– Не думаю, что помню, где она находится.

– Попроси лакея проводить тебя в Розовую приемную. Только пять минут. Умоляю.

– Я не могу просить лакея… – Но в воображении она уже шла туда. Шла прямо в объятия беды, как сказала бы тетя.

Кит выпрямился. Какая горделивая осанка!

– Я должен многое о тебе узнать.

Он ждал и думал, что она не придет.

«Я должен многое о тебе узнать. И я должен сорвать поцелуй».

Но не только это. Он должен был рассказать ей намного больше того, что возможно рассказать за один вечер, но надо же было с чего-то начать. Он не хотел, чтобы она считала его повесой, но со стороны он именно таким и выглядел. Он просто хотел увидеться с ней без посторонних. Поцелуй мог бы скрепить прошлое или открыть широкую дорогу в будущее. Вайолет, конечно, будет против. Он не стал бы принуждать ее к поцелую. Но он уже знал, что не может позволить ей выйти замуж за галантерейщика. Разве Годфри не признался, что желает получить наследство Вайолет так же сильно, как и ее любовь?

К черту прошлое, думал он, ожидая ее в Розовой приемной, где неярко горела единственная лампа. И будущее тоже к черту. «Подари мне поцелуй, Вайолет, и пусть настоящее отнесет нас туда, куда пожелает. Откажи мне, и я не стану больше просить. Но не жалей меня. Не целуй меня потому, что когда-то тебе было меня жаль». Чего он совсем от нее не хотел, так это жалости.

Едва Вайолет появилась у двери, он взял ее за руку, закрыл дверь и потянул за собой, прижав к стене. Шелест ее шелковых юбок не затихал, пока она не замерла. Несколько мгновений ни один из них не произнес ни слова. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, когда он бережно гладил ее щеки и подбородок, нежно касаясь лица подушечками пальцев.

Она запрокинула голову, словно предлагала ему коснуться горла. Кит наклонил голову и прижался губами к бьющейся жилке. Он прикоснулся к ней кончиком языка и почувствовал, как Вайолет вздрогнула.

– Должно быть, я не в себе, – сбивчиво прошептала она. – Я бы никогда не позволила себе такого. Но встретить тебя здесь, сегодня… Это явилось для меня таким… сюрпризом.

Смех Кита был хрипловатым.

– Все равно что назвать сюрпризом Великий лондонский пожар.

В глазах Вайолет появился ироничный блеск.

– Совсем не так отреагировал ты, когда я впервые предложила тебе дружить.

– Я похоронил того мальчика в катакомбах десять лет назад, когда уехал. Он мертв.

– Он не мертв для меня, – сказала Вайолет с чувством. – Да и Лондон так не думает. И ты это знаешь.

Кит улыбнулся: Вайолет по-прежнему горячо отстаивала свои убеждения.

– Проблема в том, – сказал он, – что Лондон меня не знает. Не так, как ты.

– Никто не знает о твоем прошлом? – спросила Вайолет после паузы.

– Кое-кто знает, да, но их совсем немного. Семейство Боскасл, например. Я не мог бы с чистой совестью работать на лорда Роуэна, скрывая свою историю. Для большинства достаточно знать, что я сын капитана Чарлза Фентона и что мы оба упрямые и своевольные солдафоны, преданные клинку и друг другу.

– Нет греха в том, чтобы родиться в бедности.

– Ты не слышала? Обездоленные заслуживают страданий. Но есть кое-что, что тебе следует знать. Я покинул тебя не потому, что этого хотел.

– Я потом это поняла, – сказала Вайолет. – Как бы я того ни желала, я не могла ничего сделать, чтобы ты остался.

Он покачал головой:

– Я бы стал неуправляемым. Я мог бы даже причинить тебе боль, обидеть тебя. Я мог бы связаться с очень плохими людьми. Действительно плохими.

– Что на самом деле произошло после того, как ты уехал? – спросила Вайолет, глядя на Кита с улыбкой, заставлявшей его забыть о том, что она не про его честь. Ее улыбка успокаивала его, усмиряла его нрав, когда они были подростками. Она продолжала оказывать на него влияние столь же сильное, но на этот раз отнюдь не успокаивающее. Вайолет была так соблазнительно женственна, и она будила в нем всех тех демонов, которых он, казалось, уже давно укротил. – Все, что я помню, это то, что тебя отдали в ученики капитану кавалерии и что Эмброуз сказал, что он пил, потому что его единственный сын погиб на войне.

– Это так, – признал Кит. – Он стал отшельником после того, как умер его сын. Он пил и выходил из дому, только когда вокруг не было людей. Временами он наблюдал за мной из-за деревьев в лесу, когда бывал пьян, думая, что я призрак его мальчика. А потом мы встретились с ним в лесу, и он узнал, что я не призрак и что я из работного дома.

Вайолет нахмурилась:

– Он выдал тебя?

– Нет. Я попался по неосторожности. Он пошел к попечителям прихода и спросил, продаюсь ли я. На воротах уже повесили объявление. Он увидел его и купил меня.

– О, Кит, пожалуйста, скажи, что он был добр к тебе.

Кит покачал головой, не глядя на нее.

– Я ожидал, что он будет относиться ко мне примерно так же, как ко мне относились в работном доме. Я собирался обокрасть его и сбежать при первой возможности. До того, как эта возможность мне представилась, Фентон усыновил меня. И за одну ночь я стал не просто учеником фехтовальщика, но и его сыном.

– Тогда он действительно был добрым человеком, – с облегчением сказала Вайолет.

Глаза его лукаво поблескивали.

– Первое, что он сказал мне, когда привел домой, что если он мог вымуштровать целый полк, то сможет и крысу выдрессировать.

– Крысу? Полагаю, ты с ним подрался.

– Конечно. Я убежал в ту же ночь.

Глаза ее расширились:

– В Манкс-Хантли? Куда ты отправился?

– К Элдберту домой, но он спал. Конюх его отца привел меня обратно к капитану домой. В ту ночь ливень шел не переставая.

– Жаль, что он ничего не сказал Элдберту.

– Я заставил его поклясться, что он не скажет. Я не хотел, чтобы он думал, словно мне некуда деться. У меня была кое-какая гордость.

Вайолет вздохнула.

– И после этого все пошло хорошо?

Кит засмеялся.

– Черт, нет. Я неправильно оценил ситуацию. Он был офицером, мастерски владел оружием, и к тому же он был одиноким человеком, которого преследовал призрак счастья, что некогда он имел в Манкс-Хантли. Я, как тебе известно, был маленьким негодяем. Когда мы отчалили на корабле от берегов Англии, я знал, что меня купили по дешевке, чтобы потом подороже перепродать иностранным пиратам.

Она подняла взгляд и посмотрела ему в глаза.

– Вот это и сказал Эмброуз – что тебя продали пиратам. И что пираты продали тебя на аукционе рабов.

– Я ни разу в глаза не видел пирата. Если бы увидел, то скорее всего попросился бы к ним.

– Эмброуз также предсказывал, что из тебя сделают евнуха.

Кит приподнял бровь.

– Я могу доказать ложность этого предсказания, если тебе так любопытно, но джентльмен так бы не поступил.

Вайолет смущенно заморгала.

– Я думаю, мне хватит твоего слова. И куда привез вас тот корабль?

– На Майорку. – Кит усмехнулся. – Когда мы прибыли в порт, я заприметил на пристани бородатого мужчину в красном плаще. Я сказал, что не стану сходить с корабля. Мол, топи меня, как котенка, все равно не сойду. Но вначале поймай меня.

– В те дни тебя было непросто поймать, – сказала Вайолет, покачав головой.

Он мрачно усмехнулся:

– Ну, он меня все же поймал. Однако ему понадобилось для этого три часа. В ту ночь мы ехали на осликах по мощенным булыжниками улицам вверх и вверх, пока не добрались до хижины, где я увидел, как куют мечи. Вскоре после этого мы поехали в Париж, чтобы я мог учиться и получить диплом.

– Диплом магистра фехтования, – задумчиво протянула Вайолет. – Я могла бы об этом подумать. В скольких дуэлях ты участвовал?

– На смерть?

– О! Наверное, не стоило спрашивать. Я не хочу этого знать.

– Ответ – ни в одной. Я не хочу сказать, что ни разу не случалось так, чтобы я был к этому близок. Но я пообещал отцу, что не стану рубить сплеча при малейшем оскорблении. У него во Франции случилась ссора с другом, когда они были еще зелеными юнцами, только начавшими учиться фехтованию. Ссора закончилась дуэлью.