— Я не могу сказать, — произнесла она.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. Пожалуйста, не надо, не спрашивай, — она затравленно посмотрела на него.

— Хорошо, — тут же сдался Теодор. — Кстати, скоро день вашего рождения. Не хотите ли отпраздновать его? Устроить бал или вечер?

Эмма растерялась от резкой смены темы разговора.

— Н-нет, ничего не надо, спасибо.

— Как пожелаете, миледи. Если передумаете, скажите.

Следующие две недели прошли в относительном спокойствии. Но однажды Эмма вернулась с прогулки и застала Лили, горько рыдающую в объятиях Кэтрин. Увидев госпожу, Кэтрин и Лили отпрянули друг от друга и встали.

— Что произошло? — спросила Эмма, стараясь, чтобы голос ее звучал мягко. Веселая, жизнерадостная Лили была, наверное, единственной девушкой в деревне, которая здоровалась с леди при встрече радостно, а не как на похоронах. Но не потому, что чувстовала к баронессе Эшли особое расположение, а просто в силу своего общего жизнелюбия.

— Лили, ты должна сказать, — тихонько посоветовала Кэтрин, ободряюще пожав подруге руку. Лили затравленно посмотрела на Кэтрин, на леди. Она прикусила дрожащую губу, чтобы не разрыдаться.

— Я не могу, — пролепетала она.

— Это так ужасно? — спросила Эмма и вдруг вспомнила, как Теодор выпытывал у нее подробности ссоры в деревне. Теперь она наконец-то поняла, что чувствовал он, зная, что не может добиться ответа на свои вопросы. Но с другой стороны, она помнила себя на месте Лили, помнила стыд, нежелание отвечать, смущение, унижение.

— Да, — одними губами ответила Лили.

— Тогда ты должна сказать. Может быть, я смогу чем-нибудь помочь.

— О нет, миледи! — испугалась Лили.

— Хорошо, — решила отступить Эмма. — Но если понадобится помощь, смело обращайся ко мне.

— Спасибо, миледи.

Но когда на следующее утро Лили вывернуло наизнанку, Эмма догадалась сама.

— Ты беременна? — неприязненно спросила она.

Лили испуганно посмотрела на хозяйку, не в силах ответить ни «да», ни «нет».

— Отвечай!

— Д-да. — Лили горько разрыдалась. — Миледи, пожалуйста, не выгоняйте меня. Я буду работать как всегда, пожалуйста.

— Тихо, Лили, — мягко, но мрачно сказала Эмма. Девушка постаралась взять себя в руки. — Кто отец ребенка?

— О-о, — Лили в отчаянии заломила руки. — Я не могу сказать, правда, не могу…

— Почему?

— Это… благородный господин, лорд.

Эмма ничего не сказала по поводу «благородства» такого господина, который воспользуется беззащитной девушкой и оставит ее расхлебывать последствия.

— Он должен жениться на тебе, — пояснила Эмма. — Я могу дать тебе приданое.

Вместо того, чтобы утешиться, Лили снова разрыдалась.

— Это… он женат! Даже если бы он и захотел взять в жены такую, как я.

Эмма нахмурилась. Почему-то она сразу подумала о Теодоре.

— Миледи, — начала Лили, но потом безнадежно поникла.

— Он соблазнил тебя или… сделал это против твоей воли?

— Я сама его соблазнила. Он сразу сказал, что вся ответственность будет на мне. Но я думала, что после одного раза ничего не будет.

Эмма вспомнила свою единственную ночь с Теодором и мрачно усмехнулась. По-видимому, у него просто талант делать детей. Она отвернулась, чтобы не глядеть на несчастную Лили, беременную от ее мужа. Больше всего Эмму уязвляло, что Лили беременна и, возможно, подарит Теодору ребенка, в то время как она, его жена, не смогла сделать это.

С другой стороны, Эмма не могла выгнать из дома мать ребенка Теодора, хотя и жутко ревновала.

— Ты останешься у меня. Но ты не должна волноваться, запомни. Твой ребенок должен родиться вовремя и здоровым.

— О, я понимаю, мадам, — растерялась Лили. Больше всего она боялась, что ее беременность напомнит леди о ее собственной потере, и леди Эмма не сможет рядом с собой видеть беременную женщину — тем более беременную неизвестно от кого, падшую. Оказалось наоборот.

— А милорд знает о твоей беременности? — не удержалась Эмма от вопроса, не заметив, что оговорилась. Она хотела сказать «тот лорд».

— Милорд? — удивилась Лили. Теперь, когда у нее осталась несложная работа на несколько месяцев, которая обеспечивала ее деньгами на несколько лет безбедной жизни с ребенком, к ней возвращалась обычная жизнерадостность. — Вы думаете, я должна ему сказать?

— Он имеет право знать, что скоро станет отцом, — сухо, ненавидя себя, пояснила Эмма.

— О… — Лили широко открыла глаза. — Так вы полагаете, что милорд?.. — Лили даже не договорила. На лице Лили впервые появилось выражение неприязни по отношению к госпоже. — Вы полагаете, милорд может сделать женщине ребенка и заявить, что вся ответственность будет на ней?

Эмма оцепенела, пораженная словами Лили. Хорошая же из нее получается жена! При первом же удобном случае она обвинила Теодора Бог знает в чем. Пусть Теодор имеет право изменить ей, но разве сделал бы он это со служанкой собственной жены? Разве смог бы он поселить жену и любовницу под одной и той же крышей, как сделал его отец? Не говоря уже о том, что он действительно не переложил бы всю ответственность на беззащитную и беспомощную женщину. Это скорее похоже на лорда Давенпорта. Тот действительно был женат на некой серой мышке, которая безвылазно жила в поместье и не показывалась в свете, что давало возможность ее мужу наслаждаться холостяцкой жизнью, при этом оставаясь в полной безопасности от охотниц за мужьями.

— Прости, Лили, — выговорила Эмма.

Какое счастье, что она не выговорила всего этого Теодору! Какое счастье, что ее ошибка раскрылась сразу.

— Да, мадам, — сухо выговорила девушка. — Я могу идти?

— Лили, прошу тебя, не говори никому о моей ошибке.

Лили медленно кивнула.

— И это место все равно остается за тобой, если ты все еще этого хочешь.

Лили была бы рада уйти, но где еще она, беременная, сможет найти такую простую работу и с таким огромным жалованьем? И еще ей стало жаль госпожу.

— Да, мадам, — смягчилась она.

20 мая, в день своего рождения, она решила прийти к нему. Собственно, Теодор сам подтолкнул ее к этому решению. В начале мая он спрашивал, хочет ли она организовать бал или небольшой прием по случаю такого праздника, но Эмма, по обыкновению, отказалась. Теодор не стал настаивать, но Эмме было приятно, что он знал, когда она родилась.

Ужин 20 мая был праздничным, это Эмма сразу отметила. Цветы украшали столовую, множество свечей, аккуратно одетый Теодор — даже с галстуком. Только все это неприятно напоминало Эмме, что ей уже тридцать два и единственная ее беременность закончилась очень печально. А совсем недавно она чуть не обвинила его черт знает в чем. «Перестань, — одернула она себя. — Наслаждайся вниманием мужа.»

Теодор не старался очаровать ее, не делал комплиментов, не соблазнял, просто рассказывал ей о том о сем. Эмма вполуха слушала его и вспоминала, как ровно четыре года назад очнулась в одной постели с ним. Если бы она тогда знала Теодора как сейчас, она уцепилась бы за него руками, ногами и зубами, и может быть, сейчас у нее был бы уже трехлетний ребенок… А может быть, и еще один. И любящий муж. А так за четыре года она всего раз принадлежала ему. И это лишь по собственной глупости. Когда в феврале он вытащил ее из тисков черного отчаяния, он сказал, что у нее еще будут дети, а Эмма была уверена, что дети у нее могут быть только от него. Значит, надо как-то уговорить его разделить с ней постель. Она вспомнила, что ее жалкие уловки не действуют на него. Но, может быть, достаточно просто попросить? Она улыбнулась, поскольку вдруг уверилась, что Теодор не откажет.

— Эмма, ты не слушаешь меня?

— Что? — опомнилась она. — Конечно, слушаю.

Он скептически усмехнулся. Эмме тут же стало стыдно за свою ложь. «Верность, честность, уважение,» — вспомнила она.

— Прости, я задумалась.

— О чем?

— О том, что было четыре года назад.