Угрюм и толст, – как ястреб, зорок,

В домашнем сером пиджаке

Помещик въехал на пригорок

На сытом рыжем меринке.

Дружнее граблями взмахнули

Ряды веселых, статных баб,

Приказчик – с быстротою пули –

Вскочил, прервав певучий храп.

И не успев стряхнуть дремоты,

Он пред хозяином поник –

И было тяжелей работы

Вникать ему в обидный крик.

Натешась руганью ядреной,

Помещик лошадь повернул

И в зыбких волнах ржи зеленой

Поплыл и тихо потонул.

Вернувшись с поля – весь багровый –

Он чай с вареньем долго пил

В старинной маленькой столовой

И мух назойливых давил.

За ранним ужином он хмуро

Смотрел на юных дочерей,

А те склонялися понуро

Под властью сумрачных очей.

Ложась в постель, перед киотом

Шептал он древние слова,

Хоть не к молитвенным заботам, –

К подушке никла голова.

И ночью – мирною и тихой –

Он увидал привычный сон:

Поля с пшеницей и гречихой

Да ярко-синий небосклон.

Сестрою смерти речь людская

Войну неправо нарекла:

Война – свирепая и злая –

Вершит не мертвые дела.

Не к смерти, хилой и костлявой,

Бойцы стремят свои сердца,

А к жизни, сладостной и правой,

К могучей жизни – до конца!

И смерть в сраженьях не почетный,

А только неизбежный гость, –

И жизнь – с улыбкой беззаботной

Бросает ей за костью кость!

Но мчится весело в атаки,

Но кроет дерзким дымом твердь

И в бой зовет в огне и мраке: –

Поверьте, юные, – не смерть!

Порыв стремительный героя

И горький плач его жены –

Все это – наше, все – земное

И чуждо смертной тишины.

Пускай страданий слишком много,

Склонить мы головы должны,

Как перед мудрой волей Бога,

Пред неизбежностью войны.

И мы не можем, не страдая,

Понять, как сладостна любовь,

И нам мила краса земная,

В которой – слезы, боль и кровь.

Я радуюсь утренним зорям,

И зорям вечерним я рад,

И Демоны болью и горем

Моей тишины не смутят.

Все в жизни – сиянье и благо,

Все в мире земном – красота,

Везде живоносная влага

Божественных Сил разлита.

Обиду, позор, неудачу

Приму я как сладостный дар

И, в узы попав, не заплачу

И встречу – без гнева – удар.

И счастью, и скорби, и муке

Я нежно и трепетно рад,

Всему простираю я руки,

Как ласковый, любящий брат.

Но если бы ангел из рая

Был Господом послан за мной,

Его бы я встретил, рыдая,

Его б я не принял душой!

Люблю мое хрупкое тело,

Больную и глупую плоть, –

И лучше земного удела

Не даст мне удела Господь.

Быть может, в огромной Вселенной

Есть много прекрасных миров,

Но здесь и былинкой смиренной

Остаться навек я готов.

Страданья, печали и горе

Готов я нести без конца

И славить небесные зори

Словами земного певца!

В мой срок я выполз из яйца

На Божий свет свирепой коброй,

Шипя, приветствовал Творца

И начал жизнью жить недоброй.

Птенцов, лягушек и мышей

Я убивал мне данным ядом

И жил один среди камней,

Презренно-грозным, грешным гадом.

Семья шумливых обезьян,

Меня завидев, убегала,

Сам Тигр – владыка наших стран –

Боялся гибельного жала.

Куда бы яд ни проник,

Туда и Кали низлетала…

Но как-то в лес пришел старик

И сел под деревом устало.

Привычной злобою томим,

Ужалил старого я в ногу, –

Но смерть не реяла над ним

И я почувствовал тревогу.

Когда же он лучистый взор

С любовью на меня направил,

Познал я грех мой и позор

И жизнь разбойничью оставил.

И с той поры я за святым

Ползу смиренно по дороге

И сердце гада – раньше злым, –

Я ныне радуюсь о Боге!