III Как блеск тургеневской страницы, Блаженством землю напоив, Минуло лето. В стаи птицы Сбираются над ширью нив. На ветке плод тяжелый виснет И листья золотом горят, Порою дождик тихий прыснет, Но громы с молниями спят. В тоске заламываю руки, Когда приходят вечера, И мучат маятника звуки Меня до самого утра. Напрасно я глаза смыкаю, Напрасно я хочу заснуть: Я лишь живее вспоминаю Лицо и пламенную грудь. Вот здесь, пред зеркалом громадным, Она была без покрывал, И я лобзаньем безотрадным Ей грудь и плечи покрывал. И помнит плюш кушетки синей Всю дерзость наших страстных поз, Движенья тел, излом их линий И аромат ее волос. Хранит ковер ревниво тайны, И видел мертвый тигр не раз, Как были здесь необычайны Зрачки влюбленных в похоть глаз. Я здесь отдался злому плену Жестокой девственной руки: И выросли любви на смену В душе моей цветы тоски. Разврат светильник негасимый Над нашей ложницей зажег, И я в тоске неугасимой, Как раб, страдал у белых ног. И сердце бедное стучало, Просило счастия хоть раз, Но только ненависть пылала На дне твоих холодных глаз. Теперь – один. Глаза смыкаю, Но до рассвета не заснуть, – И все живее вспоминаю Лицо и пламенную грудь. IV Порхает снег, и солнце рдяно, И воды рек пленил мороз. Поля над саваном тумана, На стеклах стебли белых роз. Они цвету, не пламенея, Безароматны и чисты, И солнце зимнее, не грея, Златит их мертвые листы. Стучится в окна ветер шалый, Метель рыдает по ночам – И одинокий, и усталый, Я внемлю вьюжным голосам. Душа во мне оледенела И стала мертвенной, как снег, И не желает больше тело Ни женских ласк, ни сладких нег. Покрыв себя печальной схимой, Я перестал друзьям писать И одинокий, нелюдимый, Решил в деревне зимовать. Настанут сумерки; в камине Дрова пылают и трещат, И льет луна на белый иней Своей любви холодный яд. Мне лунный свет напоминает Своей неверностью о ней, Он так же вкрадчиво влюбляет, Он так же снега холодней. Он рассыпает ласки тучам И поцелуями язвит Того, кто болью тайной мучим, Кого бессонница томит. Лучи луны полны сознанья, Им сладко нежить и терзать И о былом воспоминанья Со дна души приподнимать. И нынче луч сребристый света Пробился в прорезь темных штор И на черты ее портрета Усмешку светлую простер. Он – словно легкий эльф, – резвился, Но разом сделался тяжел И, весь дрожа, остановился, Упав на револьверный ствол!.. 21-23 февраля 1911, Кишкинка V СЛАВОСЛОВИЯ
И всем богам я посвящаю стих. Валерий Брюсов Свет целования Чрево Твое я блаженно целую, Белые бедра Твои охватя, Тайну вселенной у ног Твоих чую, – Чую, как дышит во чреве Дитя. Сильного духом родишь Ты, – Святая, Светел и чуден Твой ангельский лик… В жутком восторге, дрожа, замирая, Чистым лобзаньем к Тебе я приник… 26 декабря 1905 Москва У Черного Срыва… Во имя свободы вечной Многих я душил веревкой На рассвете, в чуткий час: Многих я рукою ловкой От забот житейских спас. Это вздор, что я был нанят И прельстился серебром! Краски крови всех нас манят, Всех палят своим огнем. Я не стал трусливой ложью Голос духа осквернять, Прославляя волю Божью, Палачом решил я стать. Утром свежим и росистым, Как ребенок, сердцем прост, Я – горя желаньем чистым, Поднимаюсь на помост. Там с нахлынувшею силой Я – Свободы Вечной друг – Прочь от плоти тленной, хилой Отделяю вольный дух. И когда обнимет шею Ожерелье из пеньки, Я вздыхаю и немею От блаженства и тоски! 1907-1911 БУШЬЯНКТА сонет В душе моей Ормузд и Ариман Побеждены Бушьянктою-даэвом. Смотрю на мир сквозь призрачный туман, Забыв про жизнь с ее грозой и гневом. Я сонной тишиной навеки пьян, Заворожен я ласковым напевом. Мне сладко быть гробницею посевам И не рождать питающих семян. Мне хорошо лежать в объятьях лени: Любовь, печаль и ужас – словно тени, – На миг один к душе мой прильнут. И улетят, не пробудив волненья… Один Бушьянкта неизменно тут И – бог видений, – он лишь не виденье! Ноябрь 1907 |
