– Все же, отец Иреней, – прервал монаха архимандрит Иринарх, – объясните мне цель вашего приезда сюда. Вы же не думаете, что насельцы миссионерского монастыря будут заниматься поисками мифических сокровищ?

– Ваше преподобие, – монах старался говорить спокойно и убедительно, – исключительно серьезное положение России подвигнуло епископа Пимена заняться этим авантюрным проектом. Святой Синод неоднократно отмечал бессеребреничество и чистоту помыслов отца Пимена. Высокий сан говорит за него. Но Россия и Император нуждаются в помощи. Епископ Пимен усмотрел в открывшемся ему документе руку Господа. Я послан к вам, чтобы и вы протянули руку помощи.

Архимандрит задумался. Тишину нарушал лишь равномерный ход настенных часов. Отец Иреней сидел молча, вперив взор в дощатый пол кельи. Наконец архимандрит Иринарх пошевелился. Прибывший монах вскинул на него взгляд.

– Никто в округе не знает ничего о какой–нибудь пещере, – произнес архимандрит.

– Я привез с собой подробную карту, – отозвался отец Иреней, – она была в том документе. Епископ сделал копию и перевел на наш язык.

– Дайте мне взглянуть. – Монах вытащил из холщового мешка сверток и, развернув его, протянул Иринарху.

Архимандрит принялся изучать от руки нарисованный план и вскоре нашел на нем Светлый мыс и монастырь армянских братьев. Береговая линия оказалась совершенно другой, озеро было значительно меньших размеров. Там, где сейчас плескалась вода, стояли дома и жили люди. Крест, обозначавший вход в пещеру с сокровищами, находился в верховьях реки Кутурга. Рядом возвышался скалистый склон, вдоль которого дугой текла речка Курменты.

– Я знаю это ущелье, – проговорил архимандрит Иринарх, – мы с братьями ходили туда собирать грибы для засолки. Но пещеру не видел.

– В документе написано, что монахи повернули реку и залили вход, – напомнил отец Иреней.

– Там есть одно место, где река течет вдоль утеса. По утесу идет вертикальная трещина, которая опускается прямо в речную быстрину. Видимо, там и должен быть вход в пещеру, – предположил архимандрит.

Их беседа была прервана громким стуком в ворота монастыря, который громом прокатился по полусонным окрестностям.

Нападение киргизов

В келью архимандрита вошел монах и доложил, что у ворот собралась толпа киргизов и требует выдать им золото и серебро, хранящееся в монастыре. Архимандрит Иринарх и отец Иреней поспешили во двор монастыря.

За воротами стояла разъяренная толпа. Путая русские и киргизские слова, люди, наполненные лютой злобой, выкрикивали угрозы в адрес монахов, русского царя и русских людей. Киргизы были вооружены пиками, саблями, половина имела длинные фитильные ружья, часть вооружена была карабинами «Бердана» с приделанными к цевью деревянными ножками для прицельной стрельбы лежа. Увидев вышедшего за ворота архимандрита, от толпы отделилось несколько человек, вероятно, зачинщиков мятежа, и направилось к нему.

– Мы придем завтра в десять часов утра, – на чистом русском произнес один из них, довольно богато одетый киргиз. Расшитый халат и серебряный пояс выделяли его из общей толпы. – Вы должны приготовить для нас все ценные вещи, которые есть в монастыре. Иначе мы с вами сурово расправимся и возьмем сами.

– Мы – рабы Божьи, – дрожащим от волнения голосом проговорил архимандрит Иринарх, – мы не держим ничего ценного в домах и храмах. Мы – монахи, и нам должно вести скромный образ жизни. Все серебро – это церковное: кадила, оклады на иконах, утварь – более ничего. У нас нечего взять. Оставьте нас в покое.

– Я вас предупредил, – мрачно отозвался киргизский главарь и, кивнув толпе, увел ее прочь от стен монастыря.

Ночь прошла без сна. Монахи все время провели в молитвах, прося Господа отвести карающую руку, защитить их от нападок инородцев.

Утром решено было идти на лодках к недалеко расположенному от Светлого мыса Заячьему острову, на котором монахи выкопали большую подземную пещеру с центральным коридором и боковыми кельями. В ней монахи отгораживались от суетного мира и в тиши подземных камер предавались молитвам, словно древние праотцы. Монахи знали, что киргизы суеверны и боятся ходить по озеру на лодках. На острове обитатели монастыря будут в безопасности.

Но восемь монахов отказались сесть в лодки. В основном это были почтенные старцы, которые твердили: «Никуда мы не поедем. Мы старые, нас не тронут. Как Богу угодно, так и будет, а монастырь мы не покинем». Среди них оказался и схимонах Ираклий, которому было чуть более пятидесяти лет.

Островок был совершенно маленький, и все монахи, в числе которых был и отец Иреней, с трудом на нем разместились. Правда, сразу несколько человек могли спрятаться в подземных катакомбах. Все усиленно молились за оставшихся в монастыре братьях, просили Господа вступиться за них. Архимандрит Иринарх призывал всех мужаться и достойно принять смерть за веру, если Творец потребует их жизни.

До монастыря было около двух километров, но до монахов, сгрудившихся на острове, явственно долетел гул многочисленных голосов, резких криков и беспорядочных ударов, донесшихся со стороны Светлого мыса в назначенный час. Люди продолжали неистово молиться.

К вечеру на Светлом мысу стихло. Над монастырем закурился черный дымок. «Сжечь хотят», – мелькнуло в голове отца Иренея, и он закричал: «Братья, давайте быстрее на лодках к монастырю. Не дадим сгореть святой обители».

Когда монахи достигли Светлого мыса, оказалось, что на дым съехались люди из близлежащих деревень и потушили пожар. Оба храма, часовенка и колокольня остались целы. Но, Боже, какое ужасное зрелище предстало их взорам!

Весь церковный двор был залит кровью. На земле лежали обезображенные трупы монахов. У всех были отрезаны уши, носы, у некоторых были отрублены руки и ноги. Посередине двора на шесте пугала своим спокойным видом насаженная голова иеромонаха Рафаила. Иеромонах Исихий висел на дереве с наполовину содранной кожей, конец которой был зажат навеки стиснутыми зубами.

Соседские мужики, пришедшие на помощь, плакали от бессильной ярости.

– За что, Господи, такой ужас? Мы же жили с ними как с братьями!

Со стороны колокольни раздался какой–то шум, и повернувшиеся люди увидели, как со ступеней кто–то скатился наземь. Это оказался отец Ираклий, чудом спасшийся от кровавой резни. Он все не мог встать на ноги и падал оземь. Весь день он пролежал, спрятавшись под жестяную крышу колокольни, боясь пошевелиться. Его руки и ноги затекли и теперь не слушались.

– На меня страх напал, – плакал отец Ираклий, – видимо, не пришло мне время умирать. Неготовый я к смерти был. Начал метаться, искать, где спрятаться. Влез на колоколенку, подлез под тес, схоронился под листом железа. Все видал: как грабили, иконы наши побили. А потом казнить наших начали. Сделают человека словно самовар, без рук и ног, и он кровью истекает. Всех порубили, один я остался! А как солнце пекло, прямо будто на сковородке в аду жарюсь. Так пить хотелось, чуть не сгорел! Но терпел. Господи, почему я не умер?!

Из окрестных сел прибывали новые люди. Они говорили, что киргизы восстали против царского указа и теперь перебьют всех русских. Решено было немедленно уходить к Пржевальску, где был небольшой отряд казаков.

Дорога к городу, до которого было около сорока километров, сплошь была усеяна трупами. Это были дети, старики и женщины. Кое–где лежали трупы киргизов. Русское население, вооружившись охотничьими ружьями, начинало палить при виде любого нерусского человека. Гибла масса ни в чем не повинных людей.

В течение пяти дней Пржевальск со страхом ждал нападения киргизских орд. В городе было всего пятьдесят солдат. Приходили тревожные новости. Восстал весь Иссык–Кульский уезд. Убито более полутора тысяч человек. Много женщин взято в плен, изнасиловано, заражено сифилисом. Разгромлены все храмы и государственные учреждения. Бунт, по слухам, поддержан и в Чуйской губернии, и во всем Семиречье.

Но вот, 15 августа в город прибыла дружина из 150 человек и 52 казаков из города Джаркента, через пять дней еще одна сотня казаков. 2 сентября – 500 казаков из Верного и еще через пару дней – отряд из Ташкента с пулеметами и пушками. Началось беспримерное истребление целого народа, который в страхе побежал в соседний Китай. Убивали запросто любого, кто хоть отдаленно напоминал киргиза. Убивали дунган, уйгур – тех, кто сам пострадал от киргизского бунта и был на стороне русского населения. Более ста тысяч человек унесла эта страшная братоубийственная война. К ней приложили свою руку и китайцы, грабя и убивая беззащитных киргизских беженцев, гонимых с родной земли. И только Февральская революция, а затем и Октябрьская дали шанс киргизскому народу остаться в истории и создать, в конце концов, свое независимое государство.