Милостыня Неба Я встретил женщину в лохмотьях и без носа, Ресницы редкие покрыл ей белый гной, Меж губ ее, кровоточащих, папироса Сверкала точкой золотой. И, протянувши пальцев красные обрубки, Она у встречного просила на ночлег, А с неба падал, тая на подоле юбки, Серебряный, холодный снег… 11 марта 1910 Москва Шут Всепрезираемым шутом я Брожу среди толпы людской, В меня бросая грязи комья Глумятся люди надо мной. Но я ни разу не ответил На ругань злостную глупца, Всегда мой взор спокойно светел И тверды мускулы лица. Ни разу судорогой жалкой Не искривился гордый рот, Когда меня бичом иль палкой Прочь прогоняли от ворот. Я, – продолжая путь бесцельный, Высоко голову держал И на свирели самодельной Себе хваление слагал. Топча земного праха комья И пустоцвет людских страстей, Всепрезирающим шутом я Смотрю на бешенство людей! 24 апреля 1910 Москва Юноше Когда ты сдерживать не в силах Желаний гибельных полет, И кровь, пылающая в жилах, Тебя к соитию влечет, Сверши сей грех один, во мраке, Границ мечты не преступай, И плотском не думай браке, И ласки женской не желай! Случайно брошенное семя Способно дать живой росток, И жизни тягостное бремя Продолжишь ты на новый срок. Верь! нет коварней обольщенья, Чем прелесть женского лица, Как нет позорней преступленья, Чем преступление отца! 28 апреля 1910 Москва Фаллофоры Мчатся вихрем фаллофоры По равнинам и холмам, Блещут яростью их взоры, Бьются косы по плечам. Нет предела ликованьям Разъяренных, буйных жен. Идол внемлет их взываньям, Их восторгом заражен. Он увенчан весь цветами, Сам – диковинный цветок! Аромат его – как пламя, Густ и клеек жгучий сок! И горя желаньем ласки, Буйной похоти полны, Жены вкруг в бесстыдной пляске Меж собою сплетены. Все забыв, вонзают в груди Вместе с розами шипы… Бойтесь, демоны и люди! – Женщин бешеной толпы. Повинуясь темной страсти, Перед идолом своим Разорвут они на части Повстречавшегося им. И помчатся, кровь разбрызгав, Злую жажду утолив, С новым взрывом диких визгов Меж священных рощ и нив! 23 мая 1910 Москва Рассказ римского солдата Поднимая клубы пыли, Отряхая с листьев влагу, В сад пришли мы и скрутили Там еврейского бродягу. Нам почти не прекословя, Бормотал он что-то хрипло; Капля маленькая крови К бороде его прилипла. В темноте огни светились, Дали были тихи, немы, И с бродягой очутились У Пилата на дворе мы. Там костров горело пламя, Желт был месяц круглолицый; Арестованного нами Мы одели багряницей. Кто-то сплел венок терновый И шипы вонзились в темя… Кровь текла струей багровой И струилось тихо время. Трость держа рукою тонкой, Он молчал, не шевелился… Вдруг пощечиною звонкой Двор широкий огласился. Принялись мы друг за другом Бить еврея по ланитам, Он глядел на нас с испугом И с презреньем полускрытым. После суд был, и с другими На кресте его распяли. Позабыл его я имя, Слышал только, что украли Труп распятого, и слухи О чудесном воскресеньи Всем болтливые старухи Распускали в поученье. 15 января 1911, Деревня Кишкинка (Орловской губ.) Обед тарантула Серый день встает над миром, День мученья и хулы… Я один с моим вампиром В царстве боли, в царстве мглы. Кожу черепа сердитый Прокусил мне тарантул И свирепый, ядовитый К мозгу моему прильнул. Он мохнатый, он шершавый, Он под черепом растет, Он поит меня отравой, Точит кости, кровь сосет. Безотходен, безотвязен Этот жалящий вампир, И разрушен, безобразен – И лежит в обломках мир. Неба тускло, небо пусто, Неба нет и Бога нет: Тарантулу жизнь-Локуста Приготовила обед. 16 января 1911, Кишкинка |
