— Ты передал мне все обратно, разве не так?

— Нет.

— Что?! — она аж привстала на подушках.

— Не было такого.

— Но я видела документы.

— Где они? Если ты мне их покажешь, я отказываюсь от своих претензий.

Теодор точно знал, что никаких документов она не сможет ему показать, потому что всю ночь и все утро занимался как раз тем, чтобы они исчезли. Свидетелями того, что Теодор вернул жене ее собственность, были, кроме поверенного, два человека: герцог Клермонт и лорд Понсонби. Клермонт с трудом, но согласился забыть о том, что видел эти документы, потому что считал, что Эмме не повредит урок, а Понсонби в Лондоне не было. Впрочем, Теодор не сомневался, что ради дружбы тот тоже «забудет» об этом. Оставался поверенный. Подкупать Теодор не умел. Он просто взял у него документы якобы для дела и подменил их на дарственную Эммы. Тогда остается только слово поверенного и Эммы против слова Клермонта, Понсонби и самого Эшли. Ни один суд, если Эмме придет в голову подать иск, не решит дело в ее пользу.

Эмма обыскала весь кабинет, но нашла только документ, подтверждавший, что она действительно оформила все на мужа.

— Полагаю, у поверенного тоже нет этих бумаг? — с ненавистью спросила она.

— У него есть этибумаги.

— Ненавижу тебя, — сказала она.

— Ничего не изменилось, — прокомментировал с холодной улыбкой Теодор. — Значит, сегодня вечером идем в оперу?

— Идем, — процедила Эмма сквозь зубы, ибо что еще она могла сказать?

Образцовая жена — только так можно было назвать Эмму следующие семь дней. Как ни странно, ей даже не пришло в голову воспротивиться тому, что Теодор незаконно отобрал ее деньги.

Она не флиртовала ни с кем — просто потому, что не хотелось. Какой флирт, когда в душе не осталось никаких чувств? Даже ненависти к Теодору там не было. Только пустота.

Кроме давления с помощью денег, Теодор в качестве наказания прибегал и к другим мерам воздействия. Если Эмма давала хотя бы малейший повод сомневаться в ее верности, Теодор немедленно уединялся с леди Минтон. Та была рада позлить другую женщину. Эмме очень не нравились одинокие прогулки мужа с соперницей. Мстить за это она ему не собиралась — просто не могла. Если Эмма начинала проявлять непослушание, то Теодор тут же отвечал ей пренебрежением. Например, мог оставить посреди танца и подойти к другой женщине.

Теперь он очень напоминал ее первого мужа, и отличался только в одном: не приходил к ней в постель. И это тоже было обидно. Она хотела, чтобы он требовал от нее послушания и в постели. Но увы…

Однажды виконт Дервуд умудрился рассмешить ее во время танца своей болтовней. Эмма сдержанно рассмеялась и тут же встретилась глазами с Теодором. Смех ее тут же оборвался. Наказание последовало незамедлительно: вскоре Теодор удалялся под руку с леди Минтон на террасу. Эмма даже не заметила, кому передал ее Дервуд после танца.

— Леди Эшли, принести вам что-нибудь выпить? — услышала он голос Клермонта. Он с сочувствием смотрел на нее. Ей вдруг стало больно в груди — так больно, что она не смогла дышать.

— Проводи меня, — еле выговорила она. Заметив, что Эмме плохо, герцог проводил ее в ближайшую гостиную. Она оказалась пустой. Колени Эммы подгибались, и Клермонт с трудом подвел ее к кушетке. Эмма тяжело дышала. Герцог, нахмурившись, принялся расшнуровывать тугие шнурки на платье. Это помогло. Он обхватил Эмму за плечи и легонько потряс:

— Эмма… Как ты?

Ей не следовало бы так туго шнуроваться, подумал герцог, ведь она беременна.

— Хорошо… Хорошо…

— Очень хорошо, — раздался из дверей холодный голос барона Эшли.

— О, Господи… — прошептала Эмма, понимая, в какой двусмысленной ситуации оказалась.

— Эшли, — надменно начал герцог, желая объяснить происшедшее.

— Мне все равно, что здесь произошло, — перебил Теодор. — Насколько я помню, вы предпочитаете пистолеты, милорд? Как насчет послезавтрашнего утра?

— Не глупите, Эшли, — холодно сказал герцог. — Ничего не было и быть не могло.

— Я сказал, мне все равно, — отрезал барон. — Эмма.

— Д-да… — как она пойдет, когда у нее платье расшнуровано?

— Повернись, — ледяным голосом произнес герцог и быстрыми движениями под пристальным взглядом Теодора зашнуровал платье.

Теодор подал руку Эмме и обратился к сопернику:

— Пришлите завтра своих секундантов к Джонасу Хоупли.

Герцог молча ругался последними словами.

В карете Эмма долгое время молчала, собираясь с силами. Потом заговорила:

— Теодор, пожалуйста, откажись от дуэли.

Он холодно взглянул на нее и ничего не сказал.

— Пожалуйста, отмени дуэль. Между мной и Клермонтом никогда ничего не было и не могло быть, поверь.

Он молчал.

Эмма сдалась и тоже замолчала. Она не хотела, чтобы Теодор из-за нее был убит, потому что герцог неоднократно участвовал в дуэлях и стрелял метко. О Теодоре она этого не могла сказать. Ей казалось, что он не из тех, кто стреляет метко и хладнокровно. Он производил впечатление мирного человека, которому чуждо насилие. Конечно, он отшлепал ее, но она довела его. Сердит ли он и на герцога также, как и на нее?

— Теодор, пожалуйста, прими извинения герцога. Ты же не хочешь в самом деле убить его, ведь не за что, — возобновила она свои просьбы.

Он злобно прищурился. Тем временем карета подъехала к дому. Муж подал Эмме руку и буквально втащил в дом, потом — вверх по лестнице. Эмма немного испугалась, потом подумала, что так будет лучше — он отыграется на ней, остынет и отменит дуэль. Хотя в этот раз она, в общем-то, не виновата.

Теодор привел ее в спальню, одним взглядом выпроводил Кэтрин, дожидавшуюся хозяйку, и захлопнул дверь.

— Раздевайся, — приказал он. Вот теперь Эмма по-настоящему испугалась. Медленно она начала снимать платье. Теодор наблюдал, сдергивая с себя одежду.

— Я не могу развязать… — пролепетала она, поворачиваясь к нему спиной. Резкими движениями он расшнуровал лиф до половины, потом терпение его кончилось и он дернул. Ткань треснула и порвалась. Эмма вздрогнула. Теодор схватил ее за локоть, развернул к себе и впился в ее губы, — Эмма даже вздохнуть не успела. Инстинктивно она попыталась вырваться, но он был сильнее. «Не смей вырываться, — сказала она себе. — Ты же давно хотела этого.» Второй голос внутри нее возразил: «Но не так…»

«Не важно, — сказал первый голос. — Не вырывайся…»

И Эмма сосредоточилась на другом: как бы не вскрикнуть, не спугнуть Теодора.

Он повалил ее на кровать, продолжая целовать. Одной рукой он забрался ей под юбки. Эмма старалась ровно дышать и не дергаться от страха. Она вдруг поняла, что Теодор пьян. Видимо, она дождалась того самого момента, когда он потерял контроль над собой.

Волосы в ее сложной прическе за что-то зацепились и больно потянули. Неожиданно для себя Эмма вскрикнула и попыталась переменить положение, чтобы волосы не тянуло. Теодор тут же остановился. «Черт, черт, черт,» — мысленно ругнулась Эмма. Она не совладала с собой, потому что боль пришла с совершенно неожиданной стороны.

Несколько мгновений Теодор нависал над ней, тяжело дыша.

— Боже, что я делаю… — пробормотал он и перекатился на спину, освободив Эмму. Она лежала рядом, крепко закусив губу, совершенно неподвижно.

Еще минуту Теодор лежал рядом с ней, потом встал и прошел к себе. Эмма свернулась на постели калачиком и тихонько расплакалась.

— Теодор, прости, ради Бога, — мрачно сказал Джонас. Они с братом сидели в гостиной дома, который Джонас купил, когда вернулся из Индии, и который теперь делил с миссис Хоупли, своей женой. — Если б я знал, что с этой женщиной будет так много проблем…

Теодор отрешенно смотрел на голубое небо за окном. Был уже полдень. Утром он первым делом зашел к Джонасу и попросил его быть своим секундантом. Потом пошел уладить дела с завещанием. Теперь снова вернулся в дом к Джонасу.

— Так ты будешь моим секундантом? — безжизненным голосом спросил Теодор, повернувшись к окну.