— Значит, их было трое, — он пристроился рядом с Васильевым, блаженно вытягивая гудящие ноги.

— И все в одинаковой обуви. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— А вспомни, что рассказывала твоя Ирина про человека в лесу. Камуфляж, маскировка…

— Но вы забываете, — подал голос прислушивающийся к их разговору Борисов, — что мы с ним столкнулись на северной стороне острова, а это далеко отсюда.

— Это еще ни о чем не говорит. За вами следили, также, как потом и за лагерем. Похоже, что мы без спроса вторглись в чужие владения.

— Хотя нас и предупреждали, — скорбно довел мысль до конца Борисов. — Идиоты, ребячество в одном месте заиграло…

Подбежавший к ним Билли шумно дышал, вывалив из пасти красный, как тряпка, язык. Облизнув мокрый нос, заскулил, перебирая лапами, зовя людей за собой.

— Умная собака, — погладил его Санчес и поднялся с земли.

Пес встрепенулся, заметался по тропе.

— Вставай, старина.

Санчес подал руку Борисову, но тот, бесконечно уставший, но преисполненный мужского достоинства, от помощи отказался.

— Что ты, девицу нашел? — проворчал он.

Подыскивая себе опору, он ухватился левой рукой за омшелый сук и оцепенел, впившись в него выпученными глазами. Покатый лоб его покрылся крупной испариной. С соседней ветки свисала зеленая, а потому незаметная в листве змея, нацеливаясь на него узкой чешуйчатой мордой. Раздвоенный ее язык стриг воздух. Борисов боялся шевельнуться и свести взгляд со скользкой твари, которая буквально гипнотизировала его. Вырывавшееся вместе с двоящимся жалом, пугающее шипение парализовало волю ученого. Он не смел и двинуться.

Дальнейшее он помнил смутно, как в дурном сне. Перед ним мелькнуло что-то белое, кулак Санчеса, как запоздало сообразил он. Голова свесившегося с ветки ползучего гада оказалась крепко зажатой, и напрасно змея яростно разевала широченную пасть, демонстрируя два острых зуба, источавших яд, и извивалась. Нанести смертельный укус своему обидчику она при всем желании не могла.

Санчес свободной рукой достал из чехла нож и, хватив змею о землю, так, что она на какое-то время потеряла способность двигаться, точным ударом отсек ее плоскую голову. На его ладонь фонтаном брызнула черная кровь. Отшвырнув агонизирующее длинное ее тело, он сорвал с ветки листья и обтер им руку.

Только сейчас, когда опасность миновала, крупная дрожь охватила Борисова. Ноги отказались ему повиноваться, он рухнул на кочку. Тупо глядя перед собой и не замечая никого и ничего, он полез в карман, за неизменной своей спутницей — трубкой, также слепо набил ее табаком. Прикурить ее не получалось. Рука дрожала, огонек зажигалки метался, попадая куда не нужно. Забрав у него огниво, Санчес чиркнул кремнем и поднес вспыхнувший огонь к краю трубки. Борисов жадно втянул в себя дым, выпустил ноздрями две пахучие дымные струи, и лишь тогда, уже более осмысленно посмотрел на Санчеса и изрек единственное, что крутилось на языке:

— Ни фига себе…

— С тобой все в порядке?! — положил ему ладонь плечо Васильев, сам перепугавшийся не ничуть меньше.

Борисов глубокими затяжками сжег в трубке остатки табака, вынул мундштук из губ и постучал им о колено, вытрясая пепел:

— Опять ведь ворону поймал… И как она меня только не укусила?!

— Недаром говорят: «Все хорошо, что хорошо кончается», — видя, что с приятелем все обошлось, повеселел Васильев. — А насколько ядовита эта гадюка?

Санчес пинком отбросил прочь отрубленную змеиную голову, и та мячиком укатилась в траву.

— Если бы она укусила, Кирилла хватило бы на час, не больше. И помочь ему никто был бы уже не в силах, — И он назвал убитое пресмыкающееся по-латыни; название было длинное, как и сама змея.

— Ты мне жизнь спас, — покончив с перекуром, Борисов подошел к кубинцу и подал руку. — Запомни, я теперь твой должник.

— Запомню, — на полном серьезе ответил тот, отвечая рукопожатием.

Под ногами вьюном закрутилась болонка, залаяла, напоминая людям, что время дорого и терять его нельзя, их коллега в опасности.

Во второй половине дня, когда стрелки наручных часов Васильева приближались к половине третьего, когда начало казаться, что джунглям не будет ни конца, ни края, и вообще, они сбились с пути и кружат на одном месте, — столь однообразно вокруг все выглядело, и даже самого Санчеса стали брать сомнения относительно способностей дворовой собачонки вести по следу, — лес начал прореживаться, вершины как бы раздвинулись, пропуская солнечные лучи, а в просветах деревьев, слева, завиднелась морская синева, расплывающаяся неясной дымкой на стыке с горизонтом и отчетливо слышался шум прибоя.

— Похоже мы к берегу вышли, — обернулся к взмокшим от усталости друзьям Санчес.

Ориентируясь на звук, он прошел не больше пятидесяти метров: далее земля обрывалась провалом; на краю обрыва, свесив в бурлящую пропасть поникшие ветви, росло слабое деревце, всеми корнями и корешочками цепляясь за спасительную, питающую почву. Санчес осторожно ступил на самую кромку и, подавшись вперед, глянул вниз. Скалистая стена уходила отвесно прямо из-под его ног, — насколько глаз хватало протиралась необъятная, голубая водная гладь, — а внизу, на многометровом удалении, волны бились о прибрежные скалы, обдавая их брызгами и пенясь.

— Пока долетишь, умрешь со смеху, — подошел со спины Борисов. Он заглянул в пропасть, где все клокотало, бурлило и пенилось, присвистнул и добавил со знанием знатока. — Метров сорок пять запросто будет. Сорвешься вниз, и испугаться не успеешь.

Санчес побледнел и поспешил отойти от края, чем привел в немалое изумление Борисова, которому, особенно после случая со змеей, казалось, что этого большого сильного человека ничем не проймешь и уж тем более не испугаешь.

— Мы находимся где-то вот здесь, — достав из жилета сложенную карту, Санчес показал пальцем на восточное побережье, обозначенное желтым, гористым рельефом. — Это если верить тебе, Билли.

Псина, услышав свою кличку, задрала морду и отрывисто гавкнула.

— Дальше идти некуда… хотим мы того, или нет.

Свернув карту, он засунул ее в пустой кармашек и с удвоенной энергией, словно ни капли не устал, и за плечами не было этого шестичасового, трудного перехода по джунглям, зашагал вдоль обрыва.

Лес редел и редел, и еще минут двадцать спустя поисковики вышли к каменной гряде, что вздымалась перед ними ввысь, преграждая путь. Гряда брала свое начало от пропасти, на дне которой бушевал прибой, и тянулась далеко в сторону, теряясь за деревьями.

Васильев подошел вплотную к подножию каменного кургана и задрал голову, разглядывая его.

— Ну и что дальше? — плюхнувшись на траву, спросил Борисов. — Куда теперь?!

Билли между тем, обнюхивая землю, заметался у выпирающей из стены монолитной глыбы, поросшей не то плющом, не то диким виноградом, потом сел и залаял на нее.

— Тю-ю, — почесал Борисов затылок. — Собачка от жары кажись того…

Но болонка, покосив на него карим глазом, продолжала с прежним рвением облаивать камень.

— Не пойму, чего он хочет!

Васильев не просто сейчас изучал скальные отложения, но и выискивал на них возможные следы человеческого пребывания, не в том смысле, конечно, какие в лесу. Но, если довериться собачьему нюху, Глорию привели именно сюда, а потом куда подевались люди, загадка. Нависающая скала имела почти отрицательный угол, а значит, без специального снаряжения на нее не взобраться. Но где забитые в расщелины крючья, где кольца, без которых не обойтись. Как не всматривался он внимательно, до рези в зрачках, ничего похожего не находил. Да не вознеслись же они, в самом деле?..

Встав ногой на выступ, он потянулся, вцепился подушечками пальцев в крошечный карниз. Из неудобного этого положения Васильев переместился выше, распластавшись на нагретом солнцем камне и вжимаясь в него животом, нашел щербину повыше, и обдирая ногти, взялся за нее. Но скользкая, не предназначенная для альпинизма обувь сорвалась с уступа, и Васильев обрушился на землю, благо, что с небольшой высоты.