Раскрытыми жадно глазами

Я долго и жадно следил

За яркими Жизни огнями

За радостным трепетом сил,

За сменой людей и желаний,

За грохотом туч грозовых –

И полный пьянящих мечтаний

Пел смелый, стремительный стих.

Но яркие, сильные звуки

Затихли теперь для меня, –

Мне скучны восторги и муки

Крикливого, шумного дня.

И хочется мне беспредельно

Исчезнуть в таинственной мгле,

И жить безучастно, бесцельно,

Забыв о далекой земле.

Отдадимся беззаветно чувству тягостной Печали.

Слишком скоро волны Жизни нас до пристани домчали!

И, сводя расчеты с Жизнью, подведем, мой друг, итоги,

Вспомним думы молодые и пройденные дороги,

Вспомним, друг мой, как надежды нас с тобою окрыляли,

Как заманчивые дали улыбались нам и звали.

И в душе звучали гимны, и на зов лились ответы –

Мы торжественно давали обещанья и обеты!

Но нас дали обманули. Жизнь нам слова не сдержала –

И в потоке своенравном к бездне черной увлекала.

Мы боролись и томились, мы мучительно страдали,

Но в борьбе с могучей Ложью бесконечно мы устали.

Мы сдаемся. Скоро пристань. Ждет нас сумрак и покой…

Но прощаемся мы с прошлым с бесконечною тоской:

Все ж не хочется нам, Счастья не изведав, уходить,

Все ж безумно жаждет сердце снова верить и любить!

Где-то над жизнью, над миром, где-то далеко, давно

Видел я женщину в белом сквозь голубое окно.

Канули бледные годы… Видел я много могил.

Всех, кого я ненавидел, всех равнодушно простил.

Властно всегда опьяняет чувство меня лишь одно:

Женщину в белом увидеть сквозь голубое окно.

Странные речи в тумане звучат,

Плачет о счастьи далеком душа,

Синие очи во мраке блестят,

Гордым Презреньем дыша.

Белые розы в гирлянды сплелись.

С черной улыбкой вторгается ночь…

Шепчет Забытоетихо: «Вернись», –

Властно рождается: «Прочь!»

Мертвенно бледные крылья.

Шумы последних страданий…

Муки и радость усилья.

Тьма многозвонных рыданий…

В синей заброшеннойДали

Грустно мерцает свеча.

Облако вечной Печали –

Смерти бесстрастной Туча.

Все люди похожи один на другого

И вместе с тем души у всех одиноки,

Я долго искал человека родного,

Но все были чужды и страшно далеки.

И всем были чужды мотивы молитвы,

Которая слух мне томила, ласкала,

И всех чья-то сила манила на битву,

На варварский бой призывала.

Я себя одиноким назвал,

И теперь я с Судьбою своей

Примирился и ясно сознал,

Что мне нужно уйти от людей.

Я могу на пути их встречать

И в глаза им с восторгом глядеть,

Но сам должен навеки молчать

И, в молчаньи прожив, умереть.

Но тех звуков, что слух мой томят,

То, что душу терзает всегда,

Они взглядом своим оскорбят,

Не поняв ни за что, никогда.

Пусть их пляшут над трупом земным,

Безобразною шумной толпой,

Я к пределам уйду голубым

И сольюсь с бестелесной мечтой.

Ты чужда мне. Ты далеко. Так зачем же, почему

Каждый раз при новой встрече снова хочется отдаться,

Снова хочется тебя мне? Я не знаю, не пойму.

Будет. Чувство ведь изжито… Но так тягостно расстаться

Мне с любимою мечто<ю>; так и хочется, чтоб снова

Дня минувшего Восторги возвратилися ко мне.

Я хочу тебя! И снова вдохновляющее слово

Рваться с губ моих готово в безотрадной тишине?!

О, великая в том сила, велика в том власть,

Кто, про Жизнь и Смерть все зная, сможет Жизнь проклясть,

Кто, с подъятой головою проклянет <нрзб.> Судьбы

И отвергнет тех кумиров, коим молятся рабы.

Кто признает всю враждебность, что таится в этом мире,

Кто вплетет свой злобный хохот в крики Радости на пире.

И отвергнув утешенья, разогнав миражи Счастья,

Будет жить с душой, прикрытой тяжким камнем Безучастья.

С беспорывностью во взоре, в вечным холодом в крови

И с презреньем к Небу, к Солнцу, к человеку и к Любви.

Будут литься дни за днями в подземельях за стеной

И сознанье вечно будет говорить, что в мир иной

Невозможно нам проникнуть, даже властностью Мечты,

И бледнеть от боли будут истомленные черты.

Смерть настанет, но за нею снова Жизнь и тусклый свет,

Мы не можем полногласно произнесть святого «нет».