Заканчивалось наше путешествие, которое Сергей назвал «тибетской авантюрой». Как оно ни было трудно и долго, но подошло к концу. Невозможно остановить время и сказать мгновению, чтобы оно задержалось. Об этом я и говорил товарищам в пути: «Не торопите ход событий, все пройдет, и мы не сможем вернуться назад, в эту минуту, как бы мы ни хотели этого». Хорошо, что мы попали в Тибет именно так, а не прилетели прямо в Лхасу. Не было бы тогда этих трудностей и «очищения», как говорит Василий и добавляет: «А то, что мы приобрели взамен, станет ясно не ранее чем через месяц после нашей встречи с Кайласом. Ждите».

Я верю, что Василий обязательно что–то откроет в себе новое. Я видел, с каким упоением он слушал молитвенный барабан в одном из монастырей. Сидящий монах ударами по натянутой коже задавал ритм молящимся людям. Звук барабана был низкий, словно удары сердца, и проникал во все уголки большого здания. Василий стоял прямо перед барабаном, закрыв глаза, и, казалось, впитывал звуки всем телом, вибрируя в такт ударам монаха. «Ом мани падме хум!» – рефреном разносилось под сводами монастыря, отзываясь эхом по всему Тибету. Тысячи и тысячи уст повсеместно и без устали твердят эту мантру–заклинание. Священный звук «Ом» родился раньше нашего мира. «Сначала было слово» – говорит Библия и, видимо, этим словом было «Ом». Оно слышится в молитвах христиан и иудеев: «Аминь!» Его вторят мусульмане: «Омин!» Его произносят даже все дельцы на белом свете: «О мани, мани, мани!» Я слышал, как Василий повторял про себя: «Ом мани падме хум!»

Там, у Кайласа, все мы видели просто красивую гору, овеянную легендами и мифами разных религий. Василий видел другое: «Это же пирамида. А вон то – храмовый комплекс. Только слепой этого не видит!»

А я думаю, что увидит лишь тот, кто хочет увидеть. И получит что–то от этого посещения только уже имеющий что–то в сердце, какую–то веру.

Мы будем ждать: вдруг внутри нас что–то просветлеет, и мы поймем такое, что недоступно простым смертным? Но в любом случае мы и так уже отличаемся от многих из окружающих нас людей. Ведь на наших душах осталась глубокая печать: «Испытано Тибетом», и мы гордимся ею, как знаком качества.

А в памяти навсегда останется наша бесконечная дорога через высокие перевалы – к таинственному Тибету; вечер в Лхасе, цветной музыкальный фонтан на центральной площади и, словно плывущий корабль, заслонивший собой половину темно–бархатного неба, ярко освещенный дворец Потала, всеми своими тринадцатью этажами охвативший гору, возвышающуюся над столицей Тибета. Потала – по–тибетски так и переводится – Белый Корабль.

Мы не нашли Шамбалу – город богов, пока еще не почувствовали на себе влияние святых мест, но я еще больше утвердился в том, что Шамбала, как и Святая земля, находится в сердце верующего человека. И попасть туда он может когда угодно и из какого угодно места – стоит только захотеть.

Первый интерес к археологическим раскопкам у меня возник в долине Чон–Кемина, когда я, успешно сдав вступительные экзамены, стал студентом первого курса энергофака Политехнического института. Студенческая жизнь начиналась тогда с уборки картошки в горной долине Чон–Кемина. Студенты напоминали большую стаю грачей, которые после вспашки трактора выискивают в поднятой земле добычу. Мы так же, как и птицы, набрасывались толпой на вспоротую «Беларусью» грядку и старательно разгребали рыхлую почву специальными скрепками–лапками, выуживая свою добычу – картофелины. Вот там–то, на картофельном поле, мне впервые попались черепки средневековой керамики. Это были остатки сосудов и посуды, одни – украшенные узорами, другие же были лишены всякого орнамента. От них исходила странная энергетика. В голове рождались картины далекого прошлого. Представлялись караваны верблюдов с товарами, сопровождающие их воины, в шлемах и кольчугах, богатые города, в которых шла шумная торговля и раздавался многоязычный говор жителей, работающие ремесленники, кузнецы, гончары, лавки ювелиров.

При мысли о ювелирах и их изделиях возникало волнующее чувство, что где–то здесь в земле могут быть зарыты клады. Богатые люди в те далекие времена не могли положить свои сокровища в банк или в сберегательную кассу, только, как сейчас шутят, могли спрятать в «трехлитровую банку» – в какую–нибудь кубышку или сосуд. Естественно, самое надежное – это закопать сокровища в укромном месте. Ведь кругом столько разбойников и любителей разжиться за чужой счет!

В те времена часты были войны, междоусобная вражда. Поэтому такие кубышки могли остаться без хозяина – то ли он бежал в спешке, то ли отошел в мир иной.

А мне, семнадцатилетнему, начитавшемуся романов Купера, Майн Рида, Саббатини и Стивенсона, виделись живописно одетые главари разбойников и бандитов, промышлявшие на торговом пути грабежом караванов и прятавшие свои богатства вдали от алчных взглядов своих сотоварищей. В общем, земля мне представлялась нашпигованной тайными кладами, которые осталось только найти. Естественно, при советской власти вся земля принадлежала государству. И все, что сокрыто в ее недрах, тоже было государственное. В моем комсомольском мозгу не было и тени сомнения, что я найду сокровища и отдам государству. Пусть их выставят в музее. Конечно, по закону полагалось вознаграждение в двадцать пять процентов от стоимости клада, но этот факт мало трогал меня. Волновал сам факт открытия некой тайны, соприкосновения с глубоким прошлым. Не случайно, наверное, любой турист хочет воочию увидеть чудеса природы и осмотреть памятники истории. Он мог бы узнать о них больше, читая книги или просматривая фильмы. Но эффект присутствия, возможность коснуться, ощутить энергетику места – для человека имеет первостепенное значение.

К мысли о сокрытых в земле кладах я вернулся много позже, когда начал заниматься издательской деятельностью. Я задумал книгу об озере Иссык–Куль и искал информацию об исторических местах вокруг горного озера. Меня интересовали подводные города, затерянные в ущельях городища, петроглифы, древние надписи на камнях.

Правда, многие памятники, описанные в книгах, были к нашему времени уже разрушены. Курганы и городища распаханы, места прошлых раскопок растащены местными жителями.

Так, например, когда я отыскал место, где должны были быть руины средневековой бани вблизи Торуайгыра, небольшого села в двадцати километрах от Балыкчи, то обнаружил там простую мусорную яму. Лишь небольшие осколки древнего кирпича, покрытого синей глазурью, говорили мне, что когда–то это место имело интерес для историков. Судя по фотографиям 1948 года, которые я нашел в книге «Памятники истории в Киргизии», это был архитектурный комплекс, который при реставрации, несомненно, мог бы стать интересным туристическим объектом.

Но раскопки были приостановлены, и впоследствии местные жители использовали древние кирпичи для постройки сараев и гумбезов. Подобная же участь постигла и другие памятники истории.

На южном берегу Иссык–Куля, в межгорной долине вблизи села Туура–Су, располагаются руины древнего города. До сих пор можно различить крепостные валы, опоясывающие центральную часть крепости. Вся долина была перегорожена высокой крепостной стеной, остатки которой можно было видеть еще в середине девятнадцатого века и которую местные жители называли «Великой китайской стеной». Теперь же все вокруг распахано, кроме одинокого холма – бывшей цитадели крепости. Невозможно отыскать и намека на «Китайскую стену». А города, оказавшиеся под водой, были разрушены и размыты много веков назад. Лишь выброшенные волнами на берег черепки керамической посуды, человеческие кости и черепа свидетельствуют о том, что некогда здесь кипела жизнь.

Проезжая по побережью Иссык–Куля, я останавливал машину и прогуливался по пустынным песчаным пляжам в надежде, что судьба подарит мне какую–нибудь находку – весточку из далекого прошлого. Или надевал маску и ласты и плыл над занесенными песком и илом городищами. Изредка мне попадались черепа, смотревшие на меня пустыми глазницами, и черепки керамики. Иногда я находил каменные орудия, ступки, пестики, какие–то терки, ядра, почти целые кувшины и с замиранием сердца брал их в руки, ведь этих предметов тысячу лет назад касались люди. Черепки были украшены простыми орнаментами и печатями мастеров, на керамике сохранились отпечатки рук древнего гончара. Однажды я нашел небольшой осколок дорогой вазы из тонкого фарфора, на котором красовалась часть надписи, выполненной замысловатой арабской графикой. На одном из завитков буквы приютилась изящная фигурка сокола.