредил его заранее и попросил не ударить в грязь лицом.

Когда-то я помог ему получить французское гражданство, он пойдет за меня в огонь и в воду. Это ему вы звонили из Турина, а он тотчас предупредил меня условным кодом. Так что я тут же приехал сюда и перезвонил вам. Он очень надежный, ценный для нас человек.

— Вы очень любезны, комиссар Брокар. Не знаю как и благодарить вас. И за «паеллу», и за помощь ваших друзей.

— Ну какие там церемонии между своими! — улыбнулся Брокар. — Этим летом я собираюсь в Италию на несколько недель и обязательно загляну в Турин, чтобы познакомиться с красавицей Джулией, про которую уже даже раввин знает.

— Мы вам будем рады.

— Я напрошусь тогда на макароны, и если у Джулии найдется среди подруг une charmante itallienne pourmoi [43], я не откажусь.

— О! Осторожнее, комиссар Брокар! Итальянки — опасные женщины!

— А я не боюсь. Злоумышленники для меня дело привычное.

— Не забывайте, что для нас, полицейских, зло — привычное дело, но добро… А итальянки умеют быть нежными, страстными, женственными, добрыми, очаровательными и т. д. и т. д. Одним словом, воплощением всего того, о чем только может мечтать мужчина.

— Ну что ж, я бы рискнул, — смеясь ответил Ален.

Они вошли в отдельный кабинет, сели за стол и с нетерпением открыли досье Франческо Рубирозы.

С первого взгляда стало понятно, что речь идет о документах огромной взрывной силы. Досье делилось на две основные части. В первой были собраны доказательства всех незаконных сделок Тарики, главы ТЗМС. Это были каталоги с фотографиями предметов XIX века, проданных на аукционах Парижа, Лондона, Амстердама, Брюсселя, Вены, Нью-Йорка, тайно вывезенных затем в Италию и появившихся в каталогах ТЗМС уже в качестве предметов XVIII века.

Тарика был так уверен в могуществе своих высоких покровителей, что не побоялся даже опубликовать у себя в каталогах цветные фото мебели, проданной всего пять-шесть месяцев назад на европейских аукционах и фигурирующей в их каталогах на черно-белых фото, как это и полагается для предметов невысокой художественной ценности. Цветные фото делаются обычно для подлинно старинных изделий, к тому же неоспоримо высокого качества.

Тарика не дожидался даже пока пройдет достаточно времени, чтобы любители антиквариата и сами антиквары могли бы забыть выставленные на европейских аукционах вещи и не заметить его обман.

Все фото в досье были заверены подписью нотариуса того города, где происходила продажа.

И в довершение всего к делу прилагались показания водителя грузовика, некоего Джанфранко Маркезелли, не поладившего с Тарикой и рассказавшего всю правду о перевозках товара.

Они состояли из пятнадцати машинописных страниц, также заверенных нотариусом в присутствии двух свидетелей.