Комиссар Брокар, будто читая мысли Армандо, первым нарушил молчание:

— Теперь мы знаем, кто и почему так неотступно следит за нами. Но так же как и вы, я по-прежнему не могу понять, какое отношение все это имеет к туринской трагедии.

— Да, — коротко согласился Ришоттани.

Принесли «паеллу», и оба молча принялись за еду, погруженные в свои размышления.

Наконец, Армандо заговорил:

— Мне пришла в голову мысль, которую я хотел бы обсудить с вами. Поскольку террористы находятся на свободе, не исключено, что какому-нибудь министру придет в голову освободиться с их помощью от раввина, а может быть и от вас. Пока они чувствуют себя в опасности из-за содержания этого досье, их ничто не остановит. Они уже доказали это, действуя совершенно свободно как в Италии, так и во Франции, поскольку располагают сильными политическими связями. Но если вы представите все имеющиеся в досье доказательства начальнику парижской полиции, сделав это со всеми необходимыми формальностями и заявив о своем несогласии с моим намерением опубликовать их, мы достигнем трех целей.

Во-первых, они прекратят отчаянные поиски этого досье, уничтожая всех, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, включая вас.

Во-вторых, вы получите, наконец, заслуженное повышение, которое так опаздывает, поскольку жужжание «мошкары» всегда было направлено против вас.

В-третьих, это даст мне время, чтобы подготовиться и обдумать, каким путем лучше всего предать гласности нелегальную торговлю оружием и наркотиками.

— Дорогой мой комиссар Ришоттани, вы просто сошли с ума! Как только я предъявлю досье, его сдадут в архив или уничтожат по «государственным соображениям», а с вами очень быстро расправятся.

Армандо улыбнулся:

— Я вижу, комиссар Брокар, что вы прекрасно поняли положение дел. Именно этого я и хочу. Мне нужно всего три дня, чтобы подготовиться. Я хочу, чтобы они себя обнаружили, и когда это произойдет, я смогу встретить их как полагается. Поэтому, прошу вас, отдайте досье только через три дня. И вообще, справедливость требует, чтобы раввин, оказавший нам такую большую услугу, не подвергался бы опасности, а вы получили бы более чем заслуженное повышение назло всей мошкаре на этой земле, — с улыбкой заключил Ришоттани.

В Турин Ришоттани вернулся ночью… А утром позвонил Джулии в банк, где она работала. Джулия горела от нетерпения видеть его, но Ришоттани сказал, что увидеться они смогут только завтра.

— Нет, раньше нет, любовь моя! Я совсем без сил, и потом мне нужно…

— Опять за свое?! Сначала полиция, а Джулия потом, да?

— Ну не надо, не говори так! Ты же знаешь: я люблю тебя. Но поверь, иначе нельзя… Завтра мы будем вместе целый день…

Джулия, однако, вовсе не собиралась провести еще один день без Армандо.

Вернувшись с работы в пять, она села за телефон и набрала номер Управления, уверенная, что Армандо, как всегда, не устоит…

Улыбаясь, она положила трубку на место: ей опять удалось лишить его спокойствия своей безудержностью, конечно, разговор этот кто-нибудь да слушал.

Очень хорошо, пусть слушают!

Она испытывала какое-то тонкое извращенное удовольствие от сознания, что за ней наблюдают, что есть кто-то «третий», какой-то зритель, уверенный, что он невидим, и присутствующий при их любовных встречах.

Нечто вроде ощущения себя на сцене перед публикой, которая может подтвердить, что зрелище было действительно замечательное, талантливое, возбуждающее.

Не раз она замечала, сколько тонкого наслаждения доставляла ей мысль о судорожном внимании соглядатая, о том потрясении, которое вызывает в нем ее тело…

Знала она и то, что Армандо после ее внезапных звонков к нему на работу, не мог больше там оставаться. Быстро изобретал он какой-нибудь предлог и мчался к ней через весь город. Вопрос одного часа, не больше. А она изображала удивление, безудержную радость от такого сюрприза, который сама же так тщательно подготовила, щедро отдавая ему главную роль в этом действии, где один не может без другого. «Армандо, я теряю голову! Я и не надеялась! А еще говоришь, что старый!»

Ни за что на свете она не призналась бы ему, как тщательно она выбирает нужные слова, чтобы возбудить его, заставить сорваться с места и мчаться к ней. Что все это хорошо продуманный ход, в результате которого он здесь — какой сюрприз! — и ни на минуту не сомневается, что именно он руководит этими любовными па, тогда как музыку к ним написала и исполнила она сама…

Джулия взглянула на часы… Было пять, когда она позвонила в квестуру, сейчас уже почти шесть… Еще несколько минут, и он будет здесь, пульсирующий каждой клеточкой тела, и она покорно подчинится ему, и он никогда не догадается, что на самом деле все по-другому: он раб, а она — королева.

Но вообще-то лучше, чтобы он немного помучился. Это дело Рубирозы прямо-таки соперничает с ней.

Она, пожалуй, выйдет из дома, спрячется где-нибудь рядом и будет смотреть, как он прибежит, как пойдет в квартиру, а там никого нет…

Едва она вышла на улицу, возле нее плотно выросли двое и зажали с двух сторон. Тот, что поменьше, с усами, похожими на велосипедный руль, прошипел:

— Не будь дурой, или мы прикончим тебя прямо здесь.

Она позволила им привести себя в квартиру, где ее заставили сесть и больно заломив руки, связали их за спинкой стула. Пластырем залепили рот.

Из глаз ее рвался страх, а они спокойно двигались по квартире, закрыв дверную цепочку, которую она откинула только четверть часа назад, чтобы выйти на улицу. Четверть часа или целая вечность?

Один из них с профессиональным умением начал открывать ящики комода, вспарывать подушки, обыскивать всю ее маленькую квартирку. Потом кивнул другому, приглашая его присоединиться. Но тот, другой, подошел к Джулии, сгреб в горсть ворот ее шелковой блузки и рванул вниз, обнажив ее прекрасную грудь.

Первый согласно кивнул… Джулия содрогнулась от отвращения, и в тот же миг он швырнул ее на ковер, как тряпичную куклу.

Сорвав с нее остальную одежду, он подмял ее под себя, а второй все продолжал шарить в вещах. Джулия сознавала все так ясно, как будто это происходило с кем-нибудь другим. Она пыталась сопротивляться, сжать ноги, помешать им, сменяющим друг друга, выиграть время, хотя бы несколько драгоценных мгновений, отделяющих ее от Армандо, который, конечно же, близко. Армандо, ее спасение, ведь он уже должен быть здесь, он спасет ее, они не успеют ее убить.

Она переносила теперь все, как бесчувственный манекен. Ее перевернули вниз лицом и снова безжалостно насиловали.

Тот, что поменьше, яростно выплевывал слова:

— Что, шлюха, теперь не будешь больше насмехаться над нами, как обычно, когда звонила своей ищейке?! Вот тебе! Вот тебе негр с начинкой из СПИДа! Ты ведь этого нам желала, а?!

Они были безжалостны и все более распаляясь, без устали сменяли друг друга. Иногда Джулия почти теряла сознание, но ужас заставлял ее быть начеку, она ждала шума машины Армандо, его шагов по лестнице, звука ключа в дверном замке.

Но и они это услышали.

— Пошли, быстро! Сюда кто-то идет!

— А эта шлюха?

— Она же нас запомнила в лицо, кретин! Ее нельзя так оставить…

Джулия слышала, как Армандо бежит по лестнице, слышала звонок, потом этот звук стал все громче, пока не заполнил ей всю голову и не разорвался там, отбросив ее и черное небытие.

«Армандо, ты здесь, наконец…» — была ее последняя мысль.

«Скорая» с включенной сиреной увозила ее бедное истерзанное тело, бинты на голове все больше намокали кровью.

Армандо сидел рядом. Большими руками он держал ее тонкую кисть, всем своим существом стараясь поддержать слабое биение пульса, единственную ниточку, связывающую ее с ним.